"По дороге из треснувшего кирпича..."

      Вирр на мгновение обмерла – словно не было ни прыжка на Рилле с балкона, ни Мертвых кварталов, ни Призрачных земель и спасенной Книги, и не минуло этих двух переполненных событиями недель; будто она уснула, как обычно, дома и проснулась там же, но только сейчас поняла, что проспала и побег, и Школу.       Она затравленно оглянулась – от волнения мысли путались, голова казалась ватной, и, быть может, потому знакомые лица Отрекшихся казались одинаковыми и чужими; но выражение их глаз (сейчас как никогда более схожих с глазами живых) Вирр видела отчетливо – даже сквозь прорези шлемов Карателей. Жрецы, всегда доброжелательные, смотрели на девочку сурово и осуждающе – если не хуже. А Харману – всегда кривившая клыки при син’дорайском слове «Школа» – сейчас демонстрировала всеми бессловесными способами непередаваемое на любых языках откровенное презрение.       В отчаянии Вирр поискала Хессу - не желая верить, что и мертвячка, подобно прочим, отступилась от нее - но не нашла, словно той и не было. И куда-то пропал Рилль, но последнее было неудивительно: Кориаль он всегда по возможности избегал – еще с котеночьих времен(204).       Следовало спрыгнуть с повозки и встать как должно – как полагается провинившейся перед матерью, но на это уже не было сил. Как и на то, чтобы восхититься столь искусно исполненным перемещением: даже совершенно теоретических познаний Вирр в телепортации было достаточно, чтобы оценить и точность наведения, и изящность сопряжения с защитными чарами.       Стояла полная, невозможная тишина – молчали конвойные, не лязгало оружие и доспехи, не скрипели телеги, не ощущался ветер и даже перестало шелестеть разнотравье. Словно суровая матушка, помимо Оберегающей Сферы, не поскупилась и на Пелену Безмолвия; чего она по отношению к дочери даже в воспитательских целях никогда себе не позволяла. Кориаль была всегда уверена в себе и никогда не боялась возражений – на один аргумент Вирр у нее находилось три (и не менее двух в запасе).       Всеобщее молчание было кстати – перед тем, как все начнется, можно хотя бы попытаться успеть взять себя в руки (опозорили тебя на весь Азерот или нет, а терять лицо еще больше – не повод). Но Вирр была уверена, что отсрочка будет недолгой – она не сомневалась, кто на этом суде возьмет слово первой.       - Потрудись себе представить, что сказали соседи.       - Как будто что-то новое… - с отчаянным вызовом негромко сказала Вирр. Пропадать, так уж не молча.       Но в словесных баталиях мать никогда не снисходила до парирования.       - То, что мне поведали твои бывшие друзья, просто немыслимо. О чем только ты думала, Виеринраэ Солнечный Блик?       Вирр промолчала – что-то объяснять было бесполезно.       - Свой эгоизм и гордыню ты поставила выше и законов, и правил, и своих товарищей… а ведь они беспокоятся о тебе.       Вирр нашла в себе силы дерзко дернуть плечом.       - Шалариан из семьи Летящих-к-Солнцу скорбит, но, уважая истину, назвал тебя… - Кориаль на мгновение прикрыла глаза, - безответственной… и, к моему горю, мне нечего было возразить.       Вирр закусила губу и пожелала Ширри подавиться сосулькой.       - Вся семья Парящих-с-Ветром пребывает в глубокой скорби.       Вирр, позабыв о грядущих неприятностях, в нешуточном страхе за Илли посмотрела на мать.       - Иллот, их младшая дочь и твоя верная школьная пара, твердо убеждена, что ты стала жертвой враждебных лазутчиков-убийц и в своем отчаянии доходит до совершенно неподобающих крайностей. Поверить в то, что ты просто бросила ее накануне Испытания, выше ее сил.       Вирр сглотнула и больше не поднимала глаз.       - Вспоминая лица ее родных, то обстоятельство, что из-за твоей невообразимой выходки мне пришлось давать объяснения в Школе, уже кажется просто несущественным.       Вирр закусила губу.       - Но замечу, - медленно добавила Кориаль, - мне впервые в жизни было стыдно смотреть в глаза наставникам.       Вирр судорожно вздохнула.       - Я понимаю, - неожиданно мягко произнесла почтенная Магичка, - честь и достоинство матери тебя никогда не заботили…       Обычно после подобных слов Кориаль выдерживала некоторую паузу, провоцируя на возражения - но не в этот раз.       - …Но ты подвела отца! Ему предложили вернутся домой… а по сути - просто отстранили от экспедиции.       Глаза предательски затеяли «игру в два водопада», но Вирр было уже без разницы, что подумают и скажут соратники.       И даже Харману.       - А что сказал о тебе твой Учитель… - сузила глаза Кориаль и слегка покачала головой.       Вирр изо всех сил сжала кулачки; так и не выпущенный лук отчетливо хрустнул.       - … я не осмелюсь повторить даже своей медивх(205) при Свечах Откровенности.       Вирр окончательно поникла. Она и сама прекрасно знала, что мог сказать Полтораух. И на сколько шагов после этого вымерзла трава и завяли цветы.       - А сейчас, ко всему прочему, я крайне, - голос Кориаль окончательно уподобился полярной ночи Нордскола, - крайне удивлена, что мне приходится напоминать тебе о должной осанке.       Девочка резко выпрямилась – раньше, чем успела об этом подумать .       - Итак, - вновь ровным тоном, произнесла Магичка, словно подводя черту, - собери свои вещи, не позабудь оружие и – окажи мне такую любезность, приведи себя в подобающий вид: не хватало еще, чтобы тебя и в Столице увидели с таким… неопрятным лицом. Бал или казнь – не имеет значения, принимать наказание нужно достойно. Или не совершай того, чего стыдишься - или отвечай за все, стоя прямо.       Несмотря на ухнувшее куда-то, словно недоотросшее, сердце (присовокупленная несомненно для пущей образности «казнь» бодрости не добавила), Вирр невольно вскинула голову и недоуменно посмотрела на мать: среди озвученных инвектив - как вполне ожидаемых, так и тех, которых девочка до последнего надеялась избежать - последняя сентенция была откровенно неожиданной и в обычный педагогический репертуар почтенной Кориаль не укладывалась.       - Я жду, - подстегнула Магичка. – Мне ведь не придется… - тут она осеклась и уже совсем с крайним неудовольствием перевела взгляд на небо.       Только тут Вирр заметила, что вверху творилось нечто уже совсем необъяснимое.       Быстро темнело. Тяжелые серые тучи, успевшие, как оказалось, за время воспитательных речей затянуть небеса, быстро выгибались ввысь – словно были рисунком на крышке из запорошенного пылью гибкого фарфора – а затем, постепенно замедлившись, на мгновение замерли и устремились обратно – вниз, к самой земле, вращаясь вокруг невидимой оси и обретая подобие огромного ураганного хобота. Вирр только и успела подумать, что сейчас этот чудовищный вихрь – вероятно, сослепу спутавший Чумные земли с орочьим Степями Западного континента и раздувшийся от огорчения - что в одно мгновение это их всех размечет по окрестной некрожитнице… Но несмотря на дикий рев, грохот и прочие природные безобразия, в остальном заблудившийся ураган вел себя на удивление прилично (быть может, мелькнула у Вирр странная мысль, из уважения к Кориаль?), хотя в отношении пышности свиты не стеснялся – ни в количестве молний, ни в блеске. Причем, не скромных и изящных, как у матери, пучков, а полноценных, длинных и ветвистых разрядов, огромных, словно отлитые в белом пламени и обращенные кронами вниз Мировые Древа.       Пока гигантские молнии обращали стратегически важный для Ее Величества грядущего сельского хозяйства чернозем в подобие спекшегося шлака - приобщая былое королевство хум’аноре к ландшафтной эстетике если не Полуострова Адского пламени(206), то Выжженных Земель(207) - неприлично разъевшийся вихрь расточился; следом пропали и прочие признаки мощи. И, как оказалось, вовсе не природной – в десятке шагов от Вирр, Кориаль и по-прежнему бесстрастных конвойных на уже окончательно выжженном поле стояли новоприбывшие в количестве, быть может, и недостаточном для армии, но называть их просто-напросто «группой» или даже «отрядом» пораженная Вирр сочла непростительным преуменьшением.       С повозки не получалось окинуть взглядом всех пришельцев, но были среди них воители – и в довоенной кель’дорайский броне, и в доспехах ни на что не похожих; кто с традиционным эльфийским оружием, а кто с вооружением, не знакомое Вирр ни по музеям, ни по книгам.       Стояли среди них и Маги – в «красном и золотом», ставшем за тринадцать лет родным; но были и носившие «оранжевое и голубое»(208) - за тот же срок, как оказалось, девочкой отнюдь не позабытое. А прочие выделялись траурными одеждами – те, что после падения Элунарана навсегда отказались носить иное.       Не все они были эльфами, кель’дорай и син’дорай - в задних рядах, над головами, боевыми шлемами и магическими венцами зловеще возвышались алые и сиреневые фигуры. Одни были неподвижны, как скалы; другие медленно шевелились, переступая, покачиваясь и шевеля рогами и чем-то таинственным, невообразимым; а иные мерцали, словно проявились в этом мире не до конца – демоны Пустоты, ужас и погибель Древних, словно сошли со страниц пособий, но в жизни казались куда страшнее, величественней и завораживали – взгляд отвести было трудно; как и понять, чего же ты видишь больше – красоты или уродства.       Первые ряды эльфов бездвижно, беззвучно глядели прямо перед собой, словно статуи Основателей. Или как гвардейцы перед Дворцом. На какой-то момент Вирр показалось, что все они смотрят прямо на нее – но это не могло быть правдой, и девочка строго напомнила себе, что Мирозданье не вращается вокруг нее; в конце концов, у явившихся словно из Запределья соплеменников есть на кого любоваться: сколько она себя помнила, Кориаль приковывала к себе любой, и женский, и мужской взгляд. Ее же, Вирр, в компании матери и замечали-то не всегда…       Словно по внятному лишь им приказу шеренги дрогнули, расступаясь – из глубины строя шел высокий, в алой с черным мантии эльф. Его иронично прищуренные глаза искрились запретным, демоническим светом; три огонька, сосредоточия Силы той же природы, неторопливо вращались вокруг его головы; волосы сияющей во мгле волной спадали на плечи - обладающему родовым златом Солнечных Скитальцев нет нужды в украшениях.       У Вирр пресеклось дыхание.       …За минувшие после Катастрофы годы правительство Регента успело многое: тихо и не спеша, где явно, а где негласно удалялись записи, исчезали статуи и барельефы, заменялись книги и учебники – на новые, уже без портретов, сносок и упоминаний. Для искренних, честных, но маловерных и упорствующих предоставлялись доказательства и свидетельствовали очевидцы. О Некоронованном, едва ли не равном Предателю, было рекомендовано забыть.       Законопослушные, привыкшие доверять своему Королю и правительству граждане Кель’Таласа не роптали и не спорили; по крайней мере, громко и на площадях. Но о том, кого отныне и навечно официально нарекли «Преступивший», не забывали. Не произнося имени (к чему нарушать рекомендации?) об Изгнаннике негромко говорили в гостиных. В нечастые после Вторжения праздники о Командире вспоминали участники Третьей Войны, сражавшиеся с ним против ранее ненавистной Орды, а затем - против предателей-хум’аноре. В редких спорах в Палатах Релаксации любой лаборатории не звучало имя Странника, с которым многие учились в Академии Даларана, изучили тайны мира и совершали открытия. А среди прочих считалочек Младших, Средних (а если начистоту, и Старших) Учеников то и дело звучала любимая: «На златом крыльце сидели сто любовниц принца Келя».       В то, что пра-пра-правнук Дат’Ремара и наследник Светлого Короля (да будет его возвращение скорым!) действительно намеревался окончательно уничтожить и без того оскверненный Личом Колодец, очень многим поверить было непросто. Как и тому, что народного принца действительно постигла смерть…       Вот так и знала, что он все-таки жив, едва не сказала Вирр вслух, но, к своему счастью, удержалась – все-таки, нарушать подобную торжественность момента, даже при всей ее немалой (по убеждению матери) дерзости, было как-то не с руки. А потом стало и вовсе не до того: лишенный короны и объявленный изменником принц действительно смотрел на Вирр.       И только на нее.       Смотрел вовсе не с укоризной, или, избавь Белоре, с презрением - чего уже почти привычно ожидала девочка. Источавшие запредельскую мощь глаза взирали внимательно, с пристальным интересом – будто на редкий свиток или диковинку изначальных времен, о которой слышали многие, но видел не всякий; и если угадывалась в глубине этих глаз усмешка, но не злая и не снисходительная, а, скорее, побуждающая. Словно бы Кель’тас Солнечный Скиталец говорил ей, Ученице старшей группы: «Ну же. Покажи мне, кто ты есть.»       Вирр даже стало неудобно. На мать посмотреть она не рискнула; то, как восприняла Кориаль столь вопиющее нарушение эльфийского этикета вообще и небрежение своей особой в частности, девочка предпочла оставить в области неведомого.       Но опальный принц изучал ее недолго. Едва Вирр, уже не в шутку мечтая провалиться куда-нибудь (она была согласна даже на ту самую орочью Долину Испытаний, где только кактусы и скорпиды/209/), мысленно взмолилась, чтобы чудом избежавший гибели в Запределье Кель-Странник наконец хоть что-нибудь сказал, потомок первого и величайшего Мага преклонил слух к тайным молениям дочери Солнечных Бликов.       - Идем со мной, Виеринраэ Солнечный Скиталец.       «Но как?!», хотела спросить девочка, но в глубине души она всегда подозревала нечто подобное.       - Я – твой отец.       В сознании Вирр воцарилась Пустота и первозданный Хаос; даже простому «Что?!» не нашлось места. Против воли и отстраненно, точно ведомая Повелительным заклятьем, она медленно покосилась на матушку.       На скандальное (чтоб не сказать – вопиющее) признание почтенная Кориаль слегка приподняла бровь. Самую малость. На взгляд Вирр, не возмущенно; скорее, вопросительно - примерно так (только не слегка) всегда делал старший брат Илли, когда слышал от двух подружек (сестры и Вирр) не слишком продуманную выдумку-подначку. Только при этом обычно добавлял: «Что, правда, что ли?»       - Вероятно, - продолжал Кель’тас, печально улыбнувшись, - мать не рассказывала тебе, но до войны мы были очень близки. - И он с несколько преувеличенной ностальгией поглядел на Кориаль.       Последняя, не опуская бровь и обозначив на лице некую заинтригованность, слушала рассказчика с интересом.       - Я виноват перед тобой, - вновь обратился к Вирр мятежный принц, - ибо знал о твоем рождении, но отыскал тебя лишь сейчас. Надеюсь, ты сможешь меня простить – на моих плечах лежал немалый долг. И обязанность сберечь наш народ от окончательной гибели. Мой удел высок, но поверь - одиночество меня всегда тяготило. Как и то, что моя возлюбленная дочь растет без родного отца, его любви и заботы…       Возможно, Кель’тас Солнечный Скиталец и был лучшим стратегом и тактиком Третьей Войны, но сейчас он, как говорят алхимики, явно смешал не то и не с тем: Вирр, на манер Рилля, помотала головой и ушами, и уже безо всякого восхищения уставилась на потомка Первого среди Основателей. Все встало на свои места - намеренно или нет, но мятежник Кель только что обидел Ансвэ. Возмущенная Вирр как-то даже засомневалась - так ли уж и неправда то, что говорили о принце власти. Но про себя твердо решила: если, получив отказ, он еще и станет искушать ее, как Ненавистный – Предателя(210) , силой и властью, то она, Вирр, перестанет уважать Высшего Кель’таса окончательно. И уже не важно, кто там кому служил – принц демонам или демоны принцу.       Своего любимого и любящего, доброго и заботливого отца она ни за что менять не собиралась. Даже за всю наличную магию Мироздания.       - …но теперь настало время тебе ко мне вернутся, - лишенный на родине всех титулов, кроме звания «Преступивший», перемен на лице Вирр словно и не заметил. – Сила, власть и сокровища Мира этого и прочих миров, - сын погибшего Короля сделал изящный до неприличия жест, словно отвергая перечисленное, - не станем говорить о пустом! Пойдем со мной, дочь моя…       Он сделал шаг, протянул руку и, чуть подавшись вперед, шепотом – жарким, таким, словно нависал над Вирр а не стоял шагах в десяти от нее – произнес:       -…ты ведь еще не знаешь, какая у меня там библиотека!       На принца-искусителя обрушился шквал чистой Силы пурпурного оттенка – цвета Аркана, магии мастеров. Что ж, знатоки говорят: в битвах Магов всегда так – чаще побеждает тот, кто успеет первым.       Вирр на мать мимолетно обиделась (неужели та настолько не верит в свою дочь?!), но тут же позабыла обо всем, кроме желания сражаться с Кориаль вместе – и вместе отомстить за обиженного папу. Она вновь, уже который раз за час (день? сутки? сколько же время прошло?) схватила оружие, но не смогла соскочить с того, на чем сидела: ноги словно онемели и едва двигались. Подозревая похитителя чужих дочерей в подлом коварстве и парализующих проклятьях, Вирр почти что скинула себя на землю, со стоном поднялась… но не смогла сделать и шага, упершись в незримую, чуть поддающуюся, но немедля пружинящую стенку. Вступивший в союз с демонами изменник своего народа был явно не при чем: стиль Кориаль (одним заклятьем себя не ограничивать), как и ее предусмотрительность (магический барьер лучше любого родительского запрета), Вирр узнавала всегда. Ей оставалось только наблюдать.       А посмотреть было на что.       Отразив первый натиск, принц атаковал ответно – тоже в классическом, довоенном стиле, когда магическую силу не считали и не берегли – но магией изумрудной, цвета Скверны и Сил Бездны; в очередной раз уклонившись, Кориаль пятью словами и тремя жестами вспенила вокруг противника пространство, зацепив при этом – намеренно, или случайно – ближние ряды сторонников и прислужников Келя. Те, словно случайная магическая атака пробудила их от сна, немедленно присоединился к схватке.       Вирр закусила губу, понимая, что одна мать не выстоит, и вдруг вспомнила о том, что не одна, что с ней те, с кем она путешествовала и сражалась последние дни. Она попыталась обернуться к Отрекшимся, к нерубу, Хессе и Харману, но шея окостенела и все тело не слушалось…       Кориаль тем временем стояла против рати Запределья твердо и проигрывать не собиралась, творя чудеса боевой магии, превосходя их новыми и посрамляя все известные Вирр по учебникам, романам и устным рассказам подобные истории. Но вместо радости и гордости за мать, на глаза девочки навернулись слезы. Если minn'da такая сильная, подумала она, ну почему же тогда - в то лето! - не пришла за ней, отчего не спасла и ее, и вообще всех? Почему отыскала ее лишь только когда все закончилось?       Вирр вновь почувствовала себя совсем маленькой и одиннадцатилетней.       - За Солнечный Колодец! – яростно закричала Кориаль тонким голосом прежней, еще живой Вэлли - и мир вокруг Вирр закружился…

***

      - Старшой идет!       Тумак в бок – короткий, со стороны незаметный, но внушительный и по-орочьи заботливый – был не из тех, к которым Вирр привыкла во время дружеской возни в Час Потех в школьном саду; скорее, он был стиле старины Полторауха, во время занятий по рукопашному бою очень уважавшего наглядность. Но убедившись, что она на сей раз действительно проснулась, Вирр была бы рада и удару тем самым, часто поминаемым подругой варварским орудием. Она выпрямилась – не торопливо, но и не мешкая, чтобы не привлечь внимание грядущего командира суетой и трепыханием – ухватила орчицу за запястье (та ощутимо напряглась, явно ожидая в ответ коварных эльфийских ухваток) и с совершенно искренним чувством благодарности коротко прошептала:       - Спасибо!       Шаманка тут же перестала ухмыляться и, озабоченно нахмурившись, не менее серьезно негромко спросила:       - Че, снилось чего, да?       Вирр молча кивнула.       - Этот? – мотнула головой орчица на полночь, подразумевая не то так и не разъясненного Отшельника, не то вполне себе понятного Короля-Лича.       Какое-то время Вирр разрывалась между уважением к матери и искренностью, но, припомнив девиз Ветрокрылых, склонилась к последней.       - Хуже, – коротко выдохнула она.       Глаза Харману стали напоминать совиные: теперь уже она стала примечать скорые признаки скончания мира – длинноухая зазнайка, что и трех слов без кружев не увяжет, начала вдруг изъяснятся коротко и ясно, пластая слова едва ли не тоньше, чем дядька Заргх свиную шейку.       - А чей-та может быть хуже? – озадаченно спросила дочь западных Степей, не испорченная родительским приглядом.       - Ой, ладно вам, - во весь голос, уже явно не опасаясь Захарии, радостно оборвала Хесса наметившийся было орко-эльфийский диспут о философии существования. - Ты посмотри вокруг, Вирр! Вот теперь уже все точно хорошо будет!       Девочка огляделась: вокруг было многоотречно и многооружно – пока она смотрела кошмары, конвойное охранение увеличилось по меньшей мере вдвое.       С Капитаном Ее Величества Гумбертом Вирр села бы играть в «Гибель полководца» лишь в крайнем случае: помимо честно распределенных случаем засадных полков, неумело прикидывающийся прямым как ратовище отрёк определённо отыскал бы у себя в карманах еще парочку неучтенных. Впрочем, немного и честно подумав, командира девочка оправдала: то, что она, размышляя ранее о последних резервах командования, про летучую мышку-гонца напрочь позабыла - не жульничество, и даже не хитрость Захарии, а ее, Вирр, дурная голова и рассеяность, совершенно недостойная Высшей.       Она прикидывала и так, и наособицу, но по всему выходило, что Капитан отправил в Подгород летучую собачку едва ли не в ту же ночь, когда Темный Следопыт привезла редкую алую добычу. Что именно Захария изложил в донесении, особого значения не имело – хватило бы упомянуть, на выбор, Дороти или пленника, чтобы навстречу каравану выступил отряд, и без учета сил Захарии достаточный для огорчения орденских наводчиков или осторожной задумчивости наместника Андорала. Именно на соединение с подмогой – а не в попытке улизнуть от возможной погони – и торопился Капитан Гумберт. И теперь Вирр (как и все ее походные соратники) с глубоким удовлетворением взирала на прибывших на помощь Темных (вокруг одной только телеги с юным паладином теперь постоянно находились целых шесть всадниц), полной роты латников (караван потолстел и растянулся; даже просто разглядеть со стороны сами телеги и фургоны теперь было бы непросто), отряд Отрекшихся-арбалетчиков (Вирр предпочла бы лучников, но отнеслась благосклонно) и некое количество не то Магов, не то Жрецов в хитровышитых мантиях (судя по снаряжению, с уклоном в алхимию). Тревожащий волосы легкий ветерок от рассекающих на малой высоте двух огромных лордеронских нетопырей под седлом (третий всадник бдил с высоты) уже окончательно вызывал чувство совершенной безопасности и ощущение гордой сопричастности к деяниям Ее Величества Сильваны.       Пока Хесса что-то разъясняла Дороти, а Харману ввинтилась в ряды латников – пообщаться, пополнить словарь (благо ненавистную орчице «молчанку» отменили) и заручиться будущими трактирными знакомствами, Вирр, оседлав Рилля, все думала о Захарии и военном деле. Вероятно, потому поклонник син’дорай и был хорошим, удачливым, а главное - выполняющим задания и при том не несущим ощутимых потерь командиром, что не давал воли некоему древнему пещерному атавизму (к сожалению, порой все еще свойственному даже некоторым из школьных знакомых Вирр). И хорошо знал, когда нужно «я должен сам, я не слабак, я справлюсь», а когда и можно, и стоит попросить помощи. Благо своего народа, жизни своих подопечных и успех общего дела он ставил выше того, что некоторые зачастую ошибочно именуют той или иной «гордостью».       Из него бы получился неплохой Высший.       Но рассуждений, как и зримых вокруг новостей и перемен надолго не хватило – Вирр неизбежно вспомнила пережитые, пусть и в грезах, неприятности.       И когда же я научусь отличать во сне сон от яви, мысленно сокрушалась она. Ведь столько подсказок было! А я даже про Дороти не вспомнила. И платье такое мать никогда не носила – всегда говорила, что обнаженность банальна и нужно давать простор чужой фантазии. И Рилль…       Она наклонилась к тигру и с нарочитой суровостью прошептала:       - Ты почему меня во сне бросил? Знаешь, как без тебя страшно было?       Рилль чуть повернул голову и фыркнул - напоминая, что спасать беззащитных тигров от Кориаль ему еще в детстве обещала как раз маленькая Вирр, а не наоборот.       Вопреки тому, что скорость каравана вновь стала прежней, дорога теперь казалась короче, да и утомляла меньше; словно Захария, отменив ускоренный марш и прочие тактические ухищрения, позабыл сказать времени «Шагом!». Последнюю версию, почти без улыбки, озвучила Хесса, когда на вечернем привале троица двуногих поделилась впечатлениями от минувшего дня. Вирр с предложенным толкованием – в стиле Криса Антера, лордеронского сказочника прежних времен – со смехом согласилась; Харману, на удивление, тоже проявила согласие и от привычной критики заумного, от длинноухих подобранного охвостья, воздержалась. Восьминогая подруга через мыслепереводчицу высказалась сдержанно и не вполне для последней понятно – судя по всему, ощущение и концепция времени у нерубов были иными, нежели у эльфоподобных.       Внезапная благостность орчицы проявлялась не только в терпимости к человечьим сказкам. Даже если не считать того, что Харману ни в тот день, ни после, ни разу не припомнила Вирр ее неуместный натележный сон, свидетельств (и как бы даже не знамений!) и без того было предостаточно. Из наиболее ярких - интендант, супротив обыкновения, за «скудную пайку» впервые остался не порицаем.       Очередную шараду Мироздания требовалось изучить и решить (хотя бы потому, что знать, чем живут подчиненные – для командира отряда не досуг, а обязанность) и Вирр, поразмыслив, пришла к простому выводу: Харману воспрянула исключительно в надежде на скорое прибытие. Вероятно, на ее взгляд путешествие в Подгород несколько затянулось: бедной, жаждущей славы и подвигов орчице уже давно не хватало, излагая на котовий лад, движухи. Последним, да и по сути, единственным достойным по орочьим меркам событием – то есть таким, за участие в которых об участниках сочиняют хвалебные касыды - была схватка с Плетью у Перекрестка. А теперь, когда благодаря объявившимся силам тяжким пропала даже надежда на схватку с врагом – до основания, как те питейные запасы у чествовавшего первенца отцова брата - Шаманка вожделела уже столицу разумной нежити как новое, пусть и без отрубленных вражеских рук и ног, но многообещающее приключение.       И в конце концов, в Подгороде были таверны. И были угощенческие долги, которые Харману наверняка не терпелось взыскать.       Сама же Вирр тоже пребывала в ожиданиях. Подземная столица неживых и немертвых союзников была интересна и сама по себе, и тем, что дарила возможность найти помощь для Вэлли. И даже если именно там и не отыщется ученый-Маг, способный разгадать мрачные секреты экспериментатора-изувера, то все одно остается вопрос о новом живом теле для Сервэль – вряд ли таинственный мучитель, заинтересованный, судя по всему, исключительно в душе Вэлли, стал бы хранить ее тело в стазисе; и уж тем более сомнительно, что заклятье до сих пор сохранилось. Вирр скорее рассчитывала на упомянутые орчицей еще в пещере у девочки-Стража слухи о Отрекшихся-алхимиках, способных выращивать всяческих живых существ. И очень надеялась, что ее бывшая школьная подруга, горячо желая вновь стать живой, все-таки уже смирилась с тем, что никогда не станет прежней. А потому обрадуется любой предложенной возможности и не станет, скажем так, капризничать. Тем более, что если договориться с отреками не выйдет (или слухи о мастерстве ученой нежити окажутся, как Харману честно предупреждала, всего лишь слухами ), Сервэль придется жить и вовсе в любом несиндорайском теле - допустим, кого-то из пленных врагов.       Тут Вирр, припомнив первые дни, проведенные с Харману в Призрачных и свои решительные планы на тот ужасный случай, если в грядущей жизни ей выпадет родиться орком, честно спросила себя: а как бы поступила она на месте Вэлли? Согласилась бы она – вот именно так, по собственной воле - прожить жизнь в теле хум’аноре, кал’дорай, дворфа или… гнома?! Нет, ну гном – это немыслимо, вздрогнула Вирр. Так и не решив, которая из трех прочих возможностей хуже, тем не менее - на всякий случай, мало ли что! - себе мысленно пометила: став дворфом или человеком, пришлось бы уделять куда больше времени и сил изучению магии; иначе эта самая полноценная жизнь будет очень недолгой - проще в теле Стража остаться…       Если же Подгород надежд не оправдает, Вирр всерьез надеялась, что предсказания Харману сбудутся, и Хесса продолжит путь с ними. Она привязалась с мертвячке, хотя и признавала: в одном отряде с ней, как на склоне унгорского вулкана – беспечным и рассеянным не место. Вот жаль только, что Дороти с ними из Подгорода точно не отпустят…       Ее Величество или некий ближний советник – кто бы ни принимал решение по каравану Гумберта, к известию о нежданном пополнении этнического состава молодого некро-государства отнеслись ответственно и всерьез: те самые, неопределенные Жрецы-Маги (как оказалось, лица, не последние в Королевском Обществе Фармацевтов) были посланы не столько для защиты каравана, сколько именно ради самой паукообразной; по крайней мере, один из них. На первом же привале он, не дожидаясь прибытия в столицу, по вульгарному, но довольно точному выражению Харману, попытался Хессу от нерубицы отженить, прямо и почти по-рензитеновски (отличаясь от мертвячкиного мэтра лишь проявлением чувств) дав ей понять, что свое дело она сделала и теперь настало время профессионалов – того же дела, телепатического.       Огорченная нерубопереводчица спорить не посмела (да и не могла); Захария, как всегда неожиданно оказавшийся поблизости (и, как всякий, полевой командир(211), недолюбливающий гражданско-кабинетное начальство), уже набрал было воздуху для, вероятно, краткой, но исполненной нечастых метафор речи, но высказаться не успел. Обожаемая Дороти (каковой чужая пока еще иерархия была как мурлоку сапожки) исполнила давешнюю, памятную подругам сольную «партию выставочного парового котла» (переполошив весь лагерь и удивив ездовых нетопырей), после чего верхней передней осторожно подгребла мертвячку поближе. Подобно Рензитену, посланник из Подгорода усугублять недовольство восьмилапой некро-барышни не стал, немедленно смирился и проникся духом сотрудничества – как минимум, на время походных условий.       Интересно, вспоминая этот случай, подумала Вирр, а если Дороти оставаться в Подгороде не пожелает? Кто знает, вдруг нерубы куда проще относятся к своим поднятым мертвецам, а значит, родичи ее не отвергнут… Вот даст Отрёкшимся понять, что хочет домой – и что они с ней станут делать? Тактично уговаривать, или…       Дабы не сочинять преждевременных и, пока что, беспочвенных трагедий, девочка припомнила определенные высказывания и оговорки уже знакомых Отрёкшихся и - за отсутствием иных фактов – приняла как рабочую гипотезу, что в необходимость (и даже обязанность) разумной нежити друг за друга держаться и друг дружку не обижать верят не только Капитаны конвоев, Жрецы и топорники, но все прочие граждане неживого королевства. А вот то, что некая Охотница за всеми делами и событиями так и не удосужилась прояснить, как относится к своим немертвым ее собственный народ, было как раз если и не трагедией, то существенным упущением. И до последнего дня условия для приватных бесед с Темными Следопытками были, откровенно говоря, недружественными - о чем уж говорить теперь? Вирр приподнялась с лежанки и попыталась среди еще более, чем прежде многочисленных отреков разглядеть элитных слуг Ее Величества, а среди них признать именно ту, что любовалась ее вольтижировками на Рилле (как верно говорила наставница в Науке Весенних Радостей прекрасная(212) Этель, и малая симпатия способна соединить края пропасти). Ну да, проще в взбаламученном пруду отыскать невидимого кои (213)…       Вирр вздохнула: теперь уже только в Подгороде, да и то – если повезет, и кто-нибудь из бывших кель’дорай согласиться рассказать то, что у Отрекшихся полагается крайней личным и недопустимым для досужих расспросов. Девочка тряхнула головой: хоть кто-то из Темных должен понять, что для нее – пока еще живой эльфийки – это не пустое любопытство!       Одно хорошо: ждать осталось совсем недолго. Завтра к полудню, по словам Вильгельмины, караван минует Бастион(214) - восточный рубеж пока еще небольшого государства мертвых; и с того момента походные соратники Вирр могут считать себя дома. Ну а для самой синдорайки и орчицы все только начнется. А быть может, и для Хессы. При­меча­ния (в "Ком­мента­рий к час­ти", увы, не по­мес­ти­лось): (204) Хотя с возрастом бедному тигру стало труднее – теперь под диваном не спрячешься. (205) См. примечание 98. (206) Hellfire Peninsula, местность в Запределье – расколотого на части родного мира орков, ранее называвшегося Дренором - в силу деятельности демонов и постоянных военных действий между ними и войсками Азерота – наименее приспособленная для жизни. Подробнее - http://wowwiki.wikia.com/wiki/Hellfire_Peninsula (207) Blasted Lands – местность в верхней южной части восточного континента; именно туда Гул'Даном был открыт портал, что привел орков в Азерот. Некогда была частью болот Черных Топей, но под влиянием тайной орочьей магии ее ландшафт катастрофически изменился. Подробнее - http://wowwiki.wikia.com/wiki/Blasted_Lands (208) «Оранжевое и голубое» - цвета прежней (кель’дорайской, довоенной) государственности Королевства Высших. (209) Вообще-то на той стороне Азерота под Вирр в данный момент находился, скорее, тауренский Мулгор; но бедной девочке было сейчас не до точностей в землеописании. (210) То есть Король-Лич – Дар’Кхана (211) В данном случае – «полевой командир» в старинном значении; то есть тот, кто командует полевыми войсками, а не гарнизонными.