По пеплу бродит лис

      ...В тенях скрывается правда, а в правде таится ложь... Истина укрыта за домыслами, любопытством и общеизвестными фактами. Они, как пушистые перья, облекают её в платье, ложась на плечи тёмным плащом с глубоким капюшоном. Чтобы познать Истину, её, как и девушку на брачном ложе, надлежит обнажить, лишив всех одеяний...              Всё-таки, несмотря на свой сложный характер, Тобирама всегда был и оставался романтиком, куда большим, чем его брат. Мечтателем и перфекционистом. Ужасное сочетание на самом деле, хуже только мечтатель-идеалист, коим был Хаширама. Пожалуй, спустя годы и десятилетия, она может это признать.              Конечно, в таком случае возникает вопрос, кто тогда она, но Мадара пока не готова дать себе этот ответ, и потому малодушно отодвигает его в сторону. Может быть, позже. Когда-нибудь...              ...он бы посмеялся над ней, если бы узнал об этих мыслях...              — Ты совсем не беспокоишься о них? — бесклановая розоволосая куноичи недоверчиво и осуждающе смотрит на аловолосую Узумаки.              Мадара незаметно наблюдает за компанией генинов, сидя на одной из широких верхних ветвей дерева-гиганта, и у неё руки чешутся отвесить этим деткам хорошего тумака. В её время дети были куда как более осторожны. И собраннее. И разумнее. Воистину долгое спокойствие и современное образование погубят шиноби быстрее и выгоднее всех войн и врагов!              Дитя Водоворота невозмутимо поправляет очки и смотрит на Харуно снисходительно.              — Я знаю их, а потому верю и доверяю, — веско сказала она. Проверила подсумок и добавила, твердо ставя точку. — К тому же, если они вдруг пострадают или умрут, я сама их убью. И они об этом знают.              Учиха неслышно усмехнулась. Отлично сказала. Помнится, когда-то Мадара и сама ставила подобный ультиматум мужу. И это всегда действовало, пока она оставалась рядом.              А вот стоило ей исчезнуть, как он сразу убился о Золотого и Серебряного братьев. Ну, или почти сразу.              Мда...              Что уж там.              «Если ваш муж гений и экспериментатор, держитесь подальше от его лаборатории».              Она сделает это своим девизом и повесит над кроватью. И каждую ночь будет объяснять Тобираме, как нехорошо оставлять на видном месте артефакты, способные закинуть твою жену в мир призраков. Долго, со вкусом и самоотдачей. Так, чтобы к утру на футоне оставалась неспособная пошевелиться тряпочка.              Мадара бросила оценивающий взгляд на новое воплощение своего занудного Сенджу и педантично добавила — не иначе как от него и заразилась, — когда он чуток подрастёт.              И всё вспомнит.              Тогда точно не отделается.              По губам пробегает хищная усмешка, и она не может удержаться от маленькой шалости, шаринган активируется легко и привычно.       

***

      По спине пробегает необъяснимая волна мурашек, порождая желание передёрнуть плечами, оглядеться и... спрятаться. Желательно в каком-нибудь подвале, глубоко под землёй, забаррикадироваться, опечатать всё фуин, и, как в детстве, накрыться с головой толстым одеялом. Что-то в глубине души шепчет, что это не поможет.              И в то же время, душой овладевают незнакомое, азартное предвкушение и весёлая, задорная злость, словно кто-то бросил ему вызов.              Затылок опаляет горячим дыханием, но резко обернувшись, он никого не видит позади себя.              — Что такое, Торио? — обеспокоенно вскидывается Сакура, привыкшая, что друг-сенсор всегда чувствует опасность раньше и быстрее остальных.              Сенджу хмурится, пытаясь почувствовать лучше, но никого не находит, кроме пары белок с подозрительно хорошо развитой чакросистемой: интересно, чем Шодай Хокаге кормил предков этих созданий, раз через несколько поколений они выродились вот в это?..              — Нет... Ничего. Показалось, — качает он головой. — Ты что-нибудь чувствуешь? — Торио бросает быстрый взгляд на Узумаки.              Та морщится, практически так же, как и он.              — Мы в лесу твоего предка садовода-отморозка, Сенджу, — кривится Карин. — Тут невозможно «не чувствовать». Не говоря уже о том, что рядом с нами ходячая лампочка чакры, забивающая мне половину восприятия, — она непочтительно кивает на всё ещё спящую дочь Хокаге и всё-таки передёргивает плечами, добавляя, явно неохотно. — Кто-то сильный, определенно, рядом с нами, но я не чувствую желания навредить. Скорее... это как проверка или... словно за забавным котёнком смотрят. Не могу засечь направление. Это точно не генин.              Он кивает и тоже достаёт кунай из подсумка. Сенджу достаточно умён, чтобы услышать в словах Узумаки невысказанное.              «Этот кто-то намного сильнее и опытнее. Если он нападёт, у нас нет ни шанса. Мы можем только ждать, ведь убежать не выйдет».              Торио вновь замирает в чутком напряжении. Он чувствует себя мелким зверьком, притаившимся в траве, пока рядом ходит большой дикий хищник.              И когда спустя некоторое время затылка вновь касается горячее дыхание, он не дёргается, но напрягается, чувствуя, как звенит каждая мышца. Над ухом раздаётся призрачный смешок — и, учитывая, что девчонки никак не выдали, что заметили что-то, слышал смех только он.              На плечи ложатся невидимые руки, а к спине прижимается горячее чужое тело, ощутимо давя весом.              Умный, малыш, — слышит он чей-то шёпот. — Поиграем? — спрашивает чужой, незнакомый голос. — Сможешь просидеть спокойно и не выдать себя — открою тайну.              Он едва-едва опускает подбородок, слишком незначительно, чтобы это заметили девочки, но невидимому наблюдателю этого кажется достаточно.              Славно.              Чужие пальцы зарываются в светлые пряди, мягко перебирая их, словно, и правда, играют с котёнком. От этого хочется раздраженно шипеть. От напряжения сводит плечи, но чужие руки проходятся по ним, нажимая на точки, словно умелый ирьенин. Или воин.              Очередной смешок раздаётся над ухом, и фантомные прикосновения плавно перетекают на бока, задорно пересчитывая рёбра. К спине по-прежнему прижимается горячее тело с весьма ощутимыми формами. Сенджу с запоздалым смущением осознаёт, что его беззастенчиво лапают.              А девчонкам, кажется, отводят глаза...              Щёки заливает румянец. Его перехватывают поперек живота и... останавливаются. На макушку опускается чужой подбородок — невидимый, но ощутимый. Сам себе Торио напоминает плюшевую игрушку, до которой наконец добрался кто-то очень соскучившийся. Странная ассоциация, но другой у него нет.              — Кто ты? — спрашивает он едва слышно на выдохе, чуть шевеля губами.              Там, за спиной у него горячий, незнакомый призрак, который и пугает, и интригует одновременно. И, кажется, он крепко влип, но узнать ответ на свой вопрос почти жизненно важно.              Чужие руки и ощущение навалившегося тела исчезают также внезапно, как и появились. Лишь ощущение мазнувших по уху губ и тихий шёпот остаются с ним чуть дольше.              Учиха Мадара.