Между иллюзиями и реальностью

Проснувшись, Герман первым делом подумал, что очень хочет пить. Каким-то магическим образом его желание исполнилось через несколько секунд, когда рядом показалась голова Лены. Девушка помогла парню утолить жажду (сам он не мог этого сделать: его тело снова по какой-то причине было пристёгнуто к кровати) и, сообщив, что направляется за доктором, исчезла. Гера не успел сказать ей ни слова, хотя очень хотел. Внезапно он вспомнил события вчерашнего вечера. Миронов медленно повернул голову в сторону кровати Штольца, надеясь, что сейчас увидит светловолосого парнишку, который спокойно лежит там, закинув одну ногу на другую. Возможно, он оскорблён излишним беспокойством за свою жизнь и не станет разговаривать с глупым Германом (надо же, разгромить кабинет главврача из-за того, что я не явился к ужину!) две недели. Возможно, он наоборот очень польщён таким ходом со стороны Геры. В любом случае будет просто прекрасно. Пусть Эрик будет молчать, обижаться или кидаться на шею с объятиями. Лишь бы он был там. Кровать напротив пустовала. Миронов судорожно вздохнул, вспомнив слова блондинистой медсестры. Не могу верить Кролеву. Но и не верить тоже не могу: куда тогда подевался Штольц? Если откинуть все эти мои бредовые идеи... Нет. НЕТ. Он только этого и хочет. Чтобы я поверил ему. Но этому не бывать. Я буду с Эриком до конца. И не важно, реален он или нет, думал парень. Может, Лена расскажет правду? Она единственная, на кого можно рассчитывать. Голова болела после вчерашнего, и Герман прикрыл глаза в надежде, что полегчает. Через несколько минут его потревожил грубый толчок в плечо и неожиданно вялый голос Кролева: — Не скажу, что сегодняшнее утро доброе, но, все же, это элементарные правила приличия, так что... Доброе утро, Герман, — доктор немного помолчал, глядя на Геру. Парень мрачно пялился на него в ответ. — Ты знаешь, какой сегодня день? Воскресенье. У меня официальный выходной, а ещё у моего сына день рождения. Ему восемь лет, кстати, но я не рядом с ним, а здесь. И всё потому, что мне позвонили в девять утра и сообщили, что Миронов разгромил мой кабинет. Пришлось ехать и смотреть, во что ты превратил мои владения, да и во что ты сам превратился. Хочешь, посчитаем ущерб? — психиатр начал загибать пальцы: — Раз – ковёр, который ты запачкал в земле, крови, алкоголе и ещё каких-то отвратительных жидкостях. Два – занавески, которые ты порвал, видимо, случайно, когда доставал цветы из горшков. И это единственное, что ты сделал случайно. Три – бутылка коньяка, которая стоила больше, чем ты себе можешь вообразить. Четыре – настенное покрытие, какое ты попортил метанием той самой бутылки. Пять – стол, который ты здорово поцарапал и закидал землёй. Ну что? Сколько времени понадобится твоему отцу, чтобы выплатить мне эту сумму? Или стоит обратиться в суд, где его заставят компенсировать нанесённый мне ущерб? — серые глаза Петра Борисовича, казалось, пытались прожечь Германа насквозь, но парень не сдавал позиций, продолжая смотреть на доктора в ответ. Гера вспомнил, как в детстве играл с Олей в гляделки, в результате которых проигравший должен был мыть посуду три дня. Детство прошло, и теперь Миронов играл в гляделки с доктором Кролевым, где призом было чувство собственного достоинства. — Большая часть вины за испорченные вещи лежит на вас, док, — наконец выдал Герман. — Во-первых, почему у вас в кабинете хранится коньяк? Если бы я его не нашёл, то ущерба было бы в два раза меньше. Во-вторых, почему ваша охрана не всегда находится на посту? Если бы они не спрятались в каморке, то поймали бы меня ещё до того, как я успел взломать замок. И в-третьих, почему вы лжёте? Не начните вы этот глупый цирк, я бы даже на десять метров не подошёл к вашему кабинету. — Какой ещё цирк? — удивлённо спросил психиатр. — Не надо, черт возьми! Я что, похож на пятилетнего ребёнка? Где Эрик Штольц, доктор? Я именно из-за него разгромил ваш кабинет, вы заметили? — Искал своего воображаемого друга? — в голосе Кролева появилась насмешка. Геру это взбесило: — Вероятность того, что вы воображаемый, больше, чем вероятность вымышленности Эрика! — выкрикнул Герман и безумно улыбнулся. Он начал двигать руками, пытаясь высвободить запястья из ремешков, но положительного результата это не дало. В то же время парень вспомнил, как накануне сжимал в руках острые осколки от разбитой бутылки, и перебинтованные ладони вспыхнули болью. Психиатр покачал головой, глядя на тщетные попытки освободиться: — Жаль, что все изоляторы заняты... ( — Ты готов ответить на вопрос, Герман?) — Где Эрик Штольц? — относительно спокойно повторил вопрос Гера. — ... потому что я поместил бы тебя туда без зазрения совести. ( — Ты готов, Герман?) — Где Эрик? — В общем, ты неплохой парень, если не выёживаешься. Мы могли бы нормально работать вместе, но... — ГДЕ ЭРИК ШТОЛЬЦ? — Миронов заорал так звонко, что у Кролева даже заложило уши. Парень со всей силы дёрнул рукой в надежде, что ремешок порвётся, но он только сильнее впился в кожу. — Перестань калечить себя, Герман! — приказным тоном воскликнул Пётр Борисович, сложив руки на груди. — И что за фанатизм? Почему ты так хочешь узнать местоположение этого Штольца? Гера глубоко вздохнул, не отвечая на вопросы психиатра; он уставился взглядом в потолок и признал своё поражение в этом раунде. Но не в этом бою, док. Психиатр не перестанет твердить этот бред, и сейчас бесполезно пытаться отстоять свою точку зрения. Нужно время. И у Германа его полно. Кролев продолжил говорить: — Хочу рассказать тебе кое-что, чтобы ты был в курсе. В общем, как ты уже знаешь, я диагностировал у тебя острый психоз. Это психическое заболевание с такими симптомами как агрессия, бредовые мысли и, — доктор сделал театральную паузу, — внимание, — психиатр продолжил монолог: — галлюцинации. Марина Михайловна, когда заполняла необходимые документы, сообщила мне о такой странности: ты часто говорил о некоем человеке по имени Эрик Штольц. Никто особо не заострял на этом внимания, однако Марина кое-что проверила. Оказалось, что такого человека... просто не существует. Она ничего не говорила тебе, верно? — Пётр Борисович грустно улыбнулся. — Исчезновение галлюцинаций – это прогресс в лечении психоза. Именно лекарства и общение с... эмм... хорошими людьми, такими, как Родион и Олег, идут тебе на пользу. Думаю, через месяц-другой ты сможешь ездить на выходные домой, а через три уже перевестись на домашнее лечение. Все, как ты хотел, Герман. Вот видишь? Я делаю все для твоего блага, а не на вред. Миронов продолжал молчать и смотреть в потолок. — Ладно, раз ты не хочешь говорить, тогда я пойду... — доктор развернулся и направился к двери. Герман ухмыльнулся: — Знаете, что обычно в порыве злости первым скидывают со стола? Фотографию в рамке. Так классно бьётся стекло об пол, так здорово оно звенит. А знаете, почему я не разбил фотографию на вашем столе? Кролев круто повернулся к Миронову лицом и с настороженным видом, будто боялся ответа, произнёс: — Ну, просвети меня. Гера понял, что поймал доктора на крючок. Эта тема – семья – была для него святой. Парень подумал, что психиатр может легко ударить пациента, лезущего не в своё дело, но это только раззадорило его. Герман посмотрел Кролеву в глаза и медленно облизнул пересохшие губы: — Ваша жена. Такая красивая... Напоминает мне мою маму. И вы променяли её на эту шалаву Маринку. Кто вы после этого? — парень взглянул на правую руку психиатра и отметил, что на безымянном пальце нет кольца. — Нет, нет, док. Я здесь не для того, чтобы читать вам нотации и указывать на отсутствие морали в ваших поступках. Просто... Подумайте. Подумайте над этим. Даже на расстоянии двух метров Гера видел, как зрачки Петра Борисовича расширились. Сейчас этот строгий и расчётливый человек создавал впечатление потерянного зверька, которого из леса против воли принесли в дом. Кролев не двигался, а только периодически моргал, думая, что предпринять. — Не смей говорить о моей жене, — через минуту выдавил из себя психиатр. Герман удивлялся выдержке этого человека: было видно, что он в ярости, в дикой ярости, однако сохраняет (или изо всех сил пытается сохранить) самообладание. Кролев резко развернулся и зашагал прочь из кабинета, напоследок сильно хлопнув дверью. Как девица, заставшая мужа с другой бабой, усмехнулся Гера. В помещение вошла Лена, поражённо хлопая глазами: — В последний раз я видела Кролева таким ровно два года назад, когда его жена после аварии попала в больницу с тяжелейшими травмами, а хирурги сказали, что надежды на хэппи энд нет, — в руках девушки был поднос с завтраком для пациента Миронова. Она села рядом с парнем и, поставив все лишнее на тумбочку, начала кормить Геру с ложечки. — Пётр Борисович дико злился. А когда Надежда Витальевна скончалась, Кролев поспособствовал увольнению того специалиста. По-моему, бывший хирург убил себя, — Лена помолчала, вспоминая то, о чем говорила сначала: — Так что ты такое ему сказал? — А ты как думаешь? Медсестра округлила глаза: — Ох, Герман, Герман... Что же ты наделал? Гера подумал, что черт с ним, с этим доктором и его жёнушкой, уже как семьсот тридцать дней разлагающейся в могиле; надо заботиться о вещах, касающихся меня самого. — Лена, — начал он. — Лена, где Эрик? Лицо девушки мигом изменилось. Она как будто знала, что этот вопрос прозвучит, и опасалась этого момента больше всего. — Я не психиатр, Герман, а лишь медсестра, — произнесла она, уставившись взглядом в тарелку с кашей. — Задавай эти вопросы доктору, ладно? В висках Геры билась кровь. Раз. Два. Три. Ещё раз. Ещё. — Перестань нести эту чушь! — воскликнул парень. — Лена, помоги мне! Просто ответь, где он. — Об этом ты будешь разговаривать с доктором, Герман... — Лена, мать твою! — Ешь, — девушка поднесла ко рту пациента ложку с кашей, но тот отрицательно мотнул головой, отказываясь от еды. Лена с долей страха заметила, как вспыхнули глаза у этого обезумевшего от любви, одиночества и безысходности человека. — Отвечай. — Нет никакого Эрика, — спокойно сказала медсестра. Она на секунду посмотрела парню в глаза, но тут же отвела взгляд. Ещё раз. Ещё. Ещё. — Не ври мне. Только не ты. — Я не лгу, — девушка уставилась на Геру, показывая, что она говорит правду, глядя в глаза. — Извини. Доктор говорит, что у тебя ремиссия, раз галлюцинации уходят. Не беспокойся. Прими лекарство, — Лена протянула Герману таблетку, которую принесла вместе с едой. — Я обещаю, скоро ты выздоровеешь, и тогда всё наладится... Гера откинулся на подушку и прикрыл глаза. И с чего я решил, что она мне поможет? Лена здесь под строгим надзором главврача, и одно лишнее слово может стоить ей работы. А зачем рисковать своей карьерой из-за какого-то сумасшедшего? — Если моё психическое заболевание – это единственный способ увидеть Эрика, то я не хочу выздоравливать, — произнёс Герман. У медсестры на глазах появились слёзы; она ещё несколько минут посидела рядом с Герой, держа его за руку, а затем ушла.