Между иллюзиями и реальностью

Пять дней Герман послушно ходил к Разумову на приём, пока тот пытался (или совсем не пытался) диагностировать у него психическое заболевание. За это время случилось несколько неприятных событий. К числу этих происшествий относятся такие, как бронхит Олега и перелом лодыжки Родиона. Во вторник Кролев обнаружил, что рыжеволосый страшно кашляет и даже температурит, после чего приказал привести доктора-педиатра. Долговязый мужчина с бородой, которая ему абсолютно не шла, сообщил, что у парня ОРВИ. Миронов с Эриком в тот момент переглянулись, осознав, что ночь, когда рыжеволосый пятнадцать минут пробыл на морозе без верхней одежды, не прошла бесследно. И Зайцева забрали в больничный отсек – небольшое здание, находящееся рядом с главным корпусом психиатрической больницы. В среду Штольца и Геру пропустили к приятелю, предварительно снабдив их халатами, перчатками и марлевыми повязками. Двое всё ещё не совсем наладили отношения: каждый из них думал, что другой сделает первый шаг к окончательному примирению. Состояние рыжеволосого немного стабилизировалось: температура спала, но сильный, раздирающий глотку кашель не желал проходить. — Где Родик? — спросил Олег у Эрика и Германа. — Ты же знаешь, он боится микробов. Наш Раскольников и под пушечным прицелом не подойдёт к больничному отсеку, — горько усмехнулся Штольц. Часом позднее двое пробовали уговорить Родиона посетить друга, но он, как и ожидалось, всеми четырьмя конечностями держался за свою кровать. Гера и Эрик бросили это бесполезное занятие сразу после первого отказа, не желая беспокоить Родика. В четверг, двадцатого февраля, пациент Евдокимов оказался в больничном отсеке, но палата, где он пребывал, находилась в десяти метрах от Олежкиной. Причиной попадания туда стала неаккуратность или дворников, или самого Родиона: парень поскользнулся на льду и получил перелом лодыжки. Штольц в это время был занят лепкой снеговика, а Герман всё норовил разрушить его; под конец ребята чуть не подрались, но, услышав переполненный боли и страха крик Родика, забыли обо всех пререканиях и поспешили другу на помощь. От ужасной боли и непонимания происходящего у Родиона начался приступ панической атаки. Парень стал задыхаться, полз то в одну, то в другую сторону, бешеными криками отказываясь от помощи Штольца и Геры. Наверное, он считает, что скоро умрёт, думал в тот момент Герман, зная, что этот перелом не опасен для жизни. Подоспевшая Лена сделала Родиону успокоительный укол, а затем парня поместили в больничный отсек. Уже через несколько часов девушка сообщила Эрику и Гере, что Евдокимову придётся некоторое время провести вне своей палаты. Вечером того же дня Штольц и Миронов помирились. Через несколько часов после этого Герман заметил, что цветок, стоящий на подоконнике, расцвёл. Двадцать второго числа Разумов позвал Геру к себе. — Ну, что скажете? — начал парень. Он уселся напротив психиатра (на нём, как обычно, не было медицинского халата), сидевшего на месте Кролева; Пётр Борисович и Филатов находились слева от Разумова. Миронов обвёл глазами всех троих: психиатра высшей категории в очках, главврача в белом халате и адвоката во все том же синем костюме, – и подумал, что они смотрятся очень даже гармонично. Выражение лица Разумова оставалось хмурым, Кролев, казалось, с трудом сдерживал улыбку, а Филатов сохранял неопределённое выражение на своём приятном лице. — Здгʹавствуйте, господа, — начал Станислав Александрович. Ещё при первой встрече Герман заметил, что при разговоре у психиатра забавно поднимается верхняя губа. Каждый раз, глядя на этого человека, парню невольно становилось смешно. Даже в данный момент, такой ответственный и серьёзный, он прилагал огромные усилия, чтобы не рассмеяться. — А где члены семьи пациента Мигʹонова? Как же я ненавижу непунктуальных ггʹаждан! Встгʹеча была назначена гʹовно на одиннадцать ноль-ноль, а сейчас, — доктор посмотрел на свои большие наручные часы, — одиннадцать пятнадцать. Один кгʹасавец опоздал на пять минут, — Разумов кивнул в сторону адвоката, и тот едва заметно улыбнулся. Этому человеку нравится раздражать Станислава Александровича, подумал Гера. — Втогʹого пгʹивели с опозданием! Ужасно, это пгʹосто ужасно! Кролев закатил глаза, а потом нагнулся к психиатру: — Стас, спокойно. У нас хватает времени. Разумов устало вздохнул и прикрыл глаза. — А зачем, собственно, нужны члены моей семьи? — поинтересовался Герман. — Мы должны при них объявить результаты вашего повторного обследования, — быстро пояснил Евгений. — А вы не можете мне их сказать? — вновь спросил Гера. — Ты задаёшь слишком много вопгʹосов, Мигʹонов! — грозно произнёс Разумов. Герман вспомнил, как проходила их беседа в среду. В тот день Станислав Александрович пригласил его к себе после обеда, когда Миронов с Эриком ( — Ты готов ответить на вопрос, Герман?) уже сходили проведать Олега. Гера был в самом приятном расположении духа, и поэтому не упустил шанса немного пошутить над хмурым психиатром. Разумов не понял шутки Германа и, едва тот окончил говорить, ударил парня по лицу. ( — Вы с ума сошли? — взвизгнул Миронов, хватаясь за щеку, которая едва успела зажить после падения на пол. Теперь она снова вспыхнула жгучей болью. — Вы... Вы спятили... Да как вы вообще смеете бить меня?! — Замолкни, маленькая мгʹазь! — прошипел психиатр. — Ты ещё смеешь шутить в таком положении? — Я, б**ть, сумасшедший, раз нахожусь в подобном заведении, а вы бьёте психически больных людей? Да какой же из вас врач, а? — Герман вдруг вспомнил фразу: «В психиатрии дела обстоят так: кто первым надел халат, тот и доктор», – и улыбнулся, полностью осознав суть этого высказывания. Разумов снова замахнулся, но Гера увильнулся от удара: — Я могу пожаловаться Филатову, когда тот придёт. А случится это с минуты на минуту. Но я этого не сделаю, и знаете, почему? Вы мне нужны. Смотрите, доктор, — сказал Герман, — я не буду бить вас в ответ, я не буду кричать, не буду сдавать вас. Только поймите, осознайте, как мне важно выбраться отсюда, если я иду на такие меры. Станислав Александрович ничего на это не ответил, потому что в кабинет вошёл адвокат. Увидев положение руки Миронова, он кинул подозрительный взгляд на Разумова и тут же попросил парня показать лицо. Герман усмехнулся, поднялся с места и ушёл на десять минут в туалет, чтобы след от ладони хоть немного исчез с его щеки) — Молчу, док, — чуть оскалился Гера. В кабинет вошли двое: женщина с короткой стрижкой на все тех же высоких каблуках и мужчина с красным от мороза носом. Они вместе смотрелись крайне нелепо: женщина была высокой, а мужчина на голову ниже её, она приторно улыбалась – он сдержанно хмурился, она носила аккуратно отглаженную одежду, а он был в мятой голубой рубашке, которую надевал на особые мероприятия. В конце концов, она была Герману никем, а он был и по сей день остаётся отцом парня. Гера приветственно улыбнулся, увидев сонное лицо отца, его длинный красный нос и залысины на голове. Сам парень не был похож на папу, чему всегда радовался: отцовские черты испортили бы его, как он сам считал, привлекательное лицо. — Доб... Добрый день, — мужчина вымученно улыбнулся. — Извиняюсь за опоздание. Простите. Марина только скривилась в подобии дружелюбной улыбки, не сочтя нужным поздороваться. Они с супругом сели за спиной сына и затихли. — Как вас величать по батюшке? — спросил Разумов у старшего Миронова, а потом внезапно передумал: — хотя, это не важно. Давайте начинать. Кролев в нетерпении потёр руки одна о другую, Марина ему улыбнулась, Филатов с подозрением на них посмотрел, Разумов облизал сухие губы, а Юрий уставился взглядом в пол. Герман тяжело вздохнул, ожидая вердикта психиатра. Станислав Александрович встал: — Не люблю лишних цегʹемоний, так что сгʹазу пегʹейду к делу Гегʹмана. Я видел злость в глазах этого человека. Он нападал на некотогʹых больных, напгʹимегʹ, Илью Дгʹубовицкого, а также на пегʹсонал. Сгʹеди пегʹсонала постгʹадал Пётгʹ Богʹисович Кгʹолев. Я узнал, что немного гʹанее Гегʹман тяжело избил своего одноклассника, Антона Михайленко, после чего тот попал в больницу с пегʹеломом четыгʹёх пястных костей и двух пгʹоксмальных фаланг пальцев левой гʹуки, а также с множественными ушибами по всему телу. Как мне известно, это дело осталось закгʹытым, но до сих погʹ не до конца ясно, почему, — Разумов снова облизнул губы. — Общение с пациентом далось мне нелегко. Гегʹману было тгʹудно сдегʹживать свой гнев, также он постоянно пытался гʹазозлить меня. Но, как известно, я не поддаюсь на пгʹовокации и абсолютно спокойно гʹеагигʹую на г'азличные выпады пациентов. Гегʹман Мигʹонов не способен сдегʹживать свою аггʹессию и может в состоянии аффекта навгʹедить окгʹужающим. Я думаю, что пациент должен остаться на лечении остгʹого психоза, котогʹый я повтогʹно диагностигʹовал у него, в больнице. Дальнейшее гʹешение за вами, доктогʹ Кгʹолев, и за вами, Югʹий. Разумов сел на место. Кролев торжествующе улыбался. Марина усмехнулась. Филатов виновато опустил глаза. Герман пытался понять, что только что сказал психиатр. Пытался напасть на Илью? Черт побери, кто ещё на кого пытался напасть! Ох, нет, нет, нет. Слова Разумова не могут быть правдой. Гера посмотрел на адвоката, надеясь увидеть на его лице готовность опровергнуть эту информацию, но ничего подобного не заметил. На парня вдруг нашло ощущение безысходности. Все потеряно. Дело проиграно. Маски сняты, костюмированный бал окончен. Время вернуться в комнаты и завалиться спать, а лучше пойти в ванную, взять острое лезвие и, набрав в ванну тёплой воды, вскрыть себе вены. Можно достать отцовский револьвер, припрятанный для особого случая, и сыграть в русскую рулетку один раз, два раза, если повезёт, или шесть раз, если уж твоё везение так велико. Можно соорудить под потолком петлю, встать на стул и, засунув голову в верёвочный круг, лишить себя опоры. Но у Германа нет лезвия, нет револьвера, нет даже верёвки. Он чувствовал себя таким глупым и наивным, что не хотел даже дышать. Неужели я и правда думал, что Разумов поможет? Да с самой первой секунды было понятно, что этот человек только усугубит ситуацию. Они с Кролевым друзья. Старые приятели, которые, расслабившись в баре после тяжёлого рабочего дня с бутылкой пива в руках, договорились спасти отношения Маринки и Петра Борисовича. И теперь отец удостоверился в моём помешательстве. Да, конечно, папа. Твой сынок теперь официально сумасшедший. Что ты сделаешь? Откажешься от меня? Бросишь ради бабы? Глупый, глупый отец. Даже амёба способна самостоятельно выполнять какие-либо действия, будь то захват бактерий для питания или уход от внешних раздражителей, в отличие от отца, находящегося под полным контролем Маринки. Примитивное существо, неизвестно почему названное человеком. Геру привёл в чувство несильный, но ощутимый толчок в плечо. — Что ещё?! — раздражённо крикнул парень и вскочил с места. — Все разошлись, — сказал Филатов таким спокойным тоном, будто не он только что применил силу к своему подзащитному. Герман огляделся: в кабинете не было никого, кроме них двоих. — Ваш отец молча вышел из кабинета, а Марина Михайловна сообщила, что не отказывается от госпитализации. Так что, вам придётся ещё некоторое время провести здесь... — Я, б**ть, не хочу, — эти слова Гера произнёс на выдохе, и они прозвучали будто безысходный стон. Евгений опустил руку парню на плечо: — Знаете, я могу договориться с одним хорошим специалистом для проведения ещё одной диагностики. Пусть он посмотрит свежим взглядом и установит, можно ли перевести вас на домашнее лечение. Уверен, если этот психиатр скажет, что вы можете без проблем лечиться дома, то Юрий Александрович даст отказ на госпитализацию. Если хотите, я прямо сейчас договорюсь. — Хочу, да. Спасибо вам. Большое спасибо. Адвокат ушёл, а Миронов направился к единственному человеку, способному понять его, – Эрику Штольцу.