Между иллюзиями и реальностью

Когда часы пробили девять, в палату вбежал Олег и направился прямиком к Гере: — Почему ты не сбежал? — удивлённо спросил рыжеволосый. — Потому что ты солгал мне, — Миронов устало уставился на Зайцева, — дуб дубом, я же говорил. — Увидев, что Олежка непонимающе смотрит на него, Герман пояснил: — Никакой потайной двери в сестринской нет. Это тебе просто приснилось. — Нет, нет. Это ты ошибаешься, — уверенно произнёс рыжеволосый. — Я знаю, что в сестринской есть потайная дверца. Гера поднялся с кровати и остановился напротив Олега: — Я был там несколько часов назад и обшарил все закоулки. Ничего. — В какой именно сестринской ты был? — На первом этаже... — Я говорил тебе про кабинет на втором, — перебил парня Зайцев. — Там есть кладовая, где хранится запасной ключ от пожарного выхода. — Мог бы сразу все объяснить, — раздражённо произнёс Герман, — а то говоришь, говоришь, но не понятно, что ты хочешь сказать. Олег только пожал плечами. С наступлением ночи в коридоре погас свет. Миронов и рыжеволосый парень вытолкнули Родиона к охране, чтобы тот отвлёк стоящих на посту людей (уговорить Родика было просто: следовало только пообещать ему шоколадку с орехами, которую он так любил), а сами пробрались к сестринской. — Конфетку? — шёпотом предложил Гера, протягивая Олегу сладость в ядерно-жёлтой обёртке. Зайцев взял угощенье и так же тихо поблагодарил своего союзника. — Где ты её откопал? — Тайна, покрытая мраком, — коротко ответил он, не желая посвящать приятеля во все свои деяния. Олег только хмыкнул. Парни зашли в кабинет медсестёр. Освещения здесь не было, как и во всем остальном здании, только свет уличных фонарей, проникающих в окно, делал возможным осуществление плана двух преступников. Зайцев отыскал дверь кладовой, а затем и ключ от пожарного выхода, пока Герман очень тихо копался в карманах чьей-то куртки. Он никогда до этого не наблюдал у себя наклонностей к клептомании, а сейчас... У парня вдруг появилось непреодолимое желание навредить кому-то, заставить их сожалеть об оставленных в этой комнате вещах. — Нашёл! — послышался восторженный голос Олега. Гера вздрогнул и оставил идею о краже какой-нибудь интересной вещички. Двое осторожно вышли из сестринской и завернули за угол. Пройдя пару метров, парни снова повернули, где и обнаружили пожарный выход. — Я иду первым, — твёрдо произнёс рыжеволосый и засунул ключ в замок. Через несколько секунд Олег оказался на свежем воздухе, обвеваемый ледяным ветерком. — Здесь... Чудесно. Я близок к свободе. Миронов тяжело вздохнул, глядя на Зайцева: — Давай сделаем так: сначала мы бежим отсюда куда подальше, а затем ты, если уж сильно захочется, вернёшься и полюбуешься живописными видами, открывающимися с этого места, — поторопил парень Олега. Геру раздражало то, что рыжеволосый псих закрыл собой проход, и проскочить мимо, случайно не спустив Олежку с лестницы, было нереально. И неимоверно удивляло вот что: этот маниакально настроенный парень, рвавшийся к свободе наравне с Германом, сейчас просто стоит и наслаждается морозным воздухом. Неожиданно Гера услышал звук шагов и понял, что кто-то идёт сюда. К черту свободу, подумал парень, не хочу снова попасть в изолятор. — Берегись, Зайцев, — бросил Герман и, не глядя на Олега, умиротворённо осматривающего окутанную тьмой округу, быстро попятился назад. Убедившись, что на горизонте не видно посторонних, Миронов повернул в сторону, противоположную той, откуда они с рыжеволосым шли. Черт бы тебя побрал, бранил Гера человека, в одно мгновенье нарушившего все его планы. Парень не знал, почему отступил от своего замысла. Можно было просто увеличить темп. Четырёх секунд хватило бы на то, чтобы спуститься вниз, затем спрятаться в кустах и переждать. Потом быстро к выходу, через забор, - и я уже фактически на свободе. Конечно, Олежка бы путался под ногами и мешал с бесконечными разговорами, но... раз дал слово – то держи его. Да. Герман собирался держать своё обещание до конца, а теперь Миронов быстрым шагом направлялся в свою палату, стараясь остаться незамеченным. Уже оказавшись в комнате, парень закрыл за собой дверь и нырнул под одеяло, делая вид, что все это время спал. Из темноты раздался дрожащий от смеха голос Эрика Штольца: — Я даже не сомневался, что ты вернёшься. Гера возмущённо фыркнул. Дверь в палату немного отворилась, и парни услышали обеспокоенный голосок Лены: — Надеюсь, вы все на месте, ребята. Я не буду включать свет, потому что боюсь разболтать о вашем отсутствии главврачу. Сейчас идёт проверка палат, потому что кто-то через пожарный выход сбежал на улицу. Это случилось пять минут назад, но все отделение уже на ногах. Надеюсь, там вас не было. И надеюсь, я не разговариваю с пустотой, — девушка улыбнулась себе под нос (жаль, что во тьме палаты никто не мог увидеть этой прекрасной улыбки), а затем закрыла дверь. Было слышно, как Лена кому-то сообщила, что в этой палате все на месте. Герман вылез из-под одеяла и посмотрел в сторону Эрика, поглощённого кромешной тьмой. — Олежка? — только и спросил Штольц. — Олежка, — негромко подтвердил Гера. Спустя пятнадцать минут в палату приволокли Олега Зайцева и привязали к кровати кожаными ремешками, чтобы он не дёргался. Эрик и Герман в это время уже спали.

***

На следующее утро Кролев явился к пациенту с биполярным расстройством и начал расспрашивать его о произошедшем накануне. Тот отвечал кратко, будто бы плохо помнил, каким образом оказался посреди ночи на улице в минус пятнадцать градусов. — Олег, — сегодня терпение Петра Борисовича, казалось, не имело пределов, — с тобой был кто-то ещё. Я уверен. Почему ты не скажешь, кто? Когда психиатр произнёс это, Гера как раз поднёс ко рту ложку с гречневой кашей. Они с доктором переглянулись, и Кролев почему-то криво улыбнулся. — Я был один, — твердил Олег. — Я тебе не верю, — сказал доктор, склонив голову. Он смотрел на рыжеволосого парня, словно сова, и Герману это показалось жутким. — Ты, извини за мой французский, попёр бы через окно, главный выход или подвал, если бы был один. А тут ты даже за ключами сходил. Вот это предусмотрительность, — «удивлённо» произнёс Пётр Борисович, а потом взглянул на Геру: — да, Миронов? Герман подавился кашей. Это недоразумение не окончилось смертью только потому, что сам доктор Кролев подал парню воды и заботливо похлопал его по спине. — Вы не хотите моей смерти? — ухмыльнулся Миронов, когда ему полегчало. — В этой больнице происходят самоубийства, попытки суицида и даже убийства. Я не хочу, чтобы это место славилось тем, что один из больных просто подавился кашей и умер. Главврач улыбнулся и, решив больше не беспокоить Олега, ушёл прочь из палаты. В пять вечера пришла Лена и потащила Родика, Эрика и Геру в общую комнату. Там был самый разгар веселья: одни смеялись, другие болтали на непонятных языках, некоторые играли в шашки или мирно читали книгу. Четверо остановились рядом с компанией из пяти человек. Те, видимо, собирались что-то рисовать: рядом с ними находился мольберт с закреплённым листом формата А3. — Что ж, — медсестра похлопала Германа по плечу, — вы развлекайтесь, а я через полчаса вернусь и спрошу, чем вы занимались. Удачи! Она улыбнулась и быстро зашагала прочь из комнаты. Миронов возмущённо посмотрел на Штольца: — Скажи мне, что она пошутила! Эрик покачал головой и, решив не терять времени, спросил у одного из парней, чем они занимаются. Тот очень медленно ответил: — Рисуем. С закрытыми глазами. — А потом угадываем, — живенько добавил другой. Штольц улыбнулся и потёр руки одну о другую в предвкушении игры: — Идём, ребята, — позвал он Родиона и Геру. — Нет уж, — замахал руками Миронов, — я лучше сыграю в шашки. — Хорошо. Только потом не жалуйся, что тебя побили сумасшедшие, — Эрик уселся на диванчик, и Евдокимов приземлился рядом с ним. Герман стиснул зубы и решил, что просто посмотрит за игрой окружающих. Штольц усмехнулся, когда Миронов сел слева от него. По установленным правилам, сперва выбирали художника. Происходило это путём какой-то старой (как дерьмо мамонта, подумал вдруг Гера) детской считалочки. Штольц начал считать. По законам подлости, художником стал Герман. — Я даже не играю! — воскликнул парень. — Я наблюдаю! — Нет, играешь, — улыбнулся Эрик. — Играешь, Гера. — Я вообще не умею рисовать, если на то пошло, — продолжал отнекиваться Миронов. — В том-то и прелесть этой игры! Никто из нас не художник. Точнее, сейчас ты художник. В этой игре, — Штольц помолчал, думая над тем, что сказал. — В общем, ты понял. — Я не буду рисовать, — выдал Гера, пытаясь не обращать внимания на впившихся в него семь пар глаз. — Ну пожалуйста, Герман! — принялся уговаривать его Родион. — Тебе трудно? — Да, давай, — подключились остальные пятеро. Миронову это надоело, и он пересел поближе к мольберту: — Ладно, затихните только. Кто-то завязал Герману глаза, и из-за отсутствия картинки окружающего мира он почувствовал себя беззащитным. Не завидую слепым людям, подумал Гера, пусть все остальные чувства и обострены, без зрения все равно никуда. — Теперь я ничего не вижу, — он не нашёл сказать ничего лучше, чем это. Эрик рассмеялся, подвинулся к Миронову и взял его руку в свою: — Буду управлять тобой, раз сам ничего не можешь. — А я тебя не прошу, — язвительно произнёс Герман. — Помоги только кисть найти. Штольц помог, после чего Гера окунул ее в первую попавшуюся баночку с гуашью и начал выводить на листе какие-то линии. — Что рисуем-то? — шёпотом спросил Эрик. — Потом узнаешь, — ответил Миронов, а затем будто бы опомнился: — я же рисую зелёным, да? — Конечно, — заверил его парень, стараясь не засмеяться, глядя на неаккуратные розовые линии, постепенно заполнявшие середину холста. — Самый зелёный цвет из всех. Изумрудный. Такой насыщенный... Люблю такой цвет. Вот прям всем сердцем люблю. Надеюсь, на нашей свадьбе ты будешь в костюме такого зелёного цвета... — Заткнись, Штольц, — ласково сказал Герман, — ты мешаешь моему вдохновению. Эрик фыркнул и посмотрел на Родика. Тот умиротворённо наблюдал за художественной деятельностью двух своих друзей-идиотов. — Я, кстати, на тебя всё ещё злюсь, — неожиданно вернулся к больной теме Штольц. — За что? — Гера сразу подумал о вчерашней неудачной попытке побега. — Подумай. Может, угадаешь. — Я тебе не гадалка. Скажи прямо или вообще молчи. — Если будешь грубить, я вообще объявлю тебе бойкот, — предостерёг его Эрик. Немного помолчав, парень перешёл к центральной проблеме: — послушай, дружок. Вчера вы с Олежкой вместе собрались бежать. Ты был серьёзно настроен свалить отсюда, и Олег, как мне кажется, не был тебе большой помехой. Я больше, чем уверен, что ты не собирался его бросать здесь. И, мать твою, Герман Миронов! Ты учуял опасность и кинул бедного Зайцева там, на морозе, а сам вернулся в палату! Почему ты не прихватил его с собой? Из-за тебя, Гера, Олег сейчас в палате, привязан к кровати ремешками. Но не с нами. И скажи Кролеву спасибо, что он не кинул Олежку в Мышкину норку, а не то я бы мигом показал тебе, что бывает с теми, кто обижает моих друзей! — Ладно, ладно. Черт с тобой, Штольц! Что на тебя нашло? — Герман попытался снять повязку, чтобы посмотреть на Эрика, но тот не дал ему этого сделать. — Мне, если что, нужна тонкая кисть и жёлтый цвет, — через секунду попросил парень. Штольц ехидно подмигнул Евдокимову, и они оба расплылись в заговорщицких улыбках. Эрик окунул кисть в зелёную краску: — Как угодно. Герман начал ставить на розовом фоне ярко-зелёные точки. В это время пятеро парней сидели и гадали, что же за картина вырисовывается на холсте. — ...нет, нет, — шёпотом сказал один из них своему соседу, — фигура не такая. — Она просто увеличена! — утверждал другой. — Как говорит телевизор, масс... машсш... машстабы изменены. — Точно, Паша! — через пару секунд воскликнул третий. — Это точно свинья с ветрянкой! Штольц громко и искренне рассмеялся, запрокинув голову назад и держась обеими руками за живот. Родион не понял, почему Эрик смеётся, но для приличия широко улыбнулся. Гера быстро снял с глаз повязку и уставился на своё творение. Чёртов Штольц, без злости подумал Миронов, лишь бы всё испортить. — Свинья, говорите, с ветрянкой? — спросил Герман. — Ну, свинья так свинья. Вообще-то, изначально это должно было быть цветочным полем. — Знаешь, Миронов, художник из тебя так себе, — произнёс Эрик, вытирая выступившие на глазах от смеха слёзы. Когда Лена, сдержав своё слово, явилась взглянуть на художества ребят, они сидели и выясняли, могут ли свиньи болеть ветряной оспой. Медсестра быстро объяснила им, что данное заболевание характерно преимущественно для представителей вида Homo sapiens, и это известие сильно расстроило пятерых парней. — Вот видите, — торжествующе улыбнулся Гера, — это точно не свинья с ветрянкой. — Пошли, художник от слова «худо», — Штольц с одной стороны подхватил под руку Германа, а с другой – дезориентированного Родика, и повёл их в сторону палаты. — Не пытайся что-то доказать психически больным людям, потому что при этом ты выглядишь так, словно демонстрируешь своё превосходство двухлетнему ребёнку. Фактически, это одно и то же, потому что в обоих случаях ты не получишь ни признания, ни чего-либо похожего. Только слёзы. Миронов с уважением посмотрел на Эрика и в очередной раз подумал, что он не сумасшедший. Эта мысль не покидала его целый вечер.