Между иллюзиями и реальностью

Воскресенье не отличилось какими-то значительными событиями: Эрик и Герман так и не заключили мирное соглашение, Олег всё не оставлял попыток сбежать, а Родион, в противоположность рыжеволосому, активно протестовал против выходов на улицу. Гера же хранил надежду, что отец придёт и заберёт его домой. Эта шутка затянулась, думал он, Маринке пора прекращать. Глупая женщина заигралась. И от Оли нет вестей. Где же она? Может, перешла на тёмную сторону? Хотя… Это же я теперь тёмная сторона, решил Герман и горько усмехнулся. В морозное и необычайно солнечное утро понедельника парня позвали в кабинет Петра Борисовича Кролева. В голове Геры сразу же пронеслась мысль, что это отец, глупый отец пришёл забрать его домой. Но когда парень открыл дверь владений главврача, его мечты разом разбились о жестокую реальность. Чёртов отец. Неужели так трудно прислушаться к своему родному сыну, а не молодой жене-шлюхе, гоняющейся за квадратными метрами? За столом сидел сам Кролев, а рядом с ним, сурово глядя в пол, находился какой-то мужчина в чёрном костюме-тройке. Миронов уселся напротив незнакомца и упёрся в него взглядом: — Это кто? — Для начала, здравствуй, Герман, — сдержанно улыбнулся Пётр Борисович. — В общем, твой отец, по всей видимости, усомнился в моём профессионализме и решил пригласить другого специалиста для твоего обследования. А я не имею права запрещать. Так что, прошу любить и жаловать, — доктор выдержал театральную паузу, — Станислав Александрович Разумов, врач-психиатр высшей категории. Мужчина поднял голову и посмотрел на Геру сквозь тонкие линзы прямоугольных очков. Парень поёжился: взгляд нового психиатра был ледяным и цепким. Он будто сканировал Германа, выявляя все болячки его тела и разума, и если Кролев с первого взгляда создавал впечатление человека, с которым можно договориться, то Разумов, казалось, был непробиваемой стеной, защищающей свою точку зрения вопреки всему. — Здгʹавствуй, — начал психиатр, — твоё имя Гегʹман Мигʹонов, вегʹно? Надеюсь, мы с тобой подгʹужимся. Гера слушал доктора, и с каждым его словом парню хотелось спросить: «Что за ху... чертовщина творится с твоей дикцией?!» Впечатление ледяного и неприступного человека разрушилось, словно башни-близнецы при теракте одиннадцатого сентября две тысячи первого года. Эта речь никак не сочеталась с внешним обликом статного человека в костюме, и поэтому Герман не смог удержаться от смеха. Парень украдкой взглянул на Кролева: тот улыбался, но было заметно, что он тоже хочет вдоволь похохотать. — Я сказал что-то смешное? — холодно спросил Разумов. Гера решил, что этот мужчина выглядит таким злобным, чтобы люди даже не думали насмехаться над его картавостью, держа в голове мысль о последствиях. — Нет, нет. Извините, — быстро произнёс Герман, продолжая улыбаться. — Просто людям сложно привыкнуть к вашей... ммм... речи… сразу. Извините. Психиатр возмущённо фыркнул и взглянул на главврача: — Он точно наш пациент? Судя по пгʹедоставленному гʹанее описанию, ты пгʹивёл кого-то не того. — Наш, Стас, наш, — произнёс Пётр Борисович, поднялся с места и по-дружески похлопал психиатра по плечу. — Вы тут беседуйте, а я пойду погуляю. Кролев ушёл. Герман посмотрел на Станислава Александровича. На первый взгляд тому можно было дать не меньше сорока лет, значит, высшая категория этого человека оправдана годами практики и горой излеченных больных. Гера тяжело вздохнул: ещё один психиатр, которому придётся доказывать свою невиновность и психическое здоровье. В кабинет Кролева бесцеремонно вошёл запыхавшийся молодой человек невысокого роста. На нём был тёмно-синий костюм и кристально-белая рубашка, а в руках он держал чёрный дипломат. Человек приветственно кивнул Разумову, а затем уселся на один из стульев у двери и достал из дипломата какие-то бумаги. Минуту все сидели без движения, только Герман удивлённо моргал и смотрел то на психиатра, то на вошедшего человека. Когда странный мужчина закончил изучать документы, он поднялся и подошёл к Гере: — Добрый день, — бодро поздоровался он, протянув свою руку. Миронов не обратил внимания на его жест, и человек сконфуженно завёл конечность за спину. — Я Евгений Михайлович Филатов, адвокат. Приглашён сюда в качестве независимого лица, которое зафиксирует все этапы повторного диагностирования у вас психического заболевания. Так как вы были не согласны с поставленным диагнозом, я должен сам увидеть, что сеансы диагностики заболевания проходят, как они проходят и какой вердикт вынесет доктор... — Стойте, — прервал мужчину Герман. В его голове была каша, и парень не мог сообразить, какой вопрос задать. — Мне уже поставили диагноз? — Да. У вас обнаружили острый полиморфный психоз. Гера закрыл лицо руками. Ему поставили диагноз. Чёртов доктор Кролев обнаружил у него какой-то там психоз. Нет, нет, НЕТ. Что за глупости? Он же знает, они все знают, что Герман здоров! Это было просто дурачество, просто игра на нервах Геры. Марина добилась своего, она добилась, и теперь должна опровергнуть свои слова. Герман уйдёт из дома, переедет жить в другой город, если она так хочет. Но оставаться здесь, в этой больнице? Увольте. — Мало того, что они пгʹислали сюда вас, так вы ещё смеете задегʹживаться! — раздался озлобленный голос Разумова, бранящего адвоката. — Почему вы опоздали? — Непредвиденные обстоятельства, — коротко ответил Филатов. — Напгʹимегʹ? — Например, такие превосходные личности, дорогой Станислав Александрович, как вы, — адвокат перешёл на шёпот. — Прошу вас, не начинайте снова эту бессмысленную ругань. С вашим сыном у меня всё кончено, и, главным образом, из-за вас. Перестаньте меня гнобить только из-за того, что Ян имеет отличную от вас ориентацию. Разумов снова фыркнул, но ничего не сказал. Евгений Михайлович взял стул и сел рядом с психиатром, уставившись на Миронова: — Герман, — позвал парня Филатов, — что с вами? Гера выпрямился и с наглым видом скрестил руки на груди, стараясь не показывать, что известие о поставленном диагнозе выбило его из колеи: — Всё в порядке, не считая того, что я уже почти две недели нахожусь в психиатрической больнице без видимой на то причины. Не представляю, как бы вы себя чувствовали. — Мы говорим не обо мне, Герман, а о вас, — мягко произнёс адвокат. Он снова начал рыться в своём дипломате, не обращая внимания на окружающих. — Я тгʹебую, чтобы вы покинули нас, — вдруг сказал Разумов. — Наша беседа должна быть анонимна. — С чего бы это? — встрепенулся Филатов. — Мой пациент не сможет сосгʹедоточиться на своей пгʹоблеме, ежели вы, Евгений, — психиатр немного помолчал, припоминая отчество адвоката: — Михайлович, будете нам мешать. Я тгʹебую вашего ухода. После беседы я обязательно пгʹиглашу вас к себе и гʹасскажу обо всех аспектах ситуации. Пгʹощайте. Адвокат поднялся и вышел из кабинета. Разумов посмотрел на Миронова: — Итак, посвяти меня в свои делишки.