Между иллюзиями и реальностью

Под действием транквилизатора парень проспал около двадцати четырёх часов. Утром его снова мучила жажда, как и в первые два подъёма в этой больнице. Сухость во рту не давала произнести ни звука, а слабость в мышцах не позволяла пошевелиться. Герман сфокусировал взгляд на потолке и глядел туда около трёх часов, пока не явилась медсестра с овсянкой, таблеткой и стаканом воды. Каша показалась Гере даже ничего, таблетку можно было съесть для приличия и спокойствия этой старой ведьмы, а вода была спасением для умирающей души парня. Ещё сутки прошли без изменений: не явился ни Дима, ни Пётр Борисович. Двенадцатого февраля к полудню пришёл какой-то мужчина, представившись доктором Дормером. Ему было около пятидесяти лет на вид, а при разговоре у него забавно выявлялся специфический американский акцент. — Твой доктор, — Дормер произнёс это слово как «дохтог», — Пьётр Кролев? Герман кивнул. — Надо его попросить, чтобы он освободить эту камеру, — задумчиво сказал доктор, не зацикливаясь на своих ошибках в русском. — Я нуждаюсь в этой камере. Гера усмехнулся, предвкушая скорый выход. Через десять минут выяснилось, что Дормеру нужен изолятор для особо буйного пациента, и по этому случаю смиренно сидящего Германа можно было выпустить. Петру Борисовичу эта затея не очень понравилась, но он стойко выдержал выход Геры на свободу. Парень мысленно праздновал свою маленькую победу, пока направлялся к двери. — Как продвигается подготовка Руслана к эксперименту, Джеймс? — поинтересовался у Дормера Кролев. — Он непослушен. Не знаю, как его унять, — пожаловался доктор. — Попрошу Алису при следующей встрече поговорить с Русланом, чтобы тот успокоить... точнее, успокоил Рому. Это невыносимо, Пьётр Бохисович! Герман прошёл мимо двух докторов, думая, как бы уломать Лену пустить его в душ раньше положенного срока. Рядом с ним оказался парень по имени Руслан (которого, видимо, выпустили одновременно с Герой) и вместо приветствия сказал: — Не зли Кролева, а не то он посадит тебя в изолятор до конца месяца. Миронов осмотрел парня с головы до ног и произнёс: — А сам-то хорош! Видел я, как тебя в изолятор тащили. Не надо мне тут нотаций. — Да ладно, я просто решил предупредить. — А ты чего это такой добрый? — сощурился Герман. — Заткнись, а, — произнёс Руслан. Гера рассмеялся: — Вот это дело, а то словно мать Тереза. Пару секунд они шли молча, а когда добрались до лестницы, ведущей вниз, Миронов спросил: — Ты как тут оказался? — Была одна неприятная история. Лучше не спрашивай, — посоветовал Руслан. — А кто такой Рома? — парень вдруг вспомнил разговор двух докторов. Руслан остановился и грубо схватил Германа за плечи: — Что? — Услышал от Дормера, что тебе нужно утихомирить Рому, — быстро произнёс Гера, опасаясь, что разозлённый парень ударит его. Но Руслан отпустил парня, спросив только: — Нужно извиняться? — Нет, нет, — проговорил Герман. Он вспомнил, что Эрик говорил об этом парне: диагноз, вроде бы, раздвоение личности, четыре убийства на счету... Опасный тип, с ним не нужно связываться, решил Гера. — Ладно, — сказал он. Когда они спустились на третий этаж, Руслан попрощался: — Обращайся, если что, — прибавил он. Миронов кивнул, подумав, что не обратится за помощью к этому человеку, даже если ему будет грозить смертельная опасность. Он спустился на второй этаж и добрался до своей палаты. Как только Гера вошёл внутрь, на него с широкими объятиями набросился Эрик. — Я знал, что тебя сегодня выпустят! — ликующе произнёс он, продолжая обвивать руками шею Германа. Со стороны это выглядело как встреча старых друзей, которые по какой-то причине не видели друг друга десять лет. У Геры тоже было такое чувство, хотя они с Эриком знали друг друга лишь неделю, а не виделись всего девяносто шесть часов. — Я не мылся четверо суток, парень, так что отвали, — улыбнулся Герман и отстранился от Эрика. Тот сделал недовольное лицо: — Подумаешь, большая беда. Я по прибытии сюда провёл три недели в изоляторе. Понимаешь, сколько я тогда не был в душе? — доказывая весомость своей фразы, парень даже поднял свои светлые брови. — А когда я так же, как и ты, завалился в палату и принялся обнимать Родиона, он пинками подгонял меня мыться. Да, Родик? — Эрик взглянул на парня, сидящего на кровати, а потом перевёл взгляд на Геру: — Родиону не нравится твоя грязь, так что пошли отсюда. Найдём Лену и попросим отправить тебя в душ. Светловолосый парень вытолкал Германа из комнаты, прикрыв за собой дверь. Они не обнаружили девушку на посту медсестры, и поэтому решили подождать её появления на месте. Штольц, опёршись о стену, рассматривал вазу с букетом ромашек на столе Лены и гадал, кто мог преподнести ей такой подарок, а Гера читал висящий на стене план действий при пожаре. — Герман, — серьёзным тоном начал Эрик. Он достал из вазы один цветок и, став на колено, протянул его Миронову: — Выходи за меня. Парень удивлённо уставился на него, и Штольц, найдя смешным выражение лица Геры, захохотал. Через секунду к нему присоединился и Герман. — Чёртов Штольц, — прекратив смеяться, произнёс парень и взял ромашку. Из соседнего кабинета вышла Лена и непонимающе взглянула на парней: — Страсти кипят, да? — спросила она, то ли ухмыльнувшись, то ли скривившись. Эрик быстро поднялся на ноги. Герман протянул цветок медсестре, будто компенсируя этим нанесённый ей моральный ущерб: — Держи, — сказал он. Если бы Миронов в этот момент посмотрел на Штольца, то увидел бы, как сжались его губы. Долго уговаривать Лену на душ не пришлось: она, учуяв исходящий от Геры запах, сама потащила парня в душ. Постояв десять минут под водой, Миронов почувствовал, что заново родился. Грязь смылась, появилось ощущение свежести и радости. С этим и вернулся Герман обратно в палату. Настенные часы показывали два тридцать дня, и парень не знал, чем себя занять, кроме как болтать с ребятами. Эрик пересел на кровать к Гере, и Миронов заметил, что при разном освещении глаза этого парня будто бы меняют окраску радужной оболочки. В прошлый раз (Гера мог поклясться!) цвет глаз Эрика был голубым, а сейчас они имеют зелёный оттенок. Это показалось парню прекрасным, ведь он не мог похвастать таким даром: глаза Германа имели постоянный карий цвет, не меняющийся ни при каком освещении. — Я хочу выбраться из этой больницы, — сказал Миронов, продолжая разглядывать Штольца. — Пожалуйста, помогите мне. — Зачем? — искренне не понимал парень. — Ты уйдёшь, а мы останемся здесь, как и было до этого. Зачем нам тебе помогать? Гера уставился в окно, закрытое железной решёткой, думая над ответом. — Потому что я заберу вас с собой, — придумал он. — Не верю, — фыркнул всегда молчащий Родион. Гера удивлённо посмотрел на него и спросил: — Почему? — Слишком плохо тебя знаю, чтобы доверять. А такие, как ты, обычно оказываются лжецами, — пожал плечами парень. — Ладно тебе, Раскольников ты наш, — осадил его Эрик. Герман не понял, почему он так назвал Родиона (может, этот парнишка убил старуху, как и герой Достоевского?), и поэтому спросил: — Раскольников? — Ну, Родион же. Значит, Раскольников, — улыбнулся Эрик, обнажив свой эстетично выпирающий из общего зубного ряда клык. — Евдокимов, — представился Родион. — Между прочим, моя фамилия лучше, чем у этого Раскольникова. — А я вообще Штольц, так что молчал бы, — шутливо похвастался Эрик. — Майне муттер унд майн фатер приехали из великой Германии в девяностых годах двадцатого века и прижились в России. А зря. Если бы остались в Мюнхене, я бы не заболел. — Почему ты так уверен? — поинтересовался Герман. Ему нравилось, как говорил Штольц, и он готов был вечность слушать его болтовню. — Жизнь в России превратила меня в того, кто я есть. Помню, два года назад ездил на зимние каникулы в Мюнхен, к маминой сестре. Познакомился с одним прекрасным человеком... Но это иная история. В общем, их жизнь кардинально отличается от нашей. Там другие люди, другое воспитание. Общество процентов на сорок толерантнее, чем здесь. И я жалею, что не попросил маму уехать туда насовсем. Тогда и я был бы счастлив, и все остальные. Эрик замолчал и посмотрел в окно; Герману стало не по себе, и он прервал паузу своим вопросом: — Так как насчёт взаимной помощи? Родион фыркнул, поражаясь эгоизму этого парня. — Что ж, — отозвался Эрик. — Я помогу тебе. Как насчёт тебя, Родик? — Всегда пожалуйста, только без «Родика», — недовольно произнёс Родион. Штольца вполне устроил этот ответ. — Олежка? Ты поможешь нашему другу Герману? — вкрадчивым и тихим голосом спросил Эрик, глядя на рыжего парня, отвернутого к стене. Через секунду Штольц увидел медленное и едва заметное пожатие плечом, после чего довольно улыбнулся и прошептал Герману на ухо: — Скажи, как тебя зовут и что ты рад знакомству. Нам нужно раскачивать Олежку, а не то он совсем там зачерствеет. — Меня зовут Герман, — громко представился Гера. — Рад знакомству. Олег кивнул, и Эрик снова улыбнулся: — Скоро пройдёт депрессивная фаза, и он оживёт. Вот увидишь, Олежка классный парень. Герман не хотел спорить со Штольцем, и поэтому просто для приличия улыбнулся. — Так какой у тебя план? — спросил Эрик. — У тебя вообще есть план? — Да, — ответил Гера. Родион навострил уши и переплел пальцы рук, облачённые в медицинские перчатки. Герман рассказал ребятам свой замысел побега из страны путём привлечения к делу сестры и мастера, который сумеет сделать поддельные документы. — ...теперь не знаю, как сбежать из здания больницы. Поэтому и обращаюсь к вам, как к более ранним обитателям этого места, — закончил парень. Родион чуть улыбнулся: — Ты подожди немного, и тогда сможешь осуществить свой план без проблем, потому что будешь шагать позади маниакально настроенного Олежки, который при попытке побега снесёт все двери с петель. Эрик не обратил внимания на фразу Евдокимова и взглянул на Геру: — Уверен, что сможешь скрыться от Кролева? Потому что, если нет, то только попадись – и останешься в изоляторе до конца жизни. С ним шутки плохи. — Не знаю, Эрик, — покачал головой Герман. — Надо поговорить с Олей. — Иди к Петрушке, попроси его позвать твою сестру, — предложил Родион. — Например, завтра. Поговоришь с ней, расспросишь. А потом уже будем с тобой вести беседы. В палату вошла Лена, улыбаясь во все тридцать два зуба, и раздала парням по апельсину: — Спёрла из ординаторской, угощайтесь, — произнесла она своим тоненьким мелодичным голоском. Олег не повернулся, когда девушка его позвала, и поэтому Лена отдала апельсин Эрику: — уговори Олежку это съесть. Штольц кивнул, и девушка, продолжая улыбаться, ушла на свое рабочее место. Родион, крутя оранжевый шар в руках и с сомнением глядя на него, поднялся и следом за девушкой вышел из палаты. — Ушёл мыть, — пояснил Эрик, увидев недоумённый взгляд Германа. — Такой он коварный, этот обсессивно-компульсивный синдром. — У тебя не возникло желания пойти за ним и помыть свой апельсин? — спросил Гера. — Потому что у меня возникло. Не передаётся ли его заболевание воздушно-капельным путём? — Психические заболевания, знаешь ли, не имеют свойств передаваться по воздуху. И нет, у меня не возникло желания помыть апельсин, — сказал Эрик. Он пересел на кровать к Олегу и принялся чистить его апельсин, продолжая говорить: — Не потому, что я грязнуля, нет. А потому, что я доверяю Лене. Она единственная, кто помогает нам. — Да, и ещё Дима, который краснеет при одном её упоминании, — улыбнулся Герман, припомнив физиономию того охранника. — Не знаю, кто такой Дима, — произнёс Штольц, — но Лена действительно очень хорошая. Если бы не обстоятельства, я бы попросил её руки. — Что за обстоятельства? — Во-первых, я в психиатрической больнице. Во-вторых, я младше её на шесть лет. В-третьих, у неё уже есть поклонник. Ну как, достаточно причин даже не пытаться ухлёстывать за ней? — ухмыльнулся Эрик. Он разломил апельсин на дольки и подсунул одну по нос Олегу: — Смотри, что у меня есть, Олежка. И я хочу поделиться с тобой. Пожалуйста, скушай, а не то я буду грустить. Рыжеволосый парень мотнул головой, отказываясь принимать еду. Штольц взглянул на Германа, но ничего не сказал. В палату вернулся Родион, поедая свой фрукт, и не оставил без внимания эту сцену: — Олежка, — ласково произнес он. — Скушай дольку апельсина. Мы все тебя очень просим. Олег открыл рот, и Эрик довольно скормил ему кусочек сочного фрукта. Парня хватило ещё на три дольки, и после четвёртой он стиснул зубы, показывая, что Штольц должен немедленно проваливать. Эрик не стал спорить, и, быстро перебравшись на кровать к Герману, сам доел оставшиеся кусочки апельсина. Гера тем временем уже прикончил на удивление вкусный фрукт и с уважением смотрел на Эрика. Именно сейчас парень понял, что сумасшедшие люди тоже имеют сострадание, им знакомо чувство страха, жалости и надежды. Герман осознал, как был неправ по отношению к людям, находящимся здесь. Ведь у каждого из них был свой резон, своя причина совершать то или иное действие. И в большинстве случаев эта причина оказывается такой примитивной, что не знаешь то ли плакать, то ли смеяться. Гера видел, как Эрик заботится об Олеге, и ему показалось это безумно милым. Это действие было не похоже на деяния сумасшедшего, однако факт остаётся фактом: Эрик Штольц находится в психиатрической больнице номер семь под наблюдением доктора Кролева. — Почему ты так смотришь? — спросил Эрик и смущённо отвернулся от Германа. — Думаю, что ты довольно милый и совсем не сумасшедший, — признался Гера. От этих слов у него самого от смущения покраснели уши. — Глупый ты, Миронов, — произнёс Штольц. Было заметно неожиданно появившееся в голосе раздражение, однако удовлетворённая и радостная ухмылочка никак не сходила с лица этого парня. — Не говори то, чего не знаешь. — А ты расскажи, — попросил Герман, пододвинувшись к Эрику поближе. — Я хочу знать, почему ты здесь. Штольц с подозрением взглянул на парня, а потом отодвинулся от него: — Зачем тебе это? — Интересно, — после короткой паузы ответил Гера. — Отвечу на него сразу, как только ты ответишь на мой вопрос, — хитро улыбнулся Эрик. — Помнишь наш разговор в общей комнате? — он подождал, пока Герман утвердительно кивнёт головой, — ты обещал ответить на следующий день. Гера тяжело вздохнул, а затем сказал: — Беру ещё несколько дней на раздумье, потому что еще даже не брался размышлять на эту тему. — У тебя было пять дней в Мышкиной норке, чтобы подумать обо всём на свете, — расхохотался Штольц. — Хочешь сказать, не успел затронуть тему моего вопроса? — Не успел. — Не знаю, что трудного ты нашёл в простом ответе из одного "да" или "нет". В любом случае, — сказал Эрик, — дашь ответ тогда, когда посчитаешь нужным. Договорились? Тогда и я тебе расскажу свою историю. — Замётано, — нехотя проговорил Герман. Он не хотел отвечать на этот вопрос потому, что не знал, как отреагирует на это Эрик. А со Штольцем портить отношения не хотелось. Да и сам Гера не был уверен, какой ответ дать, и поэтому отодвигал этот разговор на более дальнее время. В восемь Лена принесла макароны и сладкий чай, сделав Германа самым счастливым человеком на земле. Весь оставшийся вечер он имел вид кота, наевшегося сметаны, и то и дело без причины поглядывал на Эрика.