IAMX

«Бог. Он явно мертв. А вот дьявол, похоже, стоит сейчас прямо передо мной.» — проносится в голове Камиллы, когда она натыкается на эту хищную ухмылку и тяжелый характер. Но девушка слишком трезва и слишком реалистка, чтобы поверить в это. Либо очередной неудавшийся Дон-Жуан, либо у нее галлюцинации. Камилла слишком любит смотреть правде в лицо. И когда Майклсон рушит ее маленький мир, словно ураган Катрина, всех ее знаний оказывается недостаточно, чтобы выжить. Во всех смыслах. Отчего-то теперь правду становится видеть проще, а судить получается лучше. Теперь она мертва. Теперь все жизни такие серые, скучные, неуместно гордые, кажутся лишними. Массой. Уничтожить их становится проще, чем помочь. Больше не чуткая. Больше не сострадающая. Удивительная? Словно редкий, увядающий цветок. С такими же мягкими, но уже тусклыми лепестками. Безумно красивый, истинно совершенный, но уже не такой. Внутри Клауса растет что-то болезненное. Что-то, что отчасти напоминает ему прежнюю блондинку-психолога, которая слушала его исповеди и не ломалась, раз за разом. Но теперь уже все равно ей и этот аспект, кажется, неисправим. Он пытается привыкнуть к этой холодности и горькой ухмылке, теперь уже вечному привкусу алкоголя на ее губах. Ведь Камилла больше не пьянеет и напитки становятся лишь общим фоном без каких-либо нот. Свобода так обыденна для нее, сколько бы Майклсон не таскал ее по выставкам, старинным улочкам Нового Орлеана. — Зачем я тебе, Клаус? — она проводит холодными пальцами по его скулам, губам и тянется, сокращая ненужные сантиметры, практически целуя, — Я не могу дать тебе того, что ты ищешь, — Голос О'Коннелл почти нежен. В голубых глазах напротив нее — что-то безгранично терпкое, горькое, неисчерпаемое, — Наверное, прежняя я сказала бы, что мне жаль. Но я не могу. Больше не могу. И ему не жаль. Ему не жаль, когда над горизонтом занимаются первые лучи солнца и поглощают вампиршу, чье кольцо падает, тонко ударяясь об асфальт. Нет, ему не жаль. Ему больно настолько, насколько это вообще возможно. Вся гордость, глупость этого мира вдруг оказывается ненужной. Одна смерть отплачивает ему за все совершенные грехи напополам с короной.