В роли себя

      Его слова, прикосновения. Это словно был я и не я. Я послушно выполнял то, что говорят. Но больше всего меня поразила нежность Либерта, его руки так аккуратно касались меня. Я готов был сделать всё, что угодно, лишь бы он продолжал смотреть на меня с восхищением, лишь бы его руки продолжали прикасаться ко мне, вызывая волны возбуждения. Моя покорность явно нравилась ему. Я же все больше возбуждался, глядя на него. Я так хотел протянуть к нему руки и обнять в ответ. Но было страшно, меня охватывал ужас при мысли, что я могу разрушить эти мгновения близости.       Но всё кончилось. Мне было сказано: «Готово, одевайся».       Одеваться не хотелось. Ничего не хотелось. Нет, вру. Единственное, что я сейчас хочу, так это чтобы он подошел, обнял и согрел.       — Сорен, — раздалось совсем близко, я обернулся. Либерт протягивал мне футболку и обувь, — Одевайся, пошли.       Сказка кончилась, он смотрел на меня как обычно, то есть никак. Абсолютное безразличие. Но теперь еще тяжелее, теперь мне было с чем сравнивать. Моё спокойствие тоже смыло. Опять подкатывало раздражение. Я вырвал футболку и обувь, зашагал вперед по тропинке.       Либерт последовал за мной. Догнал и пошел рядом.       — Ты чего?       Я посмотрел на него.       — Что? Замёрз так сильно? — он правда не понимает или прикидывается?       — Всё хорошо.       Либерт отстал, а я задумался. Чего я собственно истерю? Если подумать, то со стороны выглядело более чем странно, если бы Либерт накинулся на меня. Это я так глубоко увяз в своих чувствах—ощущениях, что мне кажется это само собой разумеющееся. Мы видимся всего второй раз в жизни. А я хочу признаний в любви. Я улыбнулся. Действительно. Может он только и ждет от меня первого шага? И моя агрессия пугает его…нет, нет, нет…такого быть не может. Либерт спокойный, уравновешенный, рассудительный и даже в какой-то мере отрешённый. А что если это тоже маска, такая же, как и у меня? Есть только один шанс проверить так ли это…       Мы почти дошли до машины. Еще, каких-то пять метров, и я не смогу проверить свою теорию. Решившись на этот отчаянный поступок, быстро догоняю фотографа, хватаю за руку, вынуждая, остановится. Он поворачивается ко мне. Я смотрю в эти красивые глаза, запоминая их выражение. Нос, губы, разрез глаз — все такое прекрасное. Мне хочется любоваться им. Чтобы эти губы касались только меня, глаза смотрели только на меня. Руки обнимали, прижали и не отпускали. Такой задумчивый, такой хороший и только мой. Я быстро тянусь к нему, целую. Уже не в силах остановится, притягиваю к себе. Меня даже не удивляет, почему он не отвечает. Больше не сдерживаясь, я быстро расстегиваю ширинку его джинс, хватаюсь за майку и хочу её снять, но мне мешает камера. Я пытаюсь избавиться от нее, и вдруг меня резко отталкивают.       — Перестань.       Я лишь улыбаюсь в ответ. Закинув руку на шею, тяну к себе.       — Не сопротивляйся, я знаю, ты тоже хочешь.       Либерт обеими руками берет меня за плечи.       «Наверное, сейчас поцелует», — просится в голове.       — Сорен, еще одна подобная выходка и я ударю тебя.       Он отталкивает меня и пытается застегнуть ширинку.       В моей голове сумятится из ощущений и мыслей. Отсеивается лишь одна. «Только что когда я его поцеловал, он ответил мне. В этом нет сомнений. Может он любит, когда его уламывают? А похуй, я не гордый».       И я предпринимаю еще одну попытку. Внезапный удар, последовавший после моей попытки обнять Либерта, окончательно лишил всех сомнений.       Кулак пришелся на скулу, но я, не ожидавший такого, прикусил губу. Рот заполнил металлический привкус крови. Тыльной стороной ладони вытираю губы и, повернувшись, зло смотрю на Либерта. Его взгляд изменился, не было того мечтательного выражения, которое я принял за задумчивость. На меня смотрели два темно—карих, почти черных бездонных колодца. Злость Либерта ощущалась почти физически.       — С хуяли ты ерепенишься?       Он удивленно уставился на меня. Надо ему тоже врезать, может, перестанет из себя принцессу строить.       Я замахнулся на Либерта, но тот успел увернуться от кулака. Он сделал шаг в сторону и видимо забыл, что находимся мы в лесу. Столкнувшись с деревом, он только и успел сказать «ой». Я же двигаясь по инерции, не успел остановить руку. Вместо лица под удар попала камера. Послышался треск. Фотоаппарат не выдержал соприкосновения кулака и дерева.       Мы, одинаково ошеломленные, молча, смотрели на разбитую камеру, из которой торчал кусок пленки. Либерт спокойно наклонился, поднял фотоаппарат.       — Дорогу до трассы, думаю, ты запомнил.       Он развернулся, дошёл до машины и, хлопнув дверью, уехал.       Я простоял на том же месте, не двигаясь, довольно долго.       И что делать? Ясно одно — за мной Либерт не вернется. Идти по трассе пешком и надеяться, что кто-нибудь, подбросит до города? Вряд ли кто-то захочет подвезти меня в таком виде. Я по-прежнему стоял без майки, босиком и в мокрых джинсах.       Я был так зол, что решил идти пешком. Вина, уязвленная гордость, злость и упрямство были моими спутниками. Да, я не прав, возможно. Признаю это. Но и Либерт не ангел. Нельзя использовать чувства другого человека для своей выгоды. Мы оба погорячились Из-за этого случилось… Эх… Я виноват, надо признаться. Сам придумал, накрутил себя — вот сам и расхлебывай. Лучше бы не было этого поцелуя, вечера и игры. Тогда и договора не произошло бы. Но все уже случилось. Что было, то было и ничего другого быть не может.       Гонимый мрачными мыслями, я шел вперед по обочине.       Яркая вспышка осветила лес, следом через несколько минут последовал раскатистый звук грома. Дождь. Что может быть хуже?       Мокрый, грязный, уставший я шел вдоль дороги в сторону города. Телефон, забытый в куртке, уехавшей вместе с Либертом, пригодился бы как никогда. Один звонок Рине и меня чуть ли не спецназ искал бы. Видимо это расплата за все мои проступки.