3 октября 2015 Среда
☆☆☆
За 20 прекрасных лет существования планеты Луи Томлинсона на ней случалось только одно серьезное землетрясение. Луи как сейчас помнит тот не то худший, не то лучший день в своей жизни, когда в 10 лет он вернулся домой после изнуряющей тренировки по футболу и застал маму на кухне... не одну. Рядом с ней был крупный мужчина в очках и с бородой, и это все, что 10-летний Луи в нем разглядел. Просто странный мужчина в очках по имени Марк. И маленький еще тогда не Томлинсон не был глупым мальчиком, он знал, что все это значит, и просто не хотел, чтобы его мама пострадала еще от одного мужчины, как это было с его папой, а его мама Джей страдала, Луи знает, поэтому юный футболист устраивал проверки Марку в течение двух недель. И Марк успешно прошел их все. В конце этого спонтанного теста 10-летний защитник подошел к нему и положил руку на сильное мужское плечо. «Теперь ты можешь быть моим папой», — сказал он и был таков. Луи вспоминает те дни с улыбкой. Он, правда, любил Марка. Он даже взял его фамилию. И Марк был прекрасным отцом, как ему, так и четырем девочкам. Жаль, что с ним все так вышло. Но люди расходятся, за 20 лет жизни Луи это понял и принял. И сегодня, 3-его октября 2015-го года, на планете Луи Томлинсона происходит историческое событие — второе землетрясение. И по 12-балльной шкале он бы оценил силу землетрясения на все 12 баллов: поверхность его планеты меняется, разрушаясь, содрогаясь и трескаясь. Это происходит в коридоре университета, когда Луи доказывает Зейну, читающему «Технику акварельной живописи», что «Оскар Уайльд определенно был гомосексуалом». Луи опирается рукой об величественную резную колонну и перекатывает ногой скейт, его кожа все еще золотистая после лета, и он уверен, что Зейн только делает вид, что слушает его, так же, как уверен в том, что Оскар Уайльд все-таки предпочитал мальчиков. Луи одет в серую толстовку и черные спортивные штаны от Adidas, и он знает, что, возможно, выглядит не самым подобающим образом, учитывая, что они находятся в Оксфорде, в сердце английского высшего образования, и как сказал его профессор философии: «Мистер Томлинсон, Ваш стиль полностью описывает Ваши знания: поверхностный, банальный и не достойный этого учебного заведения». Но к черту. В старшей школе одна преподавательница географии сказала Луи, что он ничего и никогда не добьется, но посмотрите, где он сейчас. В чертовом Оксфорде. Так что идите нахуй. Луи усмехается, когда Зейн мычит что-то себе под нос и кивает, сосредоточено изучая страницы пособия. А потом Луи оборачивается, просто чтобы оценить обстановку в коридоре, и замирает, видя это. Он замирает. Он замирает, не способный оторвать взгляда от настоящего произведения искусства, спускающегося по лестнице. Луи не писал уже полгода, если не больше; его сестра Лотти подарила ему хипстерский блокнот для записей перед началом лета. Прошло уже почти четыре месяца, а он все еще девственно чистый. Но сейчас, прямо в этот момент, разум Луи разрывается от количества ярких эпитетов и метафор. ☆Хрустальный лес, цветок эвкалипта, серебряная звездочка, бархатное тепло, хризолитный дождь, английская роза, покрытая золотом, запах масляной краски. Пурпурный закат. Космическая пыль.☆ Голоса в его голове ругаются на французском и итальянском, и его собственный голос с особым акцентом, словно колокольный звон, ударяет по нему. «Он совершенство, он совершенство, он совершенство», — словно мантру повторяет этот голос, и голова Луи кружится, когда он смотрит на этого юного ангела, спускающегося по мраморной лестнице. Он совершенство, тихо, одними губами шепчет Луи. Стройный и юный, все еще какой-то мальчишеский, в джинсах черного цвета, которые еле держатся на его узких бедрах, в черном бархатном джемпере с очень длинными рукавами и темных кедах. И он кудрявый. То есть, в самом деле кудрявый. И это не такие кудряшки, как у Кевина Джонаса из Jonas Brothers, а крупные благородные шоколадно-шелковые кудри, которые аккуратно обрамляют его чистое белое лицо. И в какой-то момент Луи кажется, что он видит нимб над головой мальчика, и он уверен, что если бы Зейн не был так увлечен «Техникой акварельной живописи», он бы тоже оценил этого ангела по достоинству. Потому что он воплощение того идеала, образ которого не дает художникам покоя. На Луи нет ни линз, ни очков, но он отчетливо видит, как светятся эти зеленые, хвойные мальчишеские глаза издалека. Он давно забыл про свой скейтборд, который отъехал от него по мраморному полу метров на пять, уделяя внимание только идеальному мальчику, который подходит все ближе и ближе. И все вокруг смешивается: все запахи, все голоса и все движения. Для Луи существует только этот мальчик, а все остальное расплывается. И он может поклясться, что мальчишка излучает свет, что он весь светится чем-то серебряным. Он похож на звездочку или драгоценный камушек, и это захватывает дух. Луи смотрит на него, не отрывая взгляда, и парень замечает это. Он улыбается ему, явно польщенный таким вниманием, и Луи делает короткий вздох, не способный выдавить улыбку, когда в его голове все взрывается фейерверками, потому что... это ямочки. Глубокие ямочки, в которых Луи мог бы жить. Глубокие ямочки, которые появляются, когда идеальный мальчик улыбается. Этот мальчик — шелковый лепесток, объятия неба, лесной ветер. Луи не может дышать, и в голове пусто, он может слышать только биение своего сердца и песни ангелов. Мальчик проходит мимо него, широко улыбаясь, и его губы цвета зрелого персика такие пухлые и нежные. Его зубы белые и ровные, а нос прямой. Луи жадно разглядывает лицо мальчика, пытаясь запомнить каждую его черточку, трещинку, начиная с прямого красивого носа и заканчивая чистой белой и нежной кожей. И вскоре лицо сменяется кудрявым затылком, и Луи все продолжает смотреть ему вслед, рискуя заполучить кислородное голодание, потому что вдруг осознает, что не дышал все это время. И он не хочет быть драматичным, не любит казаться размазней или романтиком, но и ничего с собой сделать тоже не может. И как только парень исчезает из поля зрения, и его чары спадают, Луи делает глубокий вдох и запускает руку в выжженные солнцем волосы. Ему вдруг так стыдно за собственные мысли, что он даже краснеет и испуганно оглядывается, надеясь, что никто не заметил этого. Не заметил, как он пялился на мальчика. И он слышит все звуки сразу: голоса студентов, колеса своего скейта по мраморной плитке, шуршание страниц учебников. Он растеряно смотрит на Зейна, который с тем же увлеченным видом читает про акварельную живопись, и ему кажется, что мир просто остановился в тот момент, когда он увидел мальчика, а теперь снова заработал. Луи вдруг обнаруживает, что вспотел и приобрел ужасную одышку, будто бежал марафон, и из него вырывается растерянное: — Черт. — Ага, — отвечает ему Зейн, не отрываясь от книги, и перелистывает страницу. Что, черт возьми, это было?☆☆☆
Второй раз за день Луи испытывает подобные чувства около полудня в студенческой столовой. Он сидит между Зейном, который разглядывает свой стакан с апельсиновым соком, и Элеонор. Сбоку от него сидит Найл с Барбарой на коленях, которая кормит его картошкой, и если бы Луи не был такой сволочью, он бы, наверное, посчитал это милым, но, на самом деле, он только засовывает два пальца в рот, имитируя рвоту. В любом случае, Найл и Барбара слишком увлечены друг другом, чтобы заметить это. — Так что, Луи, у тебя все еще нет подружки? — интересуется Элеонор. Она одета в свою вечную кожаную черную куртку и черно-белую блузку, а в каштановых волосах очки от солнца. Что-то не меняется. Что-то вечно. Как и стаканчик капучино в руках девушки. Луи на ее вопрос только вздыхает. — Прошло только три дня семестра, Эль. Где я ее, по-твоему, найду? — отвечает он, ковыряя вилкой салат с креветками. Элеонор ничего не говорит ему, а только поворачивается к Зейну и зовет его. — Зейн, нам нужно найти Луи подружку на этот учебный год, — говорит она. Зейн отрывается от своего стакана с соком и внимательно немигающем взглядом смотрит на них. Его волосы сильно отрасли за лето, и он покрасил их в угольный цвет. Его ресницы такие же черные, как и волосы, и на нем черная рубашка, и он выглядит, как модель с обложки Vogue: стройный, сверкающий и невероятно красивый. — Летом у него не было проблем с подружками, — говорит он немного осуждающе. Луи кидает в него картошку за это. Зейну следует быть попроще иногда. И Луи абсолютно точно уверен, что это было его лучшее лето. Сдав все сессии в прошлом году, он заскочил домой к маме, Дэну и сестрам. А потом собрал свои вещи и улетел в Калифорнию вместе с Зейном, Найлом, Барбарой и Элеонор. Море, дорогой алкоголь, яхты, пляжи и красивые люди. Сотни красивых людей. Он тогда только расстался с Элеонор, потому что она влюбилась в своего однокурсника с факультета фотоискусства (и она думает, что никто не догадывается), а Луи вдруг понял, что любил ее только как друга. И это определенно был лучший месяц лета в его жизни. Калифорния — чудесное место, где правят деньги, секс и красивые люди. И их компании очень повезло, потому что они все чертовски красивы. Стоило только сказать правильные слова правильным людям — и вот они все на борту великолепной яхты, пьют дорогое шампанское и окружены красивыми и словно блестящими людьми. И Луи сходил с ума от этого. Сходил с ума от запаха дорогого парфюма, от блестящих коротких коктейльных платьев, от пузырьков шампанского в хрустальных бокалах и шелковых рубашек. Это словно его собственный рай, потому что ему нравилось танцевать с красивыми парнями и девушками, чувствуя себя предельно молодым и счастливым. Нравилось целовать незнакомых великолепных людей, а потом ехать к ним домой или снимать номер в отеле. Нравилось просыпаться в чужой постели и сбегать до того, как парень или девушка проснется. Он был в восторге от качественных наркотиков и теплой воды в джакузи. Ему нравилось находиться рядом со своими друзьями, переживая лучшие моменты своей молодости, чувствуя себя свободным и способным свернуть горы, переплыть океан, спуститься на дно Марианской впадины без акваланга. И да, летом у него определенно не было проблем с выбором подружки или друга на ночь, но он не запоминал ни их имен, ни цвета глаз, чувствуя себя персонажем какой-то книги. Иногда кажется, что весь мир в твоих руках, если ты молод и красив. Элеонор придвигается ближе к нему, вырывая из летних воспоминаний, и от нее пахнет клубничной жевательной резинкой и кофе, когда она начинает заговорщицки шептать. — Видишь девушку за столиком у окна? Луи прослеживает взгляд Элеонор и сразу понимает, о ком она говорит. Боже, Элеонор что, так хорошо его знает? Это определенно его тип. Маленькая, аккуратная шатенка с крупными длинными кудрями и, наверное, с классическими теплыми карими глазами. Луи не может разглядеть сейчас. — Это Даниэль Кэмпбелл, первокурсница, 17 лет. Она с факультета актерского мастерства, — информирует Элеонор, и Луи всегда поражается тому, что она всегда и все обо всех знает. И, оу. Актриса. Это может быть интересно. Луи определенно заинтересован в ней, но он только усмехается, не показывая этого. — Спорим, если она пробьется, то будет играть в этих второсортных сериалах, где героиня не может решить, кто из двух братьев нравится ей больше, все семь сезонов, — язвит он и получает болезненный тычок в ребра. — Нравится или нет, Томлинсон? — шипит Элеонор, и Луи не понимает, почему это так важно для нее. Он снова смотрит на девушку. Бесспорно, она очень красива. Сто процентов фанатка Инстаграм или любит эти сладкие слабоалкогольные коктейли, от нее, наверное, пахнет ягодами или сладкой ватой. Он думает, что она, скорее всего, веселая и, как и все первокурсницы, милая и старательная, мечтающая о великой карьере и не подпорченная суровой реальностью. И в какой-то момент Даниэль поднимает глаза, и их взгляды встречаются. Всего секунда, но он видит румянец на ее щеках, и как быстро она отводит взгляд, смущенно улыбаясь. Ну, что же, это очаровательно. — Да, она милая, — усмехается он. — Подойду к ней как-нибудь. — Отлично, — радуется Элеонор. — Она очень хорошая девушка, — заверяет она, и Луи закатывает глаза. — Как скажешь, мам, — смеется он. Вскоре к беседе подключается Зейн, они вспоминают лето, Калифорнию, золотые пляжи и громкую музыку. Луи думает о предстоящей лекции по истории, о его злобном профессоре по философии и о том, что хочет набить еще одну татуировку, но пока не знает какую и где. Следующим летом он обязательно вернется на тот пляж в Калифорнии, и на выходных вечеринка в каком-то братстве по случаю начала семестра, и ему, наверное, следует позвать Даниэль с собой, а может, напиться в хлам, а может- — Луи — сукин ты сын — Томлинсон! — слышит он, и его губы тут же расплываются в дьявольской улыбке. Он оборачивается к достаточно высокому брюнету в бордовом пиджаке. — Николас, и этими губами ты целуешь свою мамочку? Это возмутительно! — смеется он, на что Ник раздраженно фыркает. И нет, Луи не планировал говорить эти слова все утро. Но Луи несказанно горд собой прямо сейчас. — Ты снова говоришь первокурсницам, что если они покажут мне грудь, я продам им крэк за полцены? Я сегодня впервые в жизни видел настоящий женский сосок! Я до сих пор не оправился, Томлинсон! Ты дьявол во плоти, — жалуется Ник слишком громко, из-за чего привлекает слишком много внимания к их столику. — Я не распространяю крэк! — кричит он на весь кафетерий. — Надеюсь, ты получил удовольствие, Гримми, — хищно улыбается Луи. Ник разъяренно смотрит на него, сдувая выбившуюся прядь со лба. — Думаешь, ты забавный? Думаешь, ты остроумный? Думаешь, ты можешь навредить мне? Да, ты симпатичный, но не произведение искусства, — ворчит он, и Луи снова закатывает глаза. — Я услышал только: «Ты забавный, ты симпатичный, ты произведение искусства». А потом только бла-бла-бла, — дерзит он. — Тебе 25, а ты до сих пор не знаешь, где использовать строчки из попсовых песен. Я разочарован, Гримми. Чьи это слова? Рианна? Мадонна? — Marina and the diamonds, — бросает Ник и садится за их стол напротив Луи. — И ее песни не попсовые, а реалистичные. — Одно и то же, — спорит Луи только потому, что поклялся никогда не соглашаться с Ником. — Наша с вами жизнь — сплошная попса, — утверждает он и пожимает плечами. — Это лишено смысла, — отвечает Ник. — Я понятия не имею, что это значит. — Мой дорогой друг, это значит, — начинает Луи, но Ник отмахивается от него. — Вы ведь идете на вечеринку братства? — вместо этого интересуется он. — Я бы ни за что не пропустил данное событие, Николас, — снова вставляет Луи, но Ник даже не смотрит на него и никак не реагирует на его шутку. Элеонор кивает, как и Зейн, который снова читает свое пособие. Барбара больше не сидит на коленях у Найла, и они больше не выглядят как сиамские близнецы. — Как вы думаете, — вдруг хитро улыбается Ник, — следует ли мне пригласить его на вечеринку? Он слегка двигается в сторону, открывая вид на... Луи перестает дышать. Великолепный пейзаж. Он сидит за небольшим столиком совсем один, голова низко опущена, и кудри закрывают лицо. Луи не может вдохнуть воздуха, будто его легкие в огне. Он не может перестать пялиться на юного, хрупкого мальчика. И в какой-то момент ему снова кажется, что вокруг него кружатся звезды и планеты. Луи глубоко вздыхает, пытаясь унять дрожь во всем теле, потому что никто не должен заметить, и наклоняется к Элеонор, пока все оценивающе смотрят на парня. Он шепчет, стараясь не вызвать подозрений: — Слушай, Эль, — начинает он как ни в чем не бывало, — а что это за странный парнишка, на которого так все пялятся? — он кивает на мальчика. — Никогда раньше его здесь не видел. Элеонор смотрит на Луи, как на сумасшедшего. — Это же Гарри Стайлс, Луи! — шепотом кричит она, и, блять, это ни о чем ему не говорит. Луи закатывает глаза, показывая, насколько он далек от понимания. Гарри Стайлс, повторяет он про себя. — Он первокурсник, и он просто о ч а р о в а т е л ь н ы й, — чуть ли не по слогам говорит Элеонор, и да, Луи это уже заметил. — А об его похождениях уже слагают легенды, — добавляет она. Луи непонимающе хмурится. — Поясни. — За ним бегает весь медфак. Говорят, за «неделю первокурсников» он был с Карой Делевинь и Кендалл Дженнер с дизайнерского, — Элеонор начинает загибать пальцы. — с сестрой Кендалл, с еще какой-то ее сестрой, с Надин Леопольд, и это не считая парней. Сказать, что Луи шокирован, значит ничего не сказать. Он шокирован, разочарован и подавлен. Этот мальчик перед ним, этот чистый ангел, оказался порочным демоном. И, кажется, Луи снова драматизирует, но он смотрит на него во все глаза и не может поверить, что этот все еще подросток с лохматыми кудрявым волосами, — аморальный, порочный и циничный мальчишка. Луи просто не хочет верить в это. Такие прекрасные снаружи не могут быть такими гнилыми внутри. Неужели идеальных не бывает? Зачем тогда жить? — Надеюсь, он не подхватил букет венерических заболеваний от Кендалл и ее сестер, — сухо комментирует Луи и чувствует, как по поверхности его сердца идет гигантская трещина, готовая разверзнуться. Элеонор на это только пожимает плечами, делая глоток своего капучино. Ник с отвратительно пошлой улыбкой осматривает Гарри, и Луи так странно называть его по имени в своей голове, потому раньше он называл его совершенством или просто ангелом, а теперь он... Гарри. Поворачиваясь к ним, Ник с улыбкой говорит: — Зейн, по шкале от «я мог бы нарисовать его палец» и до «я бы хотел, чтобы он позировал для обнаженной натуры», как бы ты его оценил? Луи хочет блевануть. Зейн, до этого не принимавший участия в обсуждении, медленно отрывается от книги, поднимая свои кофейные глаза и смотря на мальчика внимательно и холодно. — Я бы нарисовал его портрет, — задумчиво и безэмоционально говорит он, продолжая смотреть на него. — Портрет? — удивляется Ник. — Не обнаженная натура? — У него аристократические черты лица и ярко выраженная линия скул, — пожимает плечами Зейн. Ник смотрит на него так, будто он совершает самую большую ошибку в своей жизни. — Если хотите узнать мое мнение, — никто не хочет, — то я бы переспал с ним. Много раз. И даже разрешил остаться на ночь, — самодовольно улыбается Ник, смотря на мальчика снова, и кивает своим мыслям. И в этот момент Луи испытывает к нему отвращение. И в этот момент он ненавидит Ника Гримшоу всем сердцем, сейчас он кажется ему омерзительным и поверхностным. И каким-то уродливым. Словно то, что он сказал о Гарри, сделало его похожим на мерзкого гоблина. Луи даже не может сдержать гримасу отвращения. — Удачного герпеса, — бурчит он и чувствует себя виноватым за собственные слова. — А как бы ты оценил его, Томлинсон? — интересуется Ник, пропуская предыдущий комментарий мимо ушей. Луи ничего не отвечает, только фыркает и снова ковыряется в своей тарелке, а потом запихивает в рот как можно больше салата, испепеляя взглядом идеального мальчика. Он надеется, что его рот достаточно заполнен, чтобы он не смог сморозить какую-нибудь глупость типа, что по шкале от «я был бы не против узнать его поближе» и до «я бы хотел держать его за руку, пока считаю звезды», он определенно готов посчитать все звезды, если Гарри будет держать его за руку. Он бы тогда постоянно сбивался, чтобы они могли лежать под звездами вечность. Он никогда и никому не расскажет об этом. Он землю есть будет, но никогда не признается никому из них, что у него есть такая шкала. Никому не признается, что мечтает встретить человека, ради которого хотелось бы звезды на небе пересчитать. Ник еще пару раз оглядывает Гарри, а потом встает из-за стола и направляется в его сторону. — Пожелайте мне удачи, — усмехается он и подмигивает им. Никто не отвечает ему, Найл только кивает на это, целуя Барбару в висок, и они начинают шептаться. Все знают, Нику не нужна удача. Он один из самых убедительных и обаятельных людей в этом университете. Когда Луи был помоложе, он мог выпить яду, если Ник попросит его. Есть что-то в этом давно не мальчике, а взрослом мужчине, привлекательное, что-то, заставляющее тебя полностью подчиниться ему. То ли это его природное обаяние, классическая английская вежливость и великолепные манеры. То ли это то, как он говорит, как смотрит на человека, будто он во всем его превосходит, будто он разгадал формулу Вселенной. То, как Ник ярко улыбается и искусственно смеется. Когда встречаешь его впервые, тебя словно ослепляет тысячью огней. Каждое его слово, каждая улыбка имеет свое особое влияние. Когда говоришь с ним, собственная индивидуальность словно стирается ластиком, и остается только Ник Ник Ник. Как хорошо, что Луи больше не тот наивный и глупый первокурсник. Как хорошо, что эти огни больше никогда не ослепят его. Как хорошо, что он тогда не поддался влиянию Ника и не оказался использованным. Он наблюдает, как Гримшоу подходит к Гарри, и мальчик поднимает на него глаза, а его кудри подпрыгивают. Ник говорит пару слов, обаятельно улыбаясь, и протягивает мальчику руку. Лицо Гарри озаряет улыбка, и Луи завидует Нику, потому что сейчас он видит эти невероятные ямочки и теплые солнечные глаза. Луи бы очень хотел пожать руку Гарри, как это делает Ник, и увидеть его улыбку и смеющиеся зеленые глаза. Ник возвращается обратно через пару минут, широко и победно улыбаясь. Он снова садится за их столик, подмигивая Гарри, который задорно улыбается ему, а потом поворачивается к друзьям. — Итак... — начинает Элеонор. — Что тебе сказал мистер Флиртую-Со-Всеми-Кто-Умеет-Говорить? — Итак, — обворожительно улыбается Ник, — у меня с этим мистером свидание в субботу. Нет. Нет, думает Луи. Такой парень, как Гарри, заслуживает свидания получше, чем глупая вечеринка братства, где они просто напьются и перепихнутся в одной из комнат, а на утро ничего не вспомнят. Он достоин большего. Дешево, пошло, банально. Это не для Гарри. Гарри не заслуживает банальные свидания, которые начинаются в не очень дорогих ресторанах, а заканчиваются дешевым поцелуем или запланированным втрахиванием в матрац, а на утро они все равно притворятся, что этого не было. Он не заслуживает свидания в кинотеатре на глупом фильме, который все равно никто не собирался смотреть. Он заслуживает чего-то особенного. Чего-то космического. Но, в любом случае, Луи напоминает себе, что он ничего не знает о Гарри, что Гарри, скорее всего, только бездушная прекрасная оболочка, чертово плацебо. Луи не может судить, чего он заслуживает, а чего не заслуживает. Но если бы Луи мог, он бы пригласил Гарри на свидание и показал ему целую Вселенную в ладошке, весь бесконечный мир в кармашке. Он бы хотел подарить ему кусочек неба и свет звезды. Потому что, Боже, ему кажется, что Гарри заслуживает всего этого только за одну свою улыбку.☆☆☆
— Я обещаю больше не рисовать в комнате, если ты обещаешь не бросать свои грязные носки на столе, — говорит Зейн и складывает руки на груди. Ага. Еще чего. Луи качает головой. Они все еще сидят в столовой и в лучших традициях обсуждают нелепые наряды студентов. «Не могу поверить, что она надела эти сапоги с этой сумочкой». «Он носит этот блейзер с прошлого года». «Ее рубашка цвета детской неожиданности». Луи обожает подобные разговоры. Ну, все же понимают, что они это не всерьез. Хотя блейзер того парня определенно свое уже отжил. А Зейн просто хочет обсудить «соседский договор», по которому Луи не должен оставлять свои носки на столе. Можно попробовать. — К твоему сведению, Зейн, я не ношу носки, — отвечает Луи. — Поэтому они определенно не могут быть грязными. Зейн смотрит на него и закатывает глаза. — Тогда почему они лежат на столе? — Таков замысел Вселенной, — пожимает плечами Луи, кусая свой сэндвич и продолжая говорить с набитым ртом. — Видишь ли, Зейн, мой дорогой невежественный друг, во Вселенной все имеет свое предназначение. Предназначение моих носков — мирно лежать на столе и раздражать тебя. Это не я придумал, это законы мироздания, mon cher (фр.: мой дорогой). Предназначение моего профессора философии — ненавидеть меня, но в тайне боготворить. Предназначение Элеонор — пить кофе, носить кожаные куртки и притворяться, что она не влюблена в Макса, — продолжает философствовать Луи. — Эй! — возмущается Элеонор и снова ударяет его по ребрам. Луи что-то не припоминает, чтобы раньше случались подобные акты насилия со стороны девушки. Когда они встречались, она была нежнее. Он только потирает ушибленное место и продолжает: — Предназначение Найла и Барбары в том, чтобы выглядеть тошнотворно милыми вместе и постоянно балдеть друг от друга. Твое предназначение — выглядеть хорошо, но не слишком хорошо, чтобы затмить меня. А мое предназначение в том, чтобы быть идеальным, чтобы поражать всех людей своей неземной красотой и остроумием, заставлять их боготворить и любить меня. Я не признанный гений, mon cher, а мои носки, — это... — говорит Луи, но осекается, когда понимает, что Зейн перестал его слушать и теперь просто смотрит в одну точку куда-то за ним. — О мой Бог, посмотрите на это лицо! — шепчет брюнет. — Он выглядит, как моя следующая ошибка! И это заставляет Луи незамедлительно оглянуться, потому что если Зейн цитирует Тейлор Свифт, то, уж поверьте, происходящее стоит внимания, и определенно это что-то фантастическое, за гранью реальности. Зейн Малик слов на ветер не бросает. Но все, что видит Луи, — это мускулистый крепкий парень с коротко стриженными светлыми волосами и щенячьей мордочкой вместо лица. И это разочаровывает. Он ожидал чего-то более феерического, чем парень на стероидах, который выглядит, как подростковый идеал, сериальный стереотип, школьный красавчик-спортсмен с рельефным телом, но низким IQ. А потом Луи вспоминает, что это Оксфорд, и парень на стероидах не только был отличником в школе, но, скорее всего, был ее главной достопримечательностью. В противном случае он бы просто сюда не попал. И выглядит парень таким добрым со своими теплыми карими глазами и гладко выбритым подбородком, действительно как щенок-переросток. Луи поворачивается, чтобы сообщить Зейну, что у того, кажется, проблемы со зрением, раз ему понравился такой душка, но место напротив опустело. Wow, думает Луи. Он снова возвращает свое внимание к мальчику-стереотипу и обнаруживает Зейна, мило болтающего с ним. Зейн обворожительно улыбается, жмет парню руку и выглядит чертовым примером хороших манер, обаятельности и очарования. И это заставляет Луи фыркнуть. Зейн — кто угодно, но не милый или очаровательный. Зейн — импульсивный, порывистый, эгоистичный, самовлюбленный и раздражительный. Он циничный скептик, полностью уверенный в собственном превосходстве над другими. И он говорит со всеми в своем снисходительном тоне. И говорит только тогда, когда решит, заслуживаешь ли ты его внимания. И то, что он сейчас флиртует с этим парнем-щенком, значит только одно: Зейн так захотел. Луи знает, что обозначают все эти искусственные улыбки и непринужденный смех: Зейн добивается того, что хочет. Зейн не заводит друзей просто так. И это всегда вызывает отвращение у Луи. Он терпеть не может, когда Зейн надевает эту маску приветливости и дружелюбия. Он видит этого парня в первый раз в жизни, так почему, черт возьми, он так дружелюбен с ним? Луи навсегда запомнил тот взгляд, которым Зейн одарил его, когда они впервые встретились. Это был холодный, презрительный взгляд карих глаз из-под длинных черных ресниц, и это был первый раз, когда Луи почувствовал себя действительно неуверенно. Первый раз, когда он почувствовал себя неуютно в своих ярко-красных штанах по щиколотку, футболке в полоску и подтяжках, в то время, как его осматривал темноволосый парень весь в татуировках, одетый в черные узкие джинсы с огромными дырами на коленях и простую черную футболку, поверх которой была кожаная черная куртка. В тот момент Луи показался себе нелепым и смешным. И да, первый курс — это то, что Луи не хочет вспоминать. Не хочет вспоминать надменного Зейна, обаятельного Ника и глупого себя. И он уже давно пытается забыть о своем гардеробе: 18-летний Луи Томлинсон — модная ошибка, которая об этом даже не подозревала. Тем временем Зейн ведет незнакомого парня к их столику, и Луи мысленно закатывает глаза. Потому что они все это уже проходили, потому что все знают, чем это закончится. Но Луи все же надевает искусственную улыбку. — Зейни-и, ты привел нового друга в нашу песочницу, как это здорово, — ядовито говорит он, даже не скрывая этого. Зейн только посылает ему предупреждающий взгляд. — Ребята, познакомьтесь, это Лиам, — сдержанно говорит он, представляя им парня. — Он учится на факультете радиотехники и электроники. — Йоу, — все, что говорит Луи. — Лиам, это Ник, — представляет Зейн, и Ник не встает со своего места, чтобы пожать руку парню, но говорит: — Политология. Лиам смотрит на него с одобрением, все-таки пожимая крепкую руку парня. Он кивает, когда смотрит на Луи, не удостаивая его пожатием руки, потому что, видимо, факультет «Филологии и истории» его не особо впечатлил, вежливо улыбается Элеонор и Барбаре, которые тоже мало заинтересовали его. И, похоже, стереотипы о физиках и гуманитариях — вовсе не стереотипы. Это вечная борьба, как между кошкой с собакой. Одни других презирают. Луи не понимает, как кто-то такой поверхностный и скучный, как Лиам, смог заинтересовать творческого и неординарного Зейна. Нонсенс. — Прикладная математика и информатика, — говорит Найл, и Луи вдруг понимает, насколько все это смешно. Они говорят название своих факультетов вместо имен, чтобы заинтересовать незнакомого парнишку. И Найлу это удается. Лиам смотрит на него оживленно, словно среди всех этих безнадежных людей он нашел единственного толкового. — Лиам Пейн, — говорит он и протягивает руку. — Найл Хоран, — отвечает Найл и уверенно пожимает ее. Луи сдерживает смешок, поражаясь нелепости этой сцены. Он постоянно забывает, что Найл, вообще-то, математик. До середины первого курса он был уверен, что Хоран — музыкант. Он всегда таскал с собой гитару и пел песни. И, на самом деле, рядом с ним никто и никогда не чувствовал себя всего лишь гуманитарием. Поэтому, да, Лиам определенно не нравится Луи. Он слишком сосредоточенный и серьезный, и Луи не доверяет людям, которые не понимают его шуток. Лиаму 19, и он из Вулверхэмптона, что звучит так же скучно, как выглядит его прическа. И Луи тошнит от его серьезности и вежливости, и от того, как он снисходительно смотрит на Луи или Элеонор, когда говорит что-то связанное с физикой, будто они совершенно ничего не понимают. Эй, щенок, у Луи была «A» по физике в школе, иди к черту. А Зейн выглядит супер заинтересованным и серьезным, кивает, когда Лиам говорит, и постоянно что-то спрашивает. Лиам Пейн, произносит Луи у себя в голове. Лиам безусловно симпатичный, но, Боже, такое клише. Золотой мальчик-гений. Луи надоел этот спектакль. Он встает со своего места, привлекая к себе внимание друзей. — Au revoir, mes amis (фр.: до свидания, мои друзья), — бросает он. — Пойду поупражняюсь в грамматике, ведь я такой гуманитарий, даже не знаю, как решать квадратные уравнения. Рад встречи, Лиам. Adios (исп.: прощайте), — говорит он и подмигивает смутившемуся Лиаму. Он набрасывает рюкзак на одно плечо, а в другую руку берет свой скейт. Через минуту он уже скользит на нем по мраморному полу в длинном коридоре. У него осталась одна лекция по истории, и его переполняет злость. Этот день так хорошо начинался, но с каждой минутой становился все паршивее и паршивее. Луи ненавидит эти свои вспышки гнева, абсолютно беспричинного гнева. Никто не виноват в том, что его профессор философии — старый идиот, никто не виноват, что Нику Гримшоу понравился первокурсник, на которого Луи уже успел положить глаз, никто не виноват, что Зейну понравился скучный парень, разделяющий людей на умных и гуманитариев. Никто не виноват в том, что Луи скрывает настоящего себя и постоянно притворяется. Никто не виноват. Луи погружает руку в карман штанов, объезжая компанию каких-то девушек, когда чувствует это. Маленький шершавый кусочек бумаги, и Луи резко тормозит, теряя управление над скейтом, и тот отъезжает от него примерно на метр. Маленький кусочек туалетной бумаги, на котором карандашом написано:☆Oops Hi☆
Луи широко улыбается, проводя пальцем по аккуратным буквам. Все не так плохо, думает он. Он чувствует, что, когда смотрит на эти ровные буквы, в нем разжигается огонек любопытства, желание узнать, что будет дальше. Он бережно складывает бумажку обратно в карман и снова встает на скейт. Ему пора на лекцию по истории.☆☆☆
И почему-то этой ночью Луи плохо спит, постоянно скидывая с себя одеяло и смотря в черный потолок, слушая размеренное дыхание Зейна в соседней кровати. И где-то в животе зарождается это трепетное чувство беспокойства и желания перемен. Свет звезд за окном слишком яркий, и Луи кажется, что они хотят что-то сказать ему. Ему кажется, они знают какую-то прекрасную тайну, и если он продолжит смотреть на них, то они расскажут ему о его судьбе.Луи не знает, почему он видит хвойный лес под серебряными звездами, когда, наконец, проваливается в сон. ☆☆☆