IX.
27 января 2019 г. в 13:00
В дверь кто-то настойчиво звонит, и Лика скорее бежит открыть — она ждёт своего Женю. Или Андрея? Нет, с Андреем она разошлась — сама так сказала. Тогда как зовут нынешнего — Сёма? Или она говорила, что считает всех Семёнов слишком занудными? Кажется, Иван… нет, Иван давно был… Серёжа — вряд ли… точно, Жора — Лика недавно все уши про какого-то Жору прожужжала, но Ира почти всё прослушала. Были занятия интереснее.
Её соседка прилежно выполняет требование Нонны Карповны не водить в комнату своих ухажёров, но это не значит, что Анжелика обделяет себя мужским вниманием. Скорее, отнюдь не обделяет. А ухажёры согласны зайти за ней и подождать пару минут в подъезде. Хотя некоторые всё же не дожидаются и молча уходят — Ира сталкивалась с такими, когда вечерами возвращалась домой из библиотеки, но Анжелике, похоже, плевать на сорванные свидания.
— Ты же на швею училась? — слышится приглушённый голос Гофмана.
— Ну, училась. А тебе зачем?
Немец говорит тише, задавая очередной вопрос, и Ирина не разбирает слов — только слышит неясное бормотание. Становится интересно: неужели нашлось что-то такое, что умелые руки тёть Зины не сумели починить? Девушка решает пойти на кухню в надежде по пути что-нибудь подслушать. Сказывается уныние и скука последних дней — вон, уже сплетни собирать начинает. Стыдоба.
— Ему тут скорая нужна, а не швея, — отзывается, наконец, Лика. — Да и я крови боюсь, так что извиняй.
Соседка закрывает дверь, а Ира даже не пытается сделать вид, что не подслушивала, и бежит на выход:
— Гофман, что случилось? Кого-то ранили?
Вариантов на самом деле масса. Ветеран мог снова напиться и в кои-то веки выполнить свою угрозу пальнуть из ружья. Соседи, как недавно у них с Анжеликой в квартире, что-нибудь не поделили и дело дошло до поножовщины. Да даже если кто-нибудь спьяну расшибся и нужно просто наложить швы. Мало ли.
— Мой… — Немец судорожно сглатывает, пытается перевести дух. Сильно взволнован. — Мой друг, Данила… видишь ли, он в переделку попал. Его это… подстрелили. Пулю вытащить нужно и заштопать, пока кровью не истёк. Я сам не умею.
— У вас пинцет есть? — с готовностью осведомляется Ирина, а внутри точно узел сжимается. Что она, дурная, творит?!
Гофман качает головой, и девушке приходится заскочить в комнату за своими щипчиками для бровей. Заодно она прихватывает ножницы, цыганскую иголку, моток ниток, зелёнку и просит у Лики несколько кусочков ваты — не ахти что, но лучше, чем совсем без инструментов, — после чего спешит в квартиру напротив, даже не переобув домашние тапочки.
Другом оказывается молодой мужчина едва ли сильно старше её самой. Он лежит на узкой кровати укрытый по пояс, зажимая рану на животе пропитавшимся кровью полотенцем, на лбу — компресс. Возле кровати стоит тазик с водой и грудой сброшены куртка, светлый свитер грубой вязки и остальная одежда.
— Мир тесен, — слабо усмехается мужчина, и только сейчас, по голосу, Ира узнаёт в нём того националиста у магазина. — А говорят — большой город, большой город!
Она тщательно моет руки, дрожащим голосом просит у Гофмана плоскогубцы и зажигалку. Немец приносит необходимое, даже новенькую упаковку бинтов и стрептоцид где-то берёт, после чего достаёт из-за пазухи ещё непочатую бутылку водки: отпивает пару глотков сам, даёт как следует глотнуть Даниле «для анестезии» — Ира, занятая подготовкой инструментов, замечает это слишком поздно:
— Нельзя! Жидкость нельзя! — только и успевает воскликнуть она, но уже ничего не попишешь. Остаётся только отнять проклятую бутылку, чтобы оба не вздумали больше к ней прикладываться.
Ире советуют тоже выпить. Девушка отказывается — руки у неё и без того дрожат.
Гофман вытаскивает из брюк ремень, складывает его вдвое и суёт другу в рот. Данила убирает полотенце, кивает — готов. Закончив прокаливать пинцет, Ира остужает горячие кончики в воде, осторожно отодвигает край раны пальцем и пытается нащупать инструментом пулю.
Данила, крепко стиснув зубами ремень, протяжно мычит. Немец спешит прижать его плечи к матрасу, чтобы не дёргался.
Наверное, зря она отказалась выпить.