Между иллюзиями и реальностью

— Это конец, Эрик, — произнёс Герман, обнимая Штольца. Его размеренное сердцебиение немного успокаивало Миронова, и парень думал, как хорошо, что этот человек всё ещё рядом. — Я остаюсь в больнице. Эрик обеспокоенно посмотрел на Геру: — Мне... Мне жаль, что тебе не удалось добиться своего. Надо попробовать ещё раз. Не сдавайся, Герман! — Да не сдался я, — сказал Миронов так, будто его слова были откровенной ложью. Они с Эриком сели на кровать, и парень приобнял Геру за плечи. — Просто... После двух обследований, доказавших психоз, я начинаю сомневаться в том, что здоров. Может, они правы? Я... Я не знаю, Эрик. Мой адвокат обратится к ещё одному специалисту. Если тот не докажет моё психическое здоровье, то всё. Тогда я останусь здесь надолго. Светловолосый отстранённо смотрел на Германа, думая о чем-то своём. Заметив повисшее молчание, Эрик бодро улыбнулся: — Все наладится. Я знаю. Скоро мы уйдем отсюда. Вместе. — Чёртов Штольц, — покачал головой Гера, — как же я... Он не успел договорить, так как в палату заглянула Лена и, не проронив ни слова, увела Эрика на беседу с доктором. Штольца не было на прогулке, да и к ужину он не появился. Озадаченный Миронов обследовал весь второй этаж, половину первого, и даже забрёл на третий, однако нигде не нашёл своего друга. В десять минут десятого вечера, когда всех больных готовили ко сну, Герман направился к блондинистой медсестре, сменившей Лену. — Вы не знаете, где Эрик? — спросил он. — Кто? — переспросила девушка, будто не расслышав. Она продолжала разгадывать кроссворд, не поднимая взгляда на парня. — Будь добр, назови фамилию двадцать шестого президента США. Четвёртая буква - "в". — Рузвельт, — быстро отчеканил Гера. — Я ищу Эрика Штольца. — Я такого не знаю, — отрезала девушка. — Вернитесь в палату. Нет, нет, — быстро передумала она, — как называется четырёхугольник, у которого противоположные стороны попарно равны и параллельны? — Как это «не знаю»? — возмутился Герман, проигнорировав её вопрос. Он прочёл имя на её бейджике: — Таня, вы меня хорошо слышите? Эрик Штольц. Располагается в той палате, где и я. Где он сейчас? Медсестра тяжело вздохнула и отложила синюю шариковую ручку в сторону: — Ответьте. — Параллелограмм, Татьяна, — произнёс Миронов сквозь зубы. Девушка записала ответ и принялась размышлять над следующим словом. — Теперь ваша очередь отвечать. — Не знаю я никакого Эрика Штольца! — воскликнула медсестра. — Вернитесь в палату, а не то сейчас охрану позову. — Послушайте, — начал Герман, с трудом сохраняя спокойствие, — я помню вас с того самого момента, как оказался здесь. И я уверен, что вы знаете Эрика. — Пациент Миронов, — Татьяна поднялась с места, сразу став на голову выше Геры, — в той палате, кроме тебя, Олега Зайцева и Родиона Евдокимова, никогда никого не было. Никакого Эрика Штольца я, проработав здесь пять лет, в глаза не видела, а если ты вдруг видел, то у меня для тебя плохие новости. Повисло молчание. Герман продолжал бороться с желанием заехать этой дамочке по лицу. Что она говорит? Они снова хотят выставить меня сумасшедшим, решил парень. В его голове мгновенно возник план действий. — Я не поехавший. Подставные работники ничего не поменяют, и Кролеву не удастся обвести меня вокруг пальца. Я прекрасно отличаю реальность от иллюзий, — Гера, сохраняя зрительный контакт с медсестрой, незаметно взял с её стола одну заколку-невидимку. — До свидания, Таня, — произнёс Миронов, злобно улыбнулся и пошёл по направлению к уборной. Сзади послышался деланно строгий возглас медсестры: — К отбою чтоб был у себя! Герман хмыкнул. Он радовался тому, что сейчас сам, сам всё узнает. Тут бессильны ничего не значащие слова тупой блонди, по ошибке оказавшейся в этом заведении медсестрой, а не пациентом. Эта глупая женщина сказала, что Эрика не существует, что это просто плод воспалённого воображения пациента Миронова, и скоро она поймёт, что Германа сложно одурачить. Гера завернул за угол и направился прямиком к кабинету доктора Кролева. Охраны нигде не было, будто бы все мужики спрятались в своей каморке и пили чай, глядя прямой эфир глупого футбольного матча. Мне же лучше, улыбнулся парень. Дверь в кабинет психиатра была заперта, как и ожидал Герман. Поэтому-то он и сжимал в руке невидимку. Повозившись около пяти минут и вздрагивая от каждого шороха, он осторожно открыл замок и вошёл в кабинет Кролева. Свет с улицы сюда едва попадал, и его не хватало даже для того, чтобы беспрепятственно перемещаться в пространстве. Гера включил настольную лампу доктора, решив, что без должного освещения ему ни за что не выполнить своей задачи. Первым делом взгляд парня наткнулся на фотографию в рамке, находящуюся на столе Петра Борисовича. С изображения на парня смотрели трое: Кролев в синем свитере крупной вязки, светловолосая женщина в зелёном платье и мальчик в цветастой рубашке. Психиатр приобнимал одной рукой свою жену, а она в свою очередь обнимала сына. На столе перед мальчиком стоял торт с шестью свечками, а лицо ребёнка светилось искренним счастьем. Родители тоже не отставали: они широко улыбались. Видеть главврача с такой гримасой Герману было непривычно, и парень почему-то дёрнулся, чувствуя отвращение к этой фотографии, доверху переполненной теплотой и радостью праздника. В углу фото стояла дата: 23.02.2012. Гера на пару секунд закрыл глаза, пытаясь утихомирить стремительно забившееся от горьких воспоминаний и раздражения сердце. Бережно поставив фотографию в рамке на место, парень, продолжая отгонять эти надоедливые мысли, принялся за своё дело. Герман открыл один ящик (там были какие-то бесполезные бумаги), другой (Гера обнаружил там опустошённую грамм на сто бутылку дорогого коньяка, пару упаковок элитных сигарет и снова какие-то бумаги), третий (там оказалось пусто), но не нашёл того, за чем пришёл. Парень огляделся: ящиков здесь было немного, но на их обследование могла уйти целая ночь, которой у него в запасе не было. В любой момент эта глупая медсестра могла сообщить охране, что Герман Миронов до сих пор не в палате, и его примутся искать. А когда найдут здесь, мало Гере точно не покажется. Черт возьми, подумал парень, стараясь не рассмеяться в голос, у меня же острый психоз, я не отвечаю за свои поступки. К тому же, как оказалось, мой больной разум создал человека, называемого Эриком Штольцем. Так почему же я не могу немного порыться в ящичках доктора? Надо хоть немного проявить себя в дурном свете, а то я такой паинька и никак не могу помочь дорогому доктору Кролеву доказать всем неверующим, что я псих. Давай, док, сейчас самое время собирать доказательства. Где же ты? Дома. Я на все сто процентов уверен, что ты дома со своей женушкой. Сидишь, смотришь грёбаный телек, ешь чипсы со своим сыном. И всё, что тебя заботит – это какая команда одержит победу в этом тупом матче, когда уже этот мудак трахнет эту курицу или что сегодня на ужин. А я здесь, в психушке, бьюсь в попытках выяснить, что правда, а что – вымысел. Почему, док, жизнь так несправедлива? Почему, док, у вашего сына есть мать, а у меня – нет? Почему, док, почему? Почему? Герман встряхнул головой, выходя из этого странного состояния. Он залез в самый широкий ящик и, когда обнаружил там то, что искал, улыбнулся. В поисках «Ш», помечающей медицинские карты больных с фамилией на эту букву, Гера отыскал свою карту. Минута возни – и парень узнал, что в его мед карте уже помечены первоначальный диагноз, поставленный Кролевым, и повторное обследование с подтверждением острого психоза. Герман вспомнил о времени и посветил лампой в сторону настенных часов; циферблат показывал двадцать пять минут десятого. Парень тяжело вздохнул и принялся искать карту Эрика Штольца. Спокойно, каждые пять секунд говорил себе Миронов, эта блонди солгала, не верь ей. Гера продолжил рыться в медицинских картах. Одной рукой делать это было совершенно неудобно, и Герману пришлось сесть на пол, зажав лампу с удивительно длинным проводом между коленями. «Шта...», «Ште...». Не то, что надо. О, «Што...», обрадовался Гера, но через секунду его счастье рассеялось, словно утренний туман. Это был некий десятилетний Николай Штолев. Но не Штольц, нет. Далее шли фамилии на «Шту...» и «Шты...». А Штольца не было. Герман ударил себя по лицу, чтобы пробудиться от этого кошмара. Но ожидаемого эффекта парень не почувствовал, только боль. — Да что же это такое? — шёпотом спросил Миронов. — Эрик. Эрик, ты не можешь быть вымыслом. ( — Ты готов ответить на вопрос, Герман?) Парень ещё три раза проверил все карточки, а потом резко поднялся на ноги. Лампа упала на мягкий ковёр и не издала абсолютно никакого шума. Герман, совершенно разозлившись, принялся рыться во всех ящиках, что попадались под руку. Кролев перепрятал его медицинскую карточку, думал Гера, специально для того, чтобы я сошёл с ума. Он ведь знал, какие у нас с Эриком отношения. Через десять минут парень, перерыв все ящики, взглянул на часы: 21:50. Раз Кролев спрятал карточку Штольца, то нужно отомстить этому шутнику, решил Миронов. Герман подошёл к окну, вытянул из трёх вазонов растения и прямо с землёй раскидал их по (до сего момента) чистому кабинету психиатра. Затем Гера отыскал в ящике ту самую бутылку коньяка и, придумав новый способ мести, закрыл рот рукой, чтобы не рассмеяться и случайно не привлечь чужое внимание. Открутив крышку, Герман запрокинул голову, неспешно сделал три больших глотка и быстро уткнулся носом в ковёр, чтобы не заорать от ужасного чувства жжения внутри. Миронов подумал, что сейчас все его внутренние органы сгорят, после чего он спокойно умрёт, не заботясь о воображаемых или реальных друзьях, но потом понял, что этого не может случиться. Максимум – ожог. Гера негромко рассмеялся: ему никогда не было на что-то до такой степени наплевать. Кто будет сожалеть? Глупый отец, превратившийся в неизвестно что после ухода жены? Маринка, которая выкинула приёмного сына из дома? Доктор Кролев, с самого начала находящийся на стороне Марины? Или сумасшедшие Олег с Родионом? Оставалась только Оля, но у Германа не было стопроцентной уверенности, что она проронит хоть слезинку на его похоронах. Миронов сделал ещё один неаккуратный глоток алкоголя, а остальное расплескал по всему кабинету. Заметив, что несколько капель коньяка попало на рамку с такой омерзительной и душевной фотографией, парень протёр стекло подолом своей футболки, мокрой от пролитого алкоголя и пота. — Будьте счастливы, миссис, — отсалютовал он женщине на фотографии, (которая так сильно была похожа на его мать), развернулся и бросил пустую бутылку в стену. Осколки мигом разлетелись во все стороны, а один, размером примерно в сантиметр, даже воткнулся Герману в щеку, промахнувшись на дюйм от правого глаза. Гера громко рассмеялся, подумав, что у него вконец поехала крыша. Эрик не реален. Эрика Штольца никогда не существовало, да, док? Вы дурачите меня или говорите правду? — Што-о-о-о-ольц! — заорал он что было сил. — Штольц, где же ты?! Миронов вспоминал моменты и минуты, проведённые с Эриком, пытаясь отыскать хоть какую-то лазейку в коварном плане психиатра. Штольц реален, я это точно знаю. Знаю. Гера вспомнил, как этот светловолосый парень сидел возле его кровати в первые дни пребывания в больнице, как он заворожённо смотрел в карие глаза Германа и как... Как Эрик подарил ему ромашку, став, словно рыцарь, на одно колено. Это воспоминание забрало у Миронова частичку души, образовав на том месте угнетающую пустоту. Гера сел на пол и заплакал. Он собирал руками осколки и сжимал их в ладонях до крови, будто пытался создать причину, по которой плачет. Теперь эти слёзы можно было назвать слезами от боли, а не слезами от сумасшествия. В кабинет доктора Кролева ворвались три охранника и, заломив руки Германа за спину, повели его прямо по коридору. Парень не сопротивлялся: глаза застилали слёзы, алкоголь уже вскружил его голову, а внутренности по-прежнему неприятно жгло, так что сил (да и смысла тоже) противостоять не было. В какой-то серой незнакомой комнате, которая плыла перед взглядом Германа, медсестра затолкала ему в рот несколько таблеток, но парень не понял, зачем. Он и не пытался понять: ему было всё равно. Через несколько минут Геру вырвало. Он отключился, но его привели в чувство, после чего снова заставили прочистить желудок. Парень отрубался ещё два раза, и ещё столько же его рвало от выпитого алкоголя, боли в ладонях и душевных терзаний. Спустя какой-то промежуток времени некая женщина (Герману показалось, что это та самая Татьяна) помыла его под душем и заботливо почистила зубы, приговаривая что-то вроде: «Дурак, зачем ты туда полез?» Когда водные процедуры закончились, парня снова подхватили под руки с обеих сторон и отвели в палату. Пациент Миронов уснул сразу же, как только почувствовал под собой прохладную постель.