Между иллюзиями и реальностью

— Погуляй по этажам, познакомься с кем-нибудь, — посоветовала медсестра, когда они с Герой шли в общую комнату. — Здесь очень много интересных людей, с которыми ты можешь поболтать на любые темы. — Психи, — обобщил Герман. — Не забывай, что ты тоже не относишься к категории здоровых личностей, — улыбнулась Лена. Миронов фыркнул: — Покажи мне хоть одного человека, с которым можно поговорить без опасения быть убитым. — Кто угодно. Здесь никто тебя не обидит, все под успокоительными. — Тогда я могу кого-нибудь обидеть. — Скажи это при Петре Борисовиче, и он сообщит, что твоё состояние улучшается, раз ты признаёшь, что опасен. — И выпустит из психушки? — с сомнением уточнил Гера. — Маловероятно, — сказала девушка. Увидев, что выражение лица Германа снова стало безразличным, Лена чуть улыбнулась: — мне нужно отойти, а ты пока посиди тут. Я вернусь через несколько минут, договорились? — она открыла дверь комнаты, пропуская парня вперёд себя. — Я на это не подписывался, — Гера скрестил руки на груди. Медсестра по-пацански отсалютовала ему и, смеясь, удалилась в сторону уборной. Парню ничего не оставалось делать, как отыскать себе удобное местечко. Так. Там сидит Илья, к нему на глаза попадаться нельзя, а не то ещё нарвусь на неприятности. Там собрание каких-то оккультистов. Судя по их безумному смеху, они вызывают Сатану. К ним тоже не пойду: не очень-то хочется лицезреть приход дьявола без Эрика. Со всех сторон одни сумасшедшие, крутилось в голове у Германа. Лицо Геры скривилось, когда он понял, что единственное место, куда можно присесть без опасения быть изнасилованным или отданным в жертву рогатому чучелу из преисподней, находится рядом с транссексуалом Сашей. Чёрт возьми, подумал Миронов и сел рядом с темноволосым представителем (рептилоидов) хомо сапиенс. — Добрый день, — широко улыбнулся Саша, взглянув на Германа. — Меня зовут Саша, а вас? — Гера, — нехотя представился парень, жалея, что не убежал к чёртовой матери из этой комнаты. Саша улыбнулся ещё шире: — Так вы тоже девушка в чужом теле? Я рада встретить того, кто меня понимает. Так тяжело быть одной. Особенно когда церковь не признает это. Тогда и мать отрекаются, и отец. А я с детства ходила в церковь, и пока не сказала, кем являюсь на самом деле, меня оттуда никто не выгонял и не осуждал. Я никому ничего плохого не сделала. Я всего лишь родилась не в своём теле, — Саша немного помолчал, ожидая хоть какой-нибудь реакции со стороны Германа. Тот только внимательно слушал исповедь транссексуала, гадая, почему его приняли за одного из членов их клуба. — Я хочу носить платья, красить ногти в разные цвета и рожать детей. Я хочу создать семью. Я хочу жить полной жизнью и не хочу, чтобы меня за это осуждали. Как же его... её мимика похожа на женскую, с восхищением думал Гера. Движения, слова. Она не желает переманить всех на сторону трансгендеров и прочих представителей ЛГБТ, как считают многие. Её цель – собственное счастье. Она, да и прочие люди, отличающиеся от толпы, не опасны. Конечно, есть исключения, но в целом… Как я вообще мог считать этого человека противным? — Знаешь, Саша… Я раньше был девушкой, — глаза Саши округлились, и Гера, взяв её за руки, продолжил: — да-да, ты не ослышалась. И я провёл операцию по смене пола. Так хорошо мне не было никогда. Так что… Когда выйдешь из больницы, а я надеюсь, это произойдёт очень скоро, не заботься о том, что подумают другие. Нарасти себе волосы, ногти, купи платье. Накопи на операцию. Возможно, репродуктивные функции не восстановятся, однако… Можно взять ребёнка из приюта и воспитать его хорошим человеком. Можно всё, что ты захочешь. Всё в твоих руках. Удачи, Александра. Миронов поднялся с места и уверенным шагом направился к выходу. Обернувшись напоследок, он увидел, что Саша плачет. В коридоре пациент столкнулся с Леной и поспешно вытер выступившие после разговора с девушкой слёзы. — Ну? — спросила она, заискивающе глядя парню в глаза. — Что – ну? — не понял Герман. — Пообщался с кем-нибудь? — Нет. — Ладно. Не знаю, слышал ты или нет, но на третьем этаже в сорок второй палате есть парнишка, который пишет отменные картины. Для улучшения его состояния доктор даже разрешил устроить мини-выставку. Сходи к нему, ты будешь шокирован, как может творить больной шизофренией. Миронов остановился, вспомнив, как Руслан (или Рома, как его там следует называть?) говорил о каком-то Дениске-художнике. Руслан. Он точно знает о Штольце. — Лена, — начал Герман и взял медсестру за руку. — Мне нужно на третий этаж. — Ты заинтересовался картинами? — обрадовано спросила Лена. Они пошли в сторону лестницы, не переставая болтать друг с другом. — Нет. То есть, да. В любом случае, мне нужно к Руслану. Ты знаешь его? — Руслана? — девушка нахмурила брови. — Не помню такого. Ты уверен, что... Она на секунду замолкла. Герман ошеломлённо на неё посмотрел: — Уверен ли я, что он существует? — тихо спросил Миронов. — Да, я уверен. Это у вас всех паранойя, дорогая, а не у меня психоз. Вы боитесь, что я вдруг выдумал себе штук десять воображаемых друзей, а теперь даю вам лишнюю работу. Так вот, я скажу тебе, — Гера остановился и, выдернув свою руку из руки девушки, спрятал её в кармане, — что никаких воображаемых друзей у меня нет. — Я не это имела в виду, — чуть раздражённо произнесла Лена. Она остановила проходящую мимо медсестру в таком же белом халате (но с удивительно длинными и блестящими волосами, которыми не могла похвастаться Лена) и спросила у неё, где сейчас некий Руслан с третьего этажа. — Это тот, которого готовят к какому-то эксперименту? — спросила девушка, на бейджике которой красовалась надпись «Кристина». Герман сразу же вспомнил Плимут Фурию, описанную в романе Стивена Кинга, и улыбнулся. Эта Кристина была для Геры столь же красивой, как автомобиль с таким же именем казался верхом совершенства главному герою. — Понятия не имею, — пожала плечами Лена. — У него ещё раздвоение личности и четыре убийства на счету, — влез в беседу Миронов. — А-а-а, — протянула Кристина, пару раз быстро моргнув глазками. — Так он в своей палате сидит. По-моему, у него снова рецидив. Медсестра ушла, и Лена с завистью посмотрела ей вслед: — Кому-то всё, а кому-то ничего. — Она похожа на старый автомобиль, — ухмыльнулся Гера. — Только глупцы ведутся на это. Девушка благодарно улыбнулась: — Пошли уже, — Лена взяла парня под руку, и они вместе направились на третий этаж.

***

Как только девушка проводила Германа до нужной палаты, то снова поспешила удалиться «по делам». Миронов толкнул дверь в комнату парня с раздвоением личности и без спроса зашёл внутрь, молясь несуществующему богу о том, чтобы разговор удался. Руслан лежал на кровати, закинув ноги одну на другую, и читал второй том "Войны и мира". Увидев Геру, парень отодвинул роман и удивлённым тоном спросил: — Чем могу помочь? — Поговорить хочу, — коротко ответил Герман и подошёл к кровати Руслана. — Привет, кстати. — О чем? — в голосе парня появился страх, и это сбило Миронова с толку. Как этот сорвиголова и убийца может бояться? После такого количества жертв он должен был напрочь лишиться всех чувств, присущих обычным людям. — О жизни, — ухмыльнулся Герман. Руслан вскочил с кровати и, дойдя до безопасной стены, истерично заорал: — Уходи! Что тебе от меня нужно? Миронов вдруг вспомнил, что Руслан, который спас его от Ильи, на самом деле не Руслан, а Рома. С ума можно сойти с этими именами, подумал Герман. — От тебя – ничего, — честно сказал Гера и поднял руки, показывая, что не причинит вреда. — Позови Рому. Я хочу с ним поговорить. — Что?! — оторопело произнёс парень. — К-какого... Что?! Рому? — Рому, — повторил Миронов, глядя на растерянное лицо Руслана. Казалось, тот испытывал разочарование, удивление, злость и усталость одновременно. От прежнего бесстрашного бунтаря, которого знал (хоть и не достаточно долго) Герман, не осталось и следа. Теперь это был худющий от стресса и таблеток мальчик, дезориентированный появлением чужого человека в своей до этого спокойной палате. — Нет. Нет, ты не будешь говорить с Ромой, — произнёс Руслан. Герман взглянул на книгу, оставленную на кровати, и сказал: — В конце Наташа выйдет за Пьера, а Болконский умрёт, — парень постоял, задумчиво глядя на обложку романа, а затем перевёл тему: — Кто такой Эрик Штольц? Ты его знаешь? — Нет, — лицо Руслана побледнело. — Пошёл вон отсюда. Пошёл вон! — он неожиданно перешёл на крик, но страх не исчез из его голоса. — Пошёл вон! — Эй, ты из-за спойлера так расстроился? — Герман попытался разрядить обстановку шуткой, но тут в него полетела та самая книга. Парень подумал, что лучшее решение – ретироваться, и быстро вышел из палаты. Он направился обратно на второй этаж, но тут увидел дверь с табличкой «42» и вспомнил, что здесь находится галерея некоего Дениса. Парень решил, что раз не вышел разговор с Ромой, то можно поболтать с другим человеком. Миронов постучался и, не дождавшись разрешения, осторожно вошёл. — Привет, — поздоровался Гера, глядя на сидящего на кровати парня. Напротив Дениса стоял мольберт с чистым листом, а на тумбочке рядом находились краски и остальные принадлежности для рисования. Темноволосый парень никак не отреагировал на приход чужого человека, и Герман продолжал стоять у двери, ожидая хоть чего-нибудь. В это время, время ожидания, Миронов разглядывал картины, висевшие на стенах. Здесь было и спокойное море, и таинственный лес, и какое-то старое здание. Присутствовал только один признак, что их объединял: трагедия. Чем дольше Гера приглядывался к картинам, тем больше ужасающих деталей он замечал. В спокойном море тонул ребёнок, в таинственном лесу была жестоко растерзана медведем семья из четырёх человек, а из окна старого здания высокий безликий человек пристально глядел на девушку с парнем. Герман дёрнулся и подумал, что лучше будет незаметно уйти отсюда. Когда Миронов развернулся, парнишка спросил: — Тебе хорошо оттуда видно? Герман встрепенулся: — Ч-что? — Видно хорошо? Ты пришёл смотреть на рисунок? — Да, — ответил парень. Он подошёл поближе к художнику и сел рядом с ним на кровать. — Ты Дениска? — Дениска, — будто эхом отозвался парень. За это время, что здесь провёл Миронов, он тупо глядел на холст, не притрагиваясь к инструментам для работы. Его руки были перепачканы в синей и красной краске, будто он недавно творил. И Герман решил спросить: — Что ты рисовал? Дениска уставился на Геру, и тот снова дёрнулся. Парнишке можно было дать лет четырнадцать на вид, и ужас, который испытываешь при нахождении рядом с ним, был просто несовместим с приятным личиком Дениса. — Ночь, — коротко ответил мальчик. Герман решил, что у себя в голове он будет называть Дениску мальчиком, потому что на парня тот ещё не походит, пусть даже навевает необъяснимый страх. — Покажешь? — спросил Миронов. — Нет. — Почему? — Продал. — Кому? — Что? — нахмурил брови Денис, будто не понял вопроса. — Кому продал? — Что продал? — Картину. — Какую? Герман отодвинулся чуть дальше от Дениски. По лицу мальчика было понятно, что тот не шутит и не пытается подколоть собеседника. Он действительно потерял нить разговора, подумал Гера. Миронов натянуто улыбнулся Денису, и тот улыбнулся в ответ. — Что рисуешь? — вновь спросил Герман. — Смерть, — коротко ответил мальчик. Гера отодвинулся на самый край кровати, решив, что больше не будет задавать вопросы. — Спроси, — вдруг велел Дениска. Парень удивлённо на него посмотрел: — Что спросить? — Что хочешь. Миронов не нашёл ничего лучше, чем задать самый популярный на днях вопрос: — Ты знаешь Эрика Штольца? Мальчик резко вскочил с места и, подбежав к окну, начал что-то (или кого-то) высматривать. Через минуту Герман спросил: — Что там? — Фашисты, — севшим от ужаса голосом объявил Дениска, взглянув на Миронова. — Они спрятались. — Фашисты? — искренне удивился Гера, — причём тут фашисты? — Штольц. Немец. Фашист, — пояснил мальчик. Он достал из-под кровати точилку и, лёгким движением руки вытащив из неё лезвие (он давно проделал это, подумал Герман, но только сейчас подвернулся тот самый момент, для которого велись заготовки), Дениска провёл по своему запястью. На том месте мгновенно появились стремительно увеличивающиеся в размерах капельки крови. Окрасив указательный палец другой руки, мальчик начал рисовать на холсте. Каждый раз, обмазывая палец в крови, он дорисовывал по одному сантиметру. Миронов зачаровано глядел на действия Дениса, не в силах пошевелиться. Когда рисунок был закончен, Герман шокировано уставился на творение мальчика. Посреди холста располагалась красная свастика. Гера вскочил с места и стремительно покинул комнату Дениски, пытаясь сохранить самообладание и остановить тошноту. Черт знает что, подумал он и поспешил вернуться в свою палату, где его ждали три пустующие кровати и уже ставшее обыденным ощущение полного одиночества.