О всяком по разному

      – Ты хоть раз встречал Морского Дьявола?       Артур раздражённо вскинул голову, но лицо Ивана даже спустя несколько кружек крепкого горячего грога оставалось невинно-любопытным.       «Да. Один вот как раз сидит напротив».       Впрочем, вслух этого не произнёс, хотя, судя по тому, какие искорки заплясали-задразнились в глазах русского, тот, кажется, без труда догадался о мыслях Англии. Но на сей раз не обиделся, парировав беззлобно и не без юмора:       – О чёрте речь, а он навстречь?       Артур иронично хмыкнул:       – При всей несносности ... некоторых, я бы не стал желать подобной встречи даже тебе.       Иван красноречиво вскинул брови:       – Да ты что? – сделав страшные глаза, заглянул Кёркленду через плечо: – Кто где сдох?       Для того, чтобы попытаться стукнуть Брагинского кружкой по лбу Артур уже был достаточно пьян, а чтобы не попасть – тоже.       – Идиот, – задрав нос и возвращая кружку на место, произнёс с силой и не без надменности, словно с несносным Альфредом разговаривал, – сам не знаешь, чего просишь. Сразу видно – моряк ты ещё так себе ... без году неделя, без засолки салажка.       – Любите вы, старики, сомнительное старьё своё перетряхивать, байки нелепые вспоминать, – безмятежно отозвался Иван, будто не сам минуту назад об этой байке просил.       – Старьё? – Настал черёд Кёркленда выгибать брови. – Байки? – кружка раздражённо стукнула о стол, – Да знал бы ты!..       – Ну, давай, – Иван дразняще прижмурился, – попробуй меня удивить.       Артур хмуро уставился на него, поняв, что сам сходу сожрал наживку – профессиональная гордость бывалого морехода вслед за кружкой колотила о стол кремнёвым пистолем и требовала немедля, сей же секунд, вот на этом самом месте..!       – Капитан!!       Команда даже не кричала – взвыли разом, во всю силу просоленных охрипших глоток. Все, как один, с ужасом глядели на свою судьбу – вздымающуюся над ними, казалось, на добрую сотню футов и такую же тёмную, как бездна, что разверзлась у правого борта, где вода отступала ... бежала прочь, словно живая, под неумолимой волей нависшего над кораблём гиганта.       ... Знаки с самого начала были недобрые. Не то, чтобы самые верные, но...       Просто придурковатый нищий принялся показывать им вслед пальцем.       Просто в который раз проигравшийся Хэндс в сердцах пальнул в одну из кричащих над головами чаек. И попал. И ещё долго стоял, тупо открыв рот и глядя, как птица тонет в закровившей воде. Это Хэндс-то, назубок знающий все суеверия и не чурающийся отвесить оплеуху самому записному головорезу, которому вдруг вздумалось взять да посвистеть на палубе!       ... А потом Тич убил русалку.       Просто погрузил перемазанный кровью клинок чуть ниже левой, увенчанной зеленоватым соском, груди и с хохотом похлопал Моргана по плечу:       – Голубая! Смотри-ка, я выиграл!       Добычу взяли знатную.       Когда вдали замаячили неповоротливые испанцы, все приметы забылись враз. Три шлюпа двигались хоть и ходко, но тяжело, и, похоже, загружены были по самые борта. При виде брига, возникшего немного левее, все трое будто содрогнулись и принялись торопливо перестраиваться.       Артур лишь ухмыльнулся.       Шлюпы огрызались короткими залпами, рассчитывая, что английский наглец не настолько проворен, чтобы сунуться ближе, что уж говорить о между! Но «Единорог» словно танцевал на лазурной ряби, маневрируя с виртуозностью уличного акробата и насмешливо «бодая» бушпритом то с одной, то с другой стороны. Матросы свистели и улюлюкали, когда тяжёлые ядра снова и снова ложились в воду почти у цели, почти попав. Почти.       Манёвры были наглыми, поведение – вызывающим. «Единорог» откровенно дразнился, заходя то слева, то справа, чего никогда не стал бы делать, если бы Кёркленд не был свято уверен, что поблизости нет других вражеских судов.       «Венценосной госпоже» не повезло. То ли у капитана сдали нервы, то ли он был ещё слишком неопытен или самолюбив, но в какой-то момент «Госпожа» поторопилась сманеврировать, чтобы, наконец, влепить преследователю хорошую «оплеуху» и предложить ему убраться восвояси, поубавив спесь. «Единорог» тут же воспользовался промашкой – давно готовый изменить курс, он нырнул, вильнул, и вдарил по шлюпу всем бортом. Окутанная дымом «Госпожа» снова как будто содрогнулась и неловко пошла в сторону, торопясь прикрыть от следующего залпа раненный бок.       И «Единорог» заскользил-заплясал рядом, выписывая замысловатые, но категоричные «коленца», неумолимо и безжалостно отгоняя «Госпожу» всё дальше от своих, как опытная касатка молодого кита, чья судьба, в общем-то, уже решена.       «Фортуна» и «Утренняя звезда» попытались было пристроиться вслед. Всё же, бросать раненную сестру на чужое поругание было ниже их достоинства, но в какой-то момент «Единорог», описав тугую дугу, метко положил несколько ядер «Фортуне» чуть ниже ватерлинии, заставляя немедленно сбросить скорость, а сам, легконогий и ловкий, наставил окованный металлом, сияющий на солнце бушприт на «Звезду» и дал залп из носового орудия.       Он недвусмысленно угрожал, не предлагая – навязывая правильный выбор.       И он это мог.       Это знали все, кто хоть раз видел «Единорог» в деле и кому после посчастливилось убраться пусть не целым и невредимым, зато живым, хоть и с пустыми трюмами.       «Звезда» и «Фортуна» сошлись плотнее, меняя курс и торопясь унести с собой если не достоинство, то хотя бы самих себя.       Ей бы сдаться, но, скорее всего, капитан потрёпанной, лишённой большей части огневой мощи «Госпожи» понадеялся на численный перевес. А чужая несговорчивость испокон веков ещё никому хорошо не делала.       Погружая саблю в очередное горло, Артур не колебался. Двигался от тела к телу и точными выверенными движениями не оставлял ни шанса всадить себе пулю в затылок или палаш в позвоночник, если кто-то из устилающих палубу матросов всё ещё жив, но удачно притворяется.       Заколебался он один-единственный раз, когда у полуюта в стоящей отдельно от своих товарок бочке вдруг тяжело плеснуло что-то, что не могло быть ни плотным слоем просоленных тушек, ни незадачливым корабельным котом – с слишком нарочитой спешностью угас этот всплеск, словно существо, притаившееся под крышкой (плотно вогнанной, но удерживаемой, в общем-то, всего парой клёпок), поторопилось скрыть своё присутствие.       А ещё в крышке были пробиты дыры.       Артур, чьё чутьё подводило редко, заколебался, но вот один из матросов, стоящий у самой бочки и услышавший странный звук, видимо, озадачился его живостью и, сгорая от любопытства, двумя быстрыми ударами сбил клёпки.       В следующую секунду его горло словно взорвалось, а существо, которым из тесного узилища будто выстрелили, оставляя за собой отчётливый пятипалый след там, где перемазанная сукровицей когтистая ладонь касалась палубных досок, быстро-быстро поползло среди уже мёртвых тел к борту. Чтобы там встретить сапог Тича, с коротким злым воплем опрокинуться на спину и получить клинком в грудь.       Тич дёрнул локоть назад, снова рубанул – теперь уже воздух, отряхивая палаш – и, оборотясь к стоящему рядом товарищу, с хохотом похлопал его по плечу:       – Голубая! Смотри-ка, я выиграл! Гони монету.       Несносная парочка давно и прочно проела всем плеши своими спорами, как бы выглядела кровь русалки, если бы однажды эту самую русалку добыть. И вот теперь, похоже, судьба расщедрилась на сомнительный подарок – ответила на вопрос самым верным способом. Наглядно.       Морган натянуто скалился, глупо моргал и кивал, видимо, мысленно рыдая над предстоящим убытком, а Кёркленд молча смотрел на вытянувшуюся по грязным доскам тонкую длиннопалую руку, увенчанную перламутровыми, по-бритвенному острыми когтями, и пытался понять, что чувствует к сказочному существу, ранее одним ударом располосовавшему чужую шею.       Впрочем, феи тоже не всякий раз отличались добрым нравом.       – Засолить они её, что ли, пытались? – один из матросов озадаченно поскрёб ногтями в затылке.       – Трофей везли, – другой сделал неприличный жест в сторону капитанского мостика, – их величествам на забаву.       – Или сами забавлялись, – внёс свою лепту третий, – понять бы только – куда?       Загоготали.       – Ну... рот-то у ней есть, – предположил кто-то.       – А ты видел, что в нём? – Тич хмыкнул и полез показывать, пальцами растягивая губы и обнажая зеленоватые же дёсны. Головорезы уважительно замолчали – теперь даже у самого отвязного пошляка не возникло желания солёно пошутить, настолько соответствовали когтям длинные, чуть загнутые внутрь, русалочьи клыки.       – А она вся съедобная? – брякнул кто-то ещё. – Или только от хвоста?       – Ага, от жопы, – вынырнувший из трюма Хэндс, до этого смачно оравший там, налаживая разгрузку, сплюнул под ноги. – Вы дикари, что ли, живое мясо жевать? Это морская баба, морю принадлежит, в море и вернуться должна.       – Кто как хочет, а трофей – мой, – Тич категорично сложил руки на груди. – Если святоши собирались потешить ей короля, то и я как-нибудь свою пару монет выручу, когда толкну это чучело в любой балаган.       – Не дури, – Хэндс покачал головой, – не зли Океан.       Тич вызывающе задрал подбородок.       – Капитан?       Оба повернулись к Артуру, стоящему сбоку и вытирающему саблю чужим вензельным платком.       Он снова взглянул на существо, о которых ходило столько легенд, но которых доселе так никто и не видел. Если бы не клыки и когти, то русалка всем, кроме нижней своей части, напоминала бы только-только начавшую развиваться девушку – не крупная до пояса, с поразительно чистой кожей и огромными тёмными глазами, наполовину прикрытыми ресницами и словно рассматривающими капитана исподтишка.       Вогнал клинок в ножны:       – Верните в воду.       – Но!.. – Тич возмущённо вскинулся, но тут же осёкся, поскольку капитанская рука задержалась на эфесе:       – Хочешь возразить мне что-нибудь существенное?       – Нет, – Тич опустил глаза и, подхватив русалку под мышки, поволок к борту.       Артур повернулся к Хэндсу:       – Заканчивайте c погрузкой и пускайте ко дну.       Едва дым с полыхающей «Госпожи» скрылся за горизонтом, упал штиль.       Как проклятие.       Как рок.       Как, наконец, настигнувшая примета.       Ветер утих и морская гладь обрела свойство зеркала, ослепительного и бескрайнего, отражающего лишь высокое небо, в котором стремительно таяли, истончались лёгкие, как чаячий пух, облака.       Потекли часы.       Солнце палило. Команда, чертыхаясь и сквернословя, ждала каждый на своём месте хотя бы намёка, хотя бы малейшей ряби под форштевнем, но слепящее зерцало, растёкшееся вокруг до самого горизонта, оставалось неизменным и гладким, ничем и никем не нарушенным, и над ним вот уже несколько часов царило звенящее угрюмое безмолвие.       Долгожданная ночь тоже никакого облегчения не принесла. Тёмная недвижная вода отражала в себе тяжёлые набухшие созвездия, кажущиеся неласковыми и незнакомыми, словно некая неведомая сила вдруг взяла и вывернула мир наизнанку, придав самым привычным и обыденным вещам опасные и зловещие свойства и даже острые тени от яркой луны наделив угрозой. И в этой бездне обнявшегося с небесами океана ни ветерка не было, ни ветерочка, ни легчайшего дуновения, способного хоть на несколько мгновений освежить измученное дневным зноем и ночной духотой тело.       На рассвете над водой поднялся густой туман, но и он не стал благом – плотный, вязкий и душный. Лип к снастям и рукам, солью оседал на коленях и голых спинах, его можно было лизать языком, но чувствовать всё ту же нестерпимую духоту.       Это повторилось и на следующий день, и ещё через день, и ещё...       С каждым новым люди всё больше чернели и мрачнели на глазах.       Артур про себя прикидывал, сколько из оставшихся бочек с пресной водой они израсходуют прежде, чем придётся кидать кости, кому достанется следующий глоток. Выходило, что не так уж и много. Бочки, которые они до этого сняли с «Госпожи», внезапно оказались порчеными – плещущаяся по самые обода жидкость отчётливо отдавала гнилью и мерзко тянулась под пальцами, словно в ней очень долго прела на солнце мертвечина.       Странно, что на них, застывших в одной точке вселенной, до сих пор никто не наткнулся.       Странно, что даже на горизонте за всё это время не мелькнуло ни паруса. Ведь не могла же мёртвая зона простираться столь далеко...       Странно.       А штиль не спадал.       Лежали пластом, чтобы свести на нет любую нагрузку, постанывали, грязно ругались, шептали молитвы, со всех сторон исцарапали гром-мачту, но ветра не было.       Кожа сохла и трескалась, губы лопались, кровавые пузыри застывали коростой.       Очередным недобрым днём Артур собственноручно заколол двоих умников, что попытались стянуть из пары оставшихся бочек лишнюю порцию воды и подрались над упавшим ковшом. Обвёл острым взглядом остальную команду, ничего не сказал и ушёл к себе, чтобы там упасть на разворошенную постель и погрузиться в полузабытьё.       Ему приснилась русалка.       Она перевалилась через борт, скользнула по палубе, по-змеиному извиваясь длинным, словно вуалью увенчанным хвостом, и обняла его колени, прильнув всем телом и прижавшись щекой к бедру.       Была она дрожащая и очень грустная, пыталась бормотать, но лишь хрипела, хрипела, хрипела, выталкивая из перерубленного горла запёкшиеся чёрные сгустки, и всё старалась заглянуть в глаза. Он рассеянно поглаживал струящиеся, полные воды, холодные локоны и думал, как она ещё ползает – с такой-то раной. Очень много думал.       Тич висел, низко перегнувшись через борт, и пытался блевать в стоячую воду мутной желчью. Кёркленд подошёл сбоку и выстрелил ему в голову, брезгливым толчком ботфорта помогая враз отяжелевшему телу опрокинуться вниз.       – Тупой самодовольный сукин сын, – пробормотал, засовывая пистолет обратно за нагрудный ремень.       Глаза у русалки всё ещё были полуприкрыты, заботливо присыпанная солью голова покоилась в личном рундучке Тича. Очевидно, дурак решил, что для доказательства неземной сущности окажется достаточно одних зубов.       Хэндс перекрестился, когда капитан, придерживая отрубленную голову обеими руками, сперва нежно поцеловал мёртвые губы, прежде чем вернуть морю то, что только ему и принадлежало и в нём же должно было оставаться.       На закате снасти принялись звенеть и шептаться.       Матросы поднимались на ноги, безмолвно наблюдая, как в стремительно густеющей черноте на реях загораются и подобно жидкому стеклу скользят вниз бледные призрачные огни. Духота же загустела, сдавила, словно тисками. В её убийственной хватке сперва хрипло вскрикнул, потом завопил истошно Морган, завизжал, указывая куда-то на бушприт, прежде чем ухватила, смела за борт незадачливого спорщика цепкая суставчатая лапа, а её обладатель, лишь на миг обернувшись, озарил Кёркленда безмолвным немигающим взглядом круглых, как огромные фонари, жёлтых глаз, и тенью витых рогов мимолётно расчертил его лицо двумя неровными шрамами.       Сразу следом разверзся Ад.       Казалось, все ветра налетели со всех сторон и стали терзать «Единорога», то пытаясь закружить и поднять ввысь, чтобы, низвергнув оттуда, разбить о ревущую пенную твердь, то швыряли как щепку, перекладывая с борта на борт, чтобы вдавить в клокочущую воду и навсегда похоронить под её тёмной массой. Артур сорвал голос, кожа с ладоней, которыми он удерживал штурвал, сошла до мяса, но корабль держался, переваливаясь с вала на вал, то взмывая под чёрные тучи, то проваливаясь, казалось, к самому дну.       ... И вот сейчас на них неумолимой многофутовой стеной надвигалась сама Смерть.       – Капитан!!!       Кёркленд, выплёвывая богохульства, под вопли ужаса практически уложил «Единорог» правым боком в бездну, наваливаясь на штурвал грудью, чтобы в какой-то миг рвануть его обратно.       Корабельный корпус застонал, когда «Единорог», задрав нос, встал едва ли не вертикально, из последних сил карабкаясь на застивший полнеба пенный гребень. Его снова сотряс общий хриплый вопль...       ... И в этот миг волосы Артура бледным сиянием высеребрила луна, вынырнувшая из-за туч откуда-то по ту сторону шторма.       Ровно на несколько мгновений, прежде чем «Единорог» по упругой, почти отвесной стене ухнул вниз с гигантской высоты.       – Так это и был Морской дьявол? – Россия с искренним любопытством глядел, продолжая греть ладони о дымящуюся кружку. Артур фыркнул, подтягивая к себе свою:       – Возможно, он мне не представился.       – Но Стивенсон же чёрным по белому написал – «у самого бушприта вынырнул морской дьявол».       – Ага, и ещё добавил «или, может, морской дух, или еще какая-то морская нечисть», – Кёркленд снова фыркнул и сделал основательный глубокий глоток. – За подробностями к Скотту, это он потом за мной повторял и, как водится, переврал с три короба.       – А в итоге-то – на что он был похож?       – Скотт?       – Да дьявол же!       Артур мстительно ухмыльнулся:       – Тебе опять процитировать?       Иван спорить не стал, почесал кружкой нос, глазами поискал на потолке вдохновения и пустил в ход тяжёлую артиллерию:       – А Дейви Джонса ты тоже встречал?       ----------------------------------       «Просто придурковатый нищий принялся показывать им вслед пальцем»       В каждом порту знают, что указывать пальцем на судно, выходящее из него, значит обречь его на гибель.       «Просто в который раз проигравшийся Хэндс в сердцах пальнул в одну из кричащих над головами чаек»       Есть поверье, что души погибших в море перевоплощаются в морских птиц. Поэтому бывалые моряки стараются не обижать чаек и другую летающую над водой живность.       «не чурающийся отвесить оплеуху самому записному головорезу, которому вдруг вздумалось взять да посвистеть на палубе!»       Нельзя свистеть на палубе – этим накликается шторм.       «со всех сторон исцарапали гром-мачту, но ветра не было»       Поскреби по мачте – и появится ветер во время штиля. Причём, скребут мачту с той стороны, откуда этот ветер желателен. И как раз во время сего действа можно и даже нужно посвистывать – подзывать ветер (но никак не в другое время! Простое бездумное посвистывание на судне строго каралось, так как, по мнению моряков, могло привести к непредсказуемым бедам).       В финале Иван и Артур цитируют «Весёлые молодцы» любезного сердцу Роберта Льюиса Стивенсона.       – Тебе опять процитировать?       – На что он был похож? Упаси бог, чтобы нам довелось это узнать! (c)