You woke me out of my secret grave You let your pretty world in Now you're in my world Did you dream it'd be so small My little box was perfect 'Til you destroyed it all My sanctity of sorrow gone Forever in its place The sacred sweet of you Is all that's left to taste John Frizzell. "My Little Box"
Тишину, царившую едва ли пару секунд, разорвали неистовые крики. Они наполнили помещение, вытесняя последние отголоски песни, которые растворились среди восхищенных гостей. Опьяненные не только чарующим пением девушки, но и ее дивным ароматом, гули сходили с ума, теряя контроль над собственными инстинктами. Этот аромат, усиленный магией юной волшебницы, будоражил и дразнил их. Он будто бы искушал каждого гуля бросить вызов всему миру, чтобы тот доказал свое превосходство, доказал, что именно он достоин находиться рядом с НЕЙ. Эйфория, возникшая по вине ее нежного голоса, навязывала почти что каждому посетителю мысли о том, что никто иной, как он, должен первым достичь певицы, дабы вновь ощутить ту гармонию, то чувство покоя и тот приток могущества, которые почувствовали гости в то время, как лились звуки дивного женского голоса.***
Милая Харри собиралась бежать. Ута знал об этом. Не успели рассеяться последние звуки дурманящего голоса девушки, как ускорилось биение её сердца, которое подобно маленькой птичке хотело вырваться прочь из грудной клетки. Хрупкая, тонкая фигурка застыла на сцене, испуганно наблюдая за происходящей истерией. Воздух в помещении словно сгустился, потяжелел и, как вода в ёмкости, наполнился тревожным запахом озона и ароматом лилий, полностью вытесняя металлический привкус крови. Весьма необычная ситуация, но у Уты не было времени, чтобы размышлять об этом. Его товарищи, не замечая ничего необычного, абсолютно потеряли контроль над собой, что могло завершить этот вечер не самым красивым, однако не менее эффектным номером. Ута должен действовать стремительно, или же его пташка окажется чьей-то добычей. К сожалению, это один из тех единичных случаев, когда Ута не достаточно быстр в действиях. Боковым зрением он заметил, как кто-то, судя по кричащей красной куртке, Иори, размытой тенью метнулся к сцене (неудивительно, ведь Иори являлся самым быстрым гулем среди Клоунов), после чего раздался треск, точно серия разрядов статического электричества. Уте показалось, что он увидел ломаные линии маленьких рогатых молний, зелеными вспышками рассекающих воздух вокруг Харри. За какие-то доли секунды до того, как Иори достиг сцены, взгляды Уты и Харри пересеклись. Мастер масок был поглощен их поразительным глубоким изумрудным цветом. Эмоции плескавшиеся в этих зеленых гранях, заставили сжаться его сердце: страх, переплетающийся с желанием жить и стремлением бороться за свое право на существование. О, её тело била мелкая дрожь ужаса, но глаза несли огонь решимости драться за себя. Ута уважал таких людей, и милая Харри не разочаровала его, оказавшись одной из них. Едва Иори ступил на край сцены носком своего франтового ботинка, который был отполирован, как лысина секьюрити из ночного клуба квартала Сибуи, как его грубо отшвырнуло прочь будто бы от удара хлыста, вспыхнувшего зеленым пламенем. Казалось, лопнула туго натянутая струна напряжения, что накопилось за столь короткое время. И вот, оно внезапно вырвалось на свободу, мощной волной чуть ли не снося и накрывая собою всех вокруг. Ута почувствовал легкое покалывание холода на коже, словно от ветра в морозное утро. Он почувствовал, как его тело мгновенно застыло, теряя всякую способность двигаться. Странное ощущение. Ута не чувствовал свое тело. Мозг требовал от конечностей повиновения, но его команды как будто рассыпались в пустоте. Уте казалось, что он один из тех несчастных, кто потерял руку или ногу. Единственное, что он все еще мог ощущать, так это мощный поток rc-клеток, устремившийся по венам к его какухо. Ута не дышал, но воздух все равно наполнял его легкие, не позволяя задохнуться от нехватки кислорода. Веки не могли моргать, но глазное яблоко не высыхало и, кажется, вообще не испытывало никакого дискомфорта. Его тело просто застыло без физического вреда для организма. В баре повисла тишина, нарушаемая лишь судорожным дыханием одного единственного человека. Ута наблюдал за Харри, пока та оставалась в поле его зрения, и с каждой минутой он жаждал её все больше и больше. Если бы он был способен пошевелиться, то его лицо исказила бы хищная улыбка, красные рубины глаз горели маниакальным торжеством — эмоцией, которую не могло передать лицо, застывшее бесстрастной маской. Может быть, сказки про фей вовсе не вымысел?***
Подобно бушующему шторму магия волшебницы вырвалась на свободу, стремясь устранить любую опасность, грозящую своей хозяйке. Харри, недолго думая, бросилась бежать. Её взгляд невольно скользнул по фигурам, застывших в самых разнообразных позах, и Харри не могла не обратить внимание на то, что у каждого из них черные склеры и красные радужки глаз, которые в полумраке зловеще поблескивали рубиновым отливом, как у одичавших хищников. Кто они? Вампиры? Нет, не похожи. Единственная польза, которую могло принести преподавание Квирелла, заключалась в том, что все свои уроки он проводил, рассказывая о вампирах от А до Я. Гриффиндорка могла бы поклясться, что любой на её курсе, разбуди его посреди ночи, без запинки перечислит минимум пятнадцать внешних признаков этих существ. Харри услышала шорох и ускорила шаг. Без волшебной палочки непомерный объем ее магии тяжело поддавался контролю. Что говорить, даже имея при себе палочку, девушка не могла быть абсолютно уверена, что у нее не возникнет с этим никаких сложностей. Но без присущего ей атрибута эта энергия действовала, скорее как вспышки спонтанной магической силы, реагируя на эмоции своей владелицы. На полу валялась опрокинутая чаша вместе с ее содержимым, которое некогда выкатилось наружу. Тонкая ладошка Харри накрыла ее рот, пытаясь любыми силами подавить крик. Глазные яблоки. Конфеты, как сначала решила волшебница, на самом деле являлись человеческими глазами, с некоторых из них еще свисали розовые нервные волокна. Харри с трудом проглотила, подступившую к горлу желчь. Почувствовав себя преданной, девушка явственно ощутила горький привкус обиды, который вспенивался и с каждой секундой все больше наполнял и обжигал ее грудь изнутри. Как она могла бездумно довериться незнакомке и последовать за ней? Как она могла позволить ей обмануть себя? Едва сдерживая подступающие слезы, готовые хлынуть из глаз неконтролируемым потоком, Харри поспешила прочь. Некто одернул ее назад, из-за чего девушка споткнулась и, тихо вскрикнув, упала на пол. Судорожно подрагивая, она обернулась. Одно из этих существ смотрело прямо на неё своими безумными алыми, как кровь, глазами, из его рта вырывались нечленораздельные звуки, а худая, но жилистая рука крепко вцепилась в подол кимоно Харри. Его тело трясло, словно в попытке разорвать невидимые цепи, которые подавляли любое движение. Он был похож на бешеную собаку, казалось, из его рта вот-вот запузырится белая пена. Харри оглянулась вокруг и заметила, что практически все, кто подвергся воздействию её магии, прибывал в таком же состоянии — они пытались сломать влияние чар. Мало-помалу, будто растягивая резину, они старались вырываться из этих пут. Даже если им придется ломать себе кости, разорвать мышцы и пролить собственную кровь, они вырвутся. Это испугало Харри. По спине, как от ледяного прикосновения, поползли мурашки. Так быстро: волшебница никогда не слышала о том, что разорвать влияние связывающего заклинания самостоятельно было возможно. Заклинание прекращало действовать на свою жертву только при двух условиях: либо волшебник сам прерывает его, либо же он умирает. Харри стала неистово вырывать подол своего кимоно из стальной хватки. Ткань с треском порвалась: ее небольшой кусок оставался сжатым в руке захватчика. Волшебница поспешила встать, интуиция подсказывала ей, что на побег у нее оставались считанные секунды. Магия, так стремящаяся подстроиться под желания хозяйки, с грохотом сорвала дверь с петель и помятым металлическим листом выбросила её наружу. Харри выбежала в коридор, ее энергия, как едва заметное, мерцающее зеленое облако, шлейфом тянулась за ней. Позади, как неожиданно включенное радио, раздались злобные рычания и недовольные выкрики. Оказавшись на лестничной площадке, Харри собиралась бежать вниз, но замерла, услышав звуки двух новых голосов. — Йомо-сан, нам бы следовало поторопиться. Я слышала непонятный шум, — произнес тихий женский голос. — Не беспокойся. Скорее всего, это его веселые друзья разгулялись… — Хм. И все же у меня нехорошее предчувствие — Это… — голоса резко замолчали. — Стой. Я чувствую человека. «Наверх, дитя!» — в мыслях или над ухом Харри раздался едва слышный шепот, как дуновение ветерка. — «Скорее беги наверх!» В панике не зная куда деваться, Харри подчинилась и побежала вверх по лестнице.***
Высокая, худощавая фигура, закутанная в черные одеяния, наблюдала за происходящим, вглядываясь в большое зеркало, что парило над полом. Его поверхность походила на ртуть, но края его глади, блестя, рассыпались мириадами звезд, и эти самые «небесные светила» кружились и переливались, находясь в абсолютнейшей гармонии света. Скопления этой сияющей пыли, которая находилась в монотонном, непрерывном движении, заставляло невольно вспомнить о бесконечных просторах галактики, где звезды и их осколки сплетают свои траектории в бесконечном медленном танце. Помещение, в котором был неизвестный, чем-то напоминало огромный заброшенный бальный зал старинного замка в Швейцарии. На его сводчатом потолке бесполезными тенями свисали громоздкие на вид величественные люстры. Несмотря на их наличие, зал освещался лишь мерцанием миллионов восковых свечей, обладающих самыми различными размерами. Время от времени каждая из них догорала и моментально начинала растворяться в воздухе, однако её место немедленно занимала уже другая, новая свеча. Неизвестный взмахнул рукой с необычайно длинными молочно-белыми пальцами. Перед ним появились две плавающие в воздухе сферы, которые источали голубовато-серебристый свет. — Вы можете ей помочь… — низким и скрипучим голосом обратился к ним неизвестный. — Хотите? До этого безвольно плавающие в воздухе сферы взволновано затрепетали, послышалась слабая трель, похожая на перезвон бубенцов. Неизвестный хрипло рассмеялся, и смех его зловещим эхом пронесся по залу, заставляя пламя свечей содрогнуть свой бестелесный дух. — Да-а, столько стремления. Я предоставляю вам такую возможность, — двумя тонкими, как спицы, пальцами с острыми ногтями он коснулся поверхности сфер, — только в эту ночь. Два голубых шара, находящиеся в невесомости, стали мелко, но ритмично колебаться, словно повторяя темп человеческого пульса. С каждым импульсом их свечение усиливалось, пока они не исчезли в яркой, белоснежной вспышке, разливая ослепляющий свет по всему залу. — Одна пара отправлена, скоро черед второй. Что ж… все развивается, как запланировано. Фигура в черном повернулась обратно к зеркалу, чтобы возобновить свои наблюдения за происходящим. — Мой драгоценный ребенок, сколько душ готовы загубить себя ради твоей безопасности, — тонкие черные губы змеились в самодовольной улыбке, — так и должно быть.***
Сириус Блек бежал, что есть сил собачьих лап своей анимагической формы через лес Шотландии. День назад с ним связался Альбус Дамблдор и сообщил о пропажи крестницы Сириуса Хариэль Поттер, а также её родственников, семьи Дурсль. Сириус был в ярости. Петунии лучше оставаться не найденной, иначе он превратит её в жабу и бросит в ближайшее болото квакать там оставшиеся дни своей жалкой жизни. В том, что сестра Лили как-то виновата в исчезновении Харри, он не сомневался, никакие заверения директора в обратном его не разубедят. Если Дамблдор не позволит ему отправиться на поиски крестницы… Мысль Сириуса оборвалась, когда резкая боль парализовала его тело. Споткнувшись о собственные лапы, он с размаху повалился на землю, раскидывая в разные стороны грязь, траву и сухие ветки. Сводимый судорогой, Сириус против воли стал превращаться из анимагической формы обратно в его истинную. Принудительное изменение тела, приносило анимагу много боли. Сирус каждой клеткой своего организма испытывал такие муки, будто бы сама агония трансформирует его плоть. До ушей анимага донесся искаженный голос: он, как нечто металлическое, приняв звуковую волну, резонировал, иногда переходя на ультра звук. Этот голос неприятно резал чувствительный слух анимага. Казалось, он дрожащим эхом шел ото всюду сразу и ниоткуда в частности, заканчиваясь тупой болью в голове мужчины. — Сириус Блек, насколько велико твое желание помочь своей крестнице? Высокие, как башни, стволы деревьев, тянувшиеся ввысь, словно пытавшиеся дотронуться до серых облаков пасмурного низкого неба, кружились перед глазами Сириуса. Боль, вызываемая звуками неизвестного голоса, мешала думать — она лишала возможности слышать собственные мысли. Однако это не помешало ему уловить суть предложения. Плевать на то, откуда взялся «голос». Мир волшебников таит в себе много загадочного, неизведанного, опасного… Некоторым вещам лучше оставаться непонятыми. Анимагу было достаточно ухватиться за любую возможность помочь Харри. Ради этого Сириус Блек готов рискнуть всем, даже если это означало продать собственную душу самому Дьяволу. — Мерлин, да, — с трудом выдавил из себя Сириус. — Всё, что хочешь, отдам… всё что угодно ради моей крестницы. Ради Бэмби… Воцарилась полная тишина, Сириус не мог услышать даже звук собственного дыхания. Серое небо, словно впитывая образ с некой магической фотографии, проецировало изображение на собственные просторы: алеющие локоны развивались по ветру; их владелица с паническим страхом, искажающим юное девичье лицо, но не лишая его очарования, смотрела вниз с огромной высоты. Сириус подавил отчаянный стон, который так или иначе поглотила бы тишина. Он хотел протянуть к ней руку, дотронуться до ниспадающих волн ее пламенных волос, но не мог пошевелиться. Пульс анимага с каждым ударом замедлял свое биение, а веки его нещадно тяжелели, словно наливаясь свинцом. Сириус не хотел проваливаться в беспамятство, не хотел терять единственную нить, связывающую его с крестницей, но неизведанная сила тянула мужчину вниз, в бескрайнюю тьму. Это походило на безумие. Обветренные губы шептали заветное имя, но мертвая тишина, словно чернеющая бездна ледяного океана, с нечеловеческой жадностью проглатывала любые звуки без остатка. Не в силах больше противостоять влиянию чужих сил, сознание Сириуса провалилось в кромешную тьму. В ту же секунду из его груди вырвался серебряный шар, обратившийся в огромного пса, непрерывно источавшего лучи белого света. Многие могли бы по ошибке принять его за грима, считавшимся предвестником смерти в волшебном мире. Неожиданно звук лая громогласным эхом сотряс густую чащу леса — звонко гавкнув, пес рванул на восток со скоростью, которая ни коим образом не позволяла человеческому глазу распознать объект, что находился в движении***
С бесстрастным выражением лица Северус Снейп наблюдал за тем, как Ремус Люпин беспокойно расхаживал из угла в угол по кабинету директора школы Хогвартс. Обычно бледное лицо профессора зельеварения, казалось, приобрело землистый оттенок, а под глазами залегли впалые темные круги — результат бессонных ночей, проведенных над котлом в попытках сварить такое зелье, которое оказалось бы способным хоть как-то помочь в поисках Хариэль Поттер. Подобный вид придавал его осунувшемуся лицу еще большей сухости, коей оно обладало до этого. И без того тонкие губы, неосознанно сжимались, образовывая собой тонкую, кривую линию. Каждая новая попытка создать необходимое вещество, которое могло бы поспособствовать спасению зеленоглазой девушки, заканчивалась провалом, вызывая у профессора прилив гнева и разочарования. Эта злость не вызывала отчаянья, а наоборот — она лишь подпитывала его решимость одержать победу в достижении своей цели. А страх. Если для многих это отталкивающее чувство служило своеобразным стоп-краном, неким поводом, чтобы остановиться и прекратить сражение, сбежать и затаиться в укромном месте, поджав хвост, то у Северуса Снейпа не возникало даже мимолетной мысли о том, чтобы поддаться нахлынувшему ужасу. Ему оставалось лишь крепко стиснуть зубы и продолжить начатое дело, оставляя любые переживания и сомнения за своей спиной, лишая их возможности прокрасться в его воспаленный ум. Когда речь шла о дочери Лили, Северус был готов столкнуться лицом к лицу с любым чудовищем, с любым драконом, даже не имея шанса противостоять ему, даже не имея ни единого намека на спасение, его собственное спасение, он бы все равно неизменно рискнул всем ради Харриель. Рядом недвижимой статуей стоял профессор трансфигурации, Минерва Макгонагалл. Её лицо, подобно суровому лику Афины, отображало абсолютную серьезность и сосредоточенность. Однако если же присмотреться повнимательнее, было вполне реально заметить тень усталости и беспокойства, которые плескались в глубине ее серых глазах, скрытые за бликами узких очков. Прошло уже две недели после исчезновения Хариель Поттер и семьи Дурсль, а у профессоров не было ни единой догадки об их месте нахождения. Дурсли, обычно хвастающие при каждом удобном случае любым событием, выгодно демонстрирующим их высокий социальный статус, в этот раз скрыли от соседей всякую информацию, которая могла хотя бы приблизительно указать на их место пребывания. Даже при попытках найти какую-либо зацепку, прибегнув к опросу сотрудников Вернона Дурсля, узнать удалось ровным счетом ничего: его руководство утверждает, что мистер Дурсль был откомандирован в Германию, однако никаких документов, подтверждающих его перевод, не было найдено доверенными лицами Альбуса Дамблдора, ни даже самим Северусом. Коллеги же мистера Дурсля в один голос заявляли о том, что ему якобы предоставили отпуск за счет компании в качестве премии. Однако о пункте назначения их мнения резко расходились, из-за чего проверить достоверность информации никак не удавалось: кто-то говорил про Альбукерку, кто-то — про тропические острова. Что из этого являлось истиной, а что обыкновенной сплетней, узнать не представлялось возможным. Каждый из них был уверен, что верной была именно его информация и никакая другая. Альбус Дамблдор, глубоко погрузившись в свои размышления, тихо наблюдал из окна за непоколебимой гладью Черного озера. Северус мог предположить, что он старается распознать, насколько возможным могло оказаться влияние Темного лорда на пропажу Харриель. — Я говорил вам, Альбус, много раз говорил, — Ремус остановился, указывая на того нервным жестом, — не нужно было оставлять Харри в доме тётки. Лицо Северуса исказила кривая усмешка. — И где бы она, по-твоему, жила, Люпин? С тобой? Оборотнем, который едва способен прокормить самого себя? — гладкий, словно шелк, голос профессора зельеварения безжалостно бил по больному. — Тем более на доме Петунии Дурсль кровная защита, разрушить которую не под силу даже Темному лорду. Смакуя удовлетворение, Северус наблюдал за тем, как лицо оборотня заметно потемнело, как он невольно сжался, услышав то, что он хотел услышать меньше всего. И как Люпин мог подумать о таком? О том, что имел хоть малейшее право растить драгоценную дочь Лили. Если такое не было дозволено даже Северусу, то бездомному оборотню не разрешалось даже дышать в сторону красноволосой девочки. — Северус, будьте добры, следить за тем, что говорите, — смерив того неодобрительным, полным холода, взглядом, произнесла профессор Макгонагалл, всегда готовая вступиться за каждого из своих львов, пусть он уже давно не являлся ее студентом. — Однако, я должен согласиться с Северусом, — устало сказал директор Хогвартса, — защита крови, которую создала Лили Поттер, уникальна. Я осмелюсь заявить, ей нет равных во всем мире. Это первый подобный случай в истории. Любовь против смерти или, может быть, темная магия? Ради защиты дитя… Последние слова директор Хогвартса проговорил практически шепотом. Не заметив того, что он вновь погрузился в водоворот раздумий, мужчина продолжил говорить на пол тона тише, но уже с самим собой. Обычно, когда по вине глубоких размышлений, Дамблдор начинал вести едва слышимый монолог, невольные свидетели данной беседы были вынуждены терпеливо ждать, но на этот раз… — При всем моем уважением, Альбус, нельзя исключать человеческий фактор, результат которого мы сейчас наблюдаем, — едва сдерживая себя и стараясь оставаться спокойным, говорил Ремус. Хоть он и пытался сдерживать давление горечи и переживаний, однако ладони его, то и дело сжимались и разжимались, говоря о том, что терпение уже было практически на исходе. — Мы не знаем, где Харри, также мы не знаем, где её тётка, которая, к слову, никогда не относилась к Харри так, как подобает относиться к родной племяннице! Глаза Ремуса горели янтарным огнем от едва сдерживаемых эмоций. Волк внутри него отчаянно метался в абсолютном беспокойстве, будто бы в предчувствии приближения ночь полной луны, что, конечно же, было не так. До этого события оставалось достаточно времени, следовательно подобная реакция была вызвана ничем иным, как неконтролируемым волнением за дочь его лучшего друга. Дамблдор, прерывая размышления, тяжело вздохнул. Не совсем счастливое детство Харриэль Поттер - это, то о чем он всегда будет жалеть. — Держи себя в руках, Люпин, — презрительно процедил Северус. — Простите, я не знаю, что на меня нашло. Луна еще не скоро, но потеря Харри заставляет волка рваться наружу. Профессор зельеварения собирался произнести очередной уничижительный комментарий, но остановился, когда Ремус Люпин неожиданно с болезненным стоном согнулся пополам. — Ремус! — с беспокойством воскликнула профессор Макгонагалл, бросаясь к едва стоящему на ногах Люпину. — Что случилось, Ремус? — присоединился Дамблдор, немедленно наколдовав мягкое кресло, в которое они с Минервой усадили внезапно ослабевшего мужчину, который, покрытыми дрожью, руками прикрывал уши. Северус Снейп сложив руки на груди, решил остаться в стороне, не вмешиваясь в происходящее, и понаблюдать за дальнейшими событиями. — Этот голос… вы слышите? — Какой голос? Ремус, посмотрите на меня, — Дамблодор попытался поднять лицо Ремуса, но тот, несмотря на слабость, не позволял директору это сделать, еще сильнее сдавливая голову большими ладонями. — Минерва, будьте добры, приведите мадам Помфри. — Голос! — рыча воскликнул Ремус. — Он говорит мне… нам… о Харри… Профессор Макгонагалл с коротким кивком быстро удалилась за школьной медсестрой, напоследок бросив на Ремуса обеспокоенный взгляд. — Северус, мне нужна ваша помощь. — Не будет ли лучшим воспользоваться магией? — Нет, мы не знаем, как он будет реагировать на чужую магию. Возможно, его прокляли. Мне нужно, чтобы ты подержал его руки. Я попробую использовать легилемцию. Но Дамблдор не успел ничего предпринять. — Я согласен, — неожиданно прошептал Ремус. В следующую секунду его тело обмякло. Теперь руки оборотня свисали с подлокотников безвольными плетями, а потяжелевшая голова опрокинулась на спинку кресла. Северус хотел было проверить жив ли волк или нет, но сразу же отпрянул назад, увидев, как из тела Ремуса вырвался, сияющий ослепительным светом, шар, который тут же превратился в образ золотого оборотня, напоминающего такие же фантомы, которые обычно создавались при применении заклинания Патронус. Зверь был намного больше реальной формы оборотня Люпина, заставляя профессора заметно напрячься и выхватить волшебную палочку и направить ее на объект, сохраняя боевую готовность в случае агрессии со стороны лже-Патронуса. Дамблдор едва заметным движением руки остановил Северуса от применения каких-либо заклятий. Сам он с интересом наблюдал, как оборотень несколько раз втянул носом воздух вокруг, абсолютно не обращая никакого внимания на волшебников в кабинете. Затем, будто, наконец, взяв след, оборотень молниеносной вспышкой исчез, беспрепятственно проникая сквозь стену. — Как интересно… — прошептал директор, глядя на каменный барьер, за котором только что исчез золотой призрак. В голове старого волшебника уже лихорадочно роилось тысячи мыслей и догадок. Северус тем временем применил на Люпине сканирующее заклинание, которое должно было показать, насколько организм оставался дееспособным. Оно выявило, что жизненные показатели бывшего преподаватели ЗОТИ находились на низком уровне, но оставались стабильны. Смерть ему не грозит. «Только вот что за чертовщина сейчас произошла кто-нибудь может мне объяснить?» — немой вопрос, созревший в голове профессора, отчаянно рвался наружу, провоцируя своего обладателя перейти на крик.