Между иллюзиями и реальностью

Миронов шагал по коридору по направлению к кабинету психиатра. В голове было пусто: ни одна мысль не докучала ему. Парень не мог вспомнить, зачем он куда-то идёт, но не сбавлял темпа. Гера скользил взглядом по стенам и не мог сообразить, где находится: эта местность не была характерна ни для первого, ни для второго с третьим этажей. Может, он на четвёртом? Хм. Зачем ему понадобился четвёртый этаж? Герман остановился и устремил глаза в потолок. На белой краске контрастно выделялось написанное черным цветом число. 28. Парень чуть улыбнулся, и по потолку пошла трещина. Штукатурка начала падать вниз, попадая на самого Геру, но он не двигался. Массивный кусок, в середине которого красовалось то самое число 28, приземлился рядом с Мироновым и рассыпался на маленькие кусочки. Герман огляделся и с ликованием отметил, что все стены расписаны этим числом. 28, 28, 28. Числа перемещались: одни уползали на потолок или на пол, а другие просто передвигались в конец коридора или, наоборот, поближе к Гере. Миронов достал из-за спины большой блестящий нож и поглядел на своё отражение. На лице парня красовалось такое же чёрное число 28, нарисованное краской. Герман с отвращением попробовал стереть с себя этот кошмар, но не вышло. Зато он обнаружил, что на внутренней стороне его левой ладони будто выжжена красивая цифра 2, а рядышком с ней и 8. Герман закричал, и потолок, не выдержавший такой мощной звуковой волны, обрушился.

***

В палату заявился Пётр Борисович Кролев и разбудил всех своим звонким голосом: — Я слышал, что вы не следуете режиму, — сказал он, когда все окончательно проснулись. Пока доктор выступал, Миронов мысленно радовался тому, что обвал потолка оказался лишь картинкой, промелькнувшей во время фазы быстрого сна. — Елена Алексеева, которая отвечает за вашу палату, лишается премии из-за недовыполнения своих обязанностей. Она должна была проконтролировать ваши прогулки, отдых и прочие занятия, помеченные на этом листке, — психиатр указал на распорядок дня, который Эрик недавно демонстрировал Герману. — Надеюсь, небольшие финансовые трудности в этом месяце подействуют на неё положительным образом. В общем, всего хорошего, ребята. Именно поэтому в одиннадцать часов, когда к ним наведалась погрустневшая Лена, четверым пришлось последовать режиму и выйти на улицу. Герман удивился, когда ему подали личную куртку, которую он носил до попадания в больницу. Этот насыщенный синий цвет навеял на парня многие воспоминания: как он пьяный в стельку завалился в снег и чуть не замёрз (благодаря какому-то добродушному мужчине этого не случилось: тот отыскал в кармане телефон Геры и звякнул Марине, после чего она приехала и забрала своего приёмного сына домой), как подрался с одноклассником из-за сущего пустяка (глупый паренёк, новенький в их школе, не знал о вспыльчивости Германа и, не подумав, сказал, что-то об Оле Мироновой, за что и получил в нос) и как чуть не довёл до самоубийства одну знакомую девчонку, стоя на крыше десятиэтажного дома рядом с ней и подначивая прыгать вниз (Герману хотелось посмотреть, прыгнет ли она, и в итоге он сам чуть не свалился от пощёчины, которую ему залепила девушка). Это были весёлые времена, наполненные хоть какими-то развлечениями, а сейчас Гера тухнул в этой психиатрической больнице, следуя установленному режиму дня. Позор. Если об этом узнает хоть кто-то из школы, то его ждёт позор. Герман вдруг понял, что все давно всё знают. Наплевать, я вернусь и покажу им, что я стал ещё опаснее и лучше даже не думать обо мне, если не хочешь получить по морде, решил парень. На улице было минус пятнадцать, и щёки неприятно щипало. Герман осознал, что впервые за десять дней вышел на свежий воздух. Парень обернулся и оглядел здание больницы. Как показалось Миронову, оно относилось к архитектуре второй половины двадцатого века. Слева к четырёхэтажному зданию был пристроен, видимо, лет на десять позже, отсек высотой в девять метров (Герман определил это на глаз: все равно заняться было нечем). Похоже, это отсек медицинской помощи, решил парень. Вся территория больницы была огорожена высоким забором, на верхушках которого были острые пики. Гера улыбнулся, подумав, что с лёгкостью преодолеет это препятствие. Перелазил через заборы в разы выше, чем этот. Он мне по зубам. Потом он вспомнил, что к свободе рвётся и Олег, который вряд ли когда-то лазил через заборы, и попытался придумать способ перетаскивания парня на ту сторону. Нет, с ним я только потеряю время, в итоге решил Герман. Пусть он поможет мне выйти из здания незамеченным, и тогда я сбегу без него и лишних проблем. Неожиданно откуда-то возник внутренний голос и произнёс: «Ты обещал Эрику и Родиону, что заберёшь их с собой, если они помогут тебе. Ты что, солгал?» Гера тяжело вздохнул и сел на скамейку. Конечно, я их оставлю! На кой чёрт они мне?! Пошёл снег. Парень смотрел на крупные хлопья, сыплющиеся с неба и падающие на землю. Некоторые снежинки попадали Герману на одежду, но тут же таяли. Парень широко улыбнулся и подумал, что в последний раз так радовался снегу, когда ему было пять. К Миронову подсел Штольц, даже не взглянув на соседа по палате. Парень хмыкнул. — Я с тобой не разговариваю, — сказал Эрик. — Я вижу, — Гера не смог сдержать улыбку. — Я серьёзно! — Я тоже, — рассмеялся в голос Герман. Штольц повернулся к парню и с устрашающей серьёзностью упёрся в него взглядом: — Не вздумай убегать из больницы. Не вздумай. — Почему, черт возьми? — Миронов перехотел улыбаться. Эрик снова начинал надоедать ему. — Я ещё раз говорю, что... — Да, я слышал. Ты не хочешь находиться рядом с такими, как я, — мрачно произнёс Штольц. — Да ладно тебе! — воскликнул Герман, глядя на чёрную машину, подъехавшую к воротам больницы. Почти сразу же оттуда вышли трое: взрослый мужчина в дорогом костюме под столь же недешёвой кожаной курткой, молодая светловолосая девушка в коротком чёрном платье под норковой шубкой и парень, выглядевший как копия сестры (Миронов мог поклясться, что у них были совершенно одинаковые черты лица, и это показалось ему одновременно милым и странным) в мужском варианте. Девушка поддерживала брата за руку, будто он сам был не в состоянии сообразить, куда идти. К троим подошла медсестра и спросила, куда их проводить. — К доктору Кролеву, — сказал мужчина. — Мы по поводу моего сына. — Что с вашим сыном? — поинтересовалась женщина. Глава семейства с раздражением взглянул на неё, но ответил: — Шизофрения. Мы можем пойти дальше? — Конечно, — ответила медсестра. — Напомните, как вас зовут? — Дмитрий Александрович Ларионов, — представился он. Женщина кивнула и повела троих за собой. Герман оторвал взгляд от миловидной дочери этого Дмитрия и посмотрел на Штольца: — ...Эрик, то, что я тогда сказал, было просто... оно... само вылетело. Случайно. Не бери в голову. Гера вдруг подумал, что это единственный раз, когда он искренне извиняется перед едва знакомым человеком. А потом вспомнил, что просто ненавидит извиняться. — Предположим, — начал Штольц, — что ты сказал это случайно. Я уже забыл, не беспокойся. Проблема в том, что ты не забыл о побеге. Держу пари, уже тысячу раз вообразил, как будешь перелезать через этот забор. Герман улыбнулся, глядя, как снег оседает на светлых волосах Эрика: — Точно. Я всё решил, и ты меня не переубедишь. — Когда ты снова окажешься в изоляторе, я даже пальцем не пошевелю, чтобы вытащить тебя оттуда, — раздражённо произнёс Штольц, поднялся и ушёл к Родиону, который стоял возле дерева и каждые пять секунд протирал руки влажной салфеткой. Бедный Родик, подумал Гера, наверное, он никогда не сможет спокойно находиться на улице. Миронов посмотрел на свою перебинтованную руку, которую он накануне повредил ударом в стену, и отметил, что кисть болит не так сильно, как вчера. К парню чуть слышно подкрался Олег: — Ну что, когда бежим? — бодро спросил он. — Ночью, когда все будут спать, — сказал Герман. — Ты говорил с Леной? — Нет, — помотал головой рыжий. — А с её парнем? — Нет. — А как вылезать будем? — Олег неопределённо пожал плечами. — В окно? — спросил Гера. Снова пожатие плечами. Этот жест уже начинал нервировать Миронова: — а что мы будем делать? Зайцев, ты бестолковый. — Я знаю, — сказал Олег. — Не кипятись, я обо всём позабочусь. — Да как ты позаботишься, если ты дуб дубом?! Олег, не беси меня. — Мне Ленка рассказывала, — припомнил парень, — что в сестринской есть потайная дверца... — Вот, — улыбнулся Гера, не дослушав Зайцева. — Уже лучше. Он хотел уже начинать планировать свой идеальный план побега, но тут Лена сгребла всех четверых в кучу и повела к Кролеву на приём. Герман сначала сопротивлялся, но затем решил, что нет смысла делать это. Полчаса они вели групповую беседу, которая, по словам психиатра, поможет больным наладить контакт. Пётр Борисович как-то странно поглядывал на Эрика и Геру, видимо, разгадав, что у них не все ладно, но ничего по этому поводу не говорил. После беседы был обед (рисовая каша и какао, которое так ненавидел Герман), а затем Лена отправила четверых парней в общую комнату. Олег с Герой уселись на один диван, а Родион и Эрик приземлились на другой, находящийся напротив. — Ну, что скажете? — спросил Родя. — Ты, мой дорогой Родион, абсолютный... — начал Олег Зайцев, но тут же был перебит Эриком: — Слушайте, — произнёс Штольц и поднял вверх указательный палец. Парни затихли, прислушиваясь к окружающим звукам. — Слишком много людей, — задумчиво сказал Родион, на автомате достал влажную салфетку и протёр руки. — Точно, Раскольников, — сказал Эрик. Родик поморщился от этого ужасного обращения, но промолчал. — Сегодня очень много людей. Пришли даже какие-то странные особи с других этажей. К ребятам подошла Лена и с улыбкой объявила: — К вам привезли кино, ликуйте. — Какое счастье! — саркастично всплеснул руками Гера. — Вот это повезло! — Замолкни, чудо в перьях, — беззлобно прошипел Штольц, — не порти людям праздник. — Даже не думал, — сказал Герман. — Знаешь, когда я в последний раз ходил в кинотеатр? Лет пять назад, когда мама водила меня на какой-то мультик. Думаешь, сегодняшний киносеанс навеет на меня только радостные воспоминания? Эрик наклонился к Миронову и произнёс: — А ты попробуй вспомнить не то, что твоя мать умерла и оставила бедного сыночка одного, а что она хоть какой-то промежуток времени была с тобой, любила и развлекала тебя. Герман подумал, что Штольц прав, но вместо ответа состроил ему противную гримасу. Эрик ухмыльнулся. Люди всё прибывали и прибывали. Вскоре общая комната была заполнена чуть ли не доверху пациентами, персоналом и стульями, которые они притащили, чтобы посадить свои задницы. Гера покачал головой: ему уже сейчас вся эта затея казалась неимоверно скучной. Начали вносить нужную аппаратуру, возиться с проводами и подключением проектора. Эрик от безделья начал что-то мурлыкать себе под нос, и с каждой секундой этот звук становился всё громче и слышался Герману всё отчётливее. Штольц пел. — Я хочу быть небом так сильно... Оно каждый миг другое. Там не суетно и не пыльно. В облаках так много покоя... Надвигается с юга гроза, слёзы неба прольются вот-вот. И капли падают прямо в глаза, прямо в открытый рот. А небо хочет упасть. Оно потеряло покой. Небо видит мой мир во сне. Небо хочет быть мной,* — закончил Эрик. Родион с упоением слушал его, прикрыв глаза, Олег не мог усидеть на месте и всё оглядывался по сторонам, не проявляя заинтересованности к Штольцу, а Гера пытался вспомнить, что это за песня. — Неплохо, — оценил его мастерство Миронов. — Весьма неплохо. Эрик только как-то хмуро посмотрел на соседа по палате и сказал: — Фильм начинается. Гера взглянул на экран. Окна завешали плотными, не пропускающими свет шторами, и начальные титры казались безумно, просто до сумасшествия яркими. Герману стало плохо. Его желудок будто перекрутился несколько раз, а потом начал медленно возвращаться в нормальное состояние. Миронов взглянул на смиренно смотрящего начинающийся фильм Эрика и, наклонившись к парню, положил руку на его колено: — Мне нужно отойти. Штольц отрешённо кивнул и проводил удаляющегося парня взглядом, после чего продолжил смотреть на экран. На выходе из общей комнаты охранник спросил, куда направляется Гера. — В туалет. Можно? Мужчина кивнул и выпустил Миронова в пустынный коридор. Здесь нет охраны, подумал Герман, как только вышел за пределы общей комнаты, все смотрят фильм. Головокружение и тошнота прошла; Гера мгновенно излечился, как только понял, что может убежать прямо сейчас. Он направился вдоль коридора, постоянно оглядываясь по сторонам в страхе, что кто-нибудь сейчас выскочит из кабинета и поймает беглеца с поличным. А затем остановился, осознав, что не в курсе, где находится сестринская, про которую говорил Олег. Черт, как же я глуп, подумал Герман. Постояв пару секунд у окна и поразмыслив, как спуститься на первый этаж без риска быть увиденным, парень решил просто идти. Если спросят – то потерялся. Это сумасшедший дом, в конце концов, здесь такое происходит по сто раз на дню. Миронов спустился на первый этаж и сразу отыскал план здания, распечатанный на листке и приклеенный к стене. Как оказалось, сестринская находилась рядом с каморкой для охраны... Оставалось надеяться, что там сейчас пусто. Герман направился прямо в кабинет медсестёр, решив, что прикинется последним дурачком, если там или в каморке кто-то есть. Он шёл, непроизвольно ведя себя как самый настоящий параноик, но в итоге смог добраться до сестринской. Гера толкнул дверь и вошёл внутрь, готовясь сделать идиотское лицо и сказать, что ошибся этажом. * Эрик поет песню Fleur - А небо хочет упасть.