Когда космос говорил со мной

Тихое урчание наполняло воздух. Пять минут назад Сильвия подошла к нему и осторожно уложила морду на колени. Морда была узкая, с плотно прижатыми ушами и зажмуренными глазами. «Чеши меня, человек», - молчаливо, без слов, говорила Сильвия, устраиваясь на коленях Мартина тяжелой хищной головой. И Мартин чесал. На Марсе почти нет животных. Те, которых привозили с Земли, плохо приживались. Непривычная гравитация, разреженная атмосфера, отсутствие нормального питания делали их вялыми и апатичными. А потом откуда-то с никому неизвестной колонии в системе Сириуса привезли их. Кошек. Но это были не те маленькие зверьки, которые так любимы на Земле, и даже не их более крупные и дикие сородичи. Сильвия, кошка с Сириуса, была дымно-серого окраса с легким оттенком синевы. Ее мех на ощупь казался гладкой и мягкой металлической проволокой. Там, на безымянной планете, которая была ее родиной, эволюция подарила ей отсутствие белкового строения, и возможность ступать упругими подушечками лап в пустоте, не делая ни единого вдоха. В ее глазах сияли космические огни. Ее тело всегда горячее, хотя под густым мехом и гладкой кожей не бьется живая кровь. Говорили, что не стоит привозить этих урчащих монстров на Марс. Кисточки на их ушах были тверды, как сталь, и их называли кошками предтеч. Они разбежались по красным дюнам и скалам, и вскоре заселили безжизненные поверхности упрямой планеты. Чем они питались? Вылизывали Млечный путь своими длинными влажными языками? Глотали космический ветер пастью, откусывали острыми зубами звездный свет? Их изучение однозначно позволяло сделать вывод только о том, что кошки очень умны, возможно, умеют телепатически и посредством набора звуков общаться между собой, и что к людям они не питают враждебности. Сирианские коты остались на Марсе после того, как там, среди покрытых ржавчиной безводных морей и холодных пустынь поднялся в черное небо зловещий росток Иггдрасиля. Некоторые люди, в том числе Мартин, остались тоже. Не потому, что пожелали этого. Когда началась эвакуация, больше напоминающая паническое бегство, кораблей не хватило. Им пообещали, что вернутся и заберут их всех в безопасное место. С тех пор прошло десять лет. Многие на их метеорологической станции умерли, многие сошли с ума от ужаса и отчаяния еще в первые месяцы. Иггдрасиль рос, но он не расколол Марс на части, как было с Ганимедом. Он словно чего-то ждал. Работа на станции почти остановилась. Эфир молчал. А потом, спустя два года, оттуда начала звучать бодрая музыка и торжественный голос диктора, сообщающий последние новости о том, как идут на Земле и на Марсе восстановительные работы. О том, что война окончена, и угрозы предтеч больше не существует. Голос рассказывал, сколько ракет прибыло для того, чтобы уничтожить все следы чужого вторжения. Сколько ресурсов и средств выделила метрополия на восстановление своих колоний и орбитальных станций в Солнечной системе. Но сколько Мартин ни смотрел в небо, где сиял Юпитер, постепенно отогревающий Марс своим термоядерным теплом, он не увидел там ничего, кроме привычного рисунка созвездий. Ни одного корабля. Ни единого. Может быть, они садились на другой стороне планеты? Там, где были города? Где возвышалась под прозрачным энергокуполом столица красной планеты, блестящая огнями и металлом Терафия? Множество раз Мартин и другие покинутые включали приемники, перебирали все частоты, посылали запросы в Азимут, главный космопорт – безрезультатно. Они звонили в правительство Терафии по горячим номерам, звонили своим родным и близким, живущим в столице – молчание. Только тихий треск помех, звездный ветер в динамиках и морось белого шума на экранах связи. И этот голос, всегда на одной и той же частоте. Не человечески уверенный, сияющий голос говорил о том, что все в порядке. Сегодня в Терафии заработали магазины и состоялась праздничная распродажа в честь открытия сезона. Налажена связь, снабжение и пассажирские перевозки. Возобновлены исследовательские работы, запущены новые проекты, новые шаттлы и искусственные спутники. Терафия, горящая в марсианской ночи тысячью огней, вновь жива и ждет своих детей домой. Безумная надежда, точно тень, алчный призрак, витала над затерянной, одинокой станцией, пока, смеясь, не покинула их навсегда. Голос говорил, что никакого Иггдрасиля на Марсе нет, но Мартин видел иное: день за днем, ночь за ночью тускло мерцал вдали росток исполинского дерева, заслоняя причудливым сплетением ветвей горизонт. Движимые остатками упования на чудо, они снарядили экспедицию в Терафию. Несколько машин было на ходу, и желающие удостовериться во всем лично сразу же нашлись. Передачу, что вел загадочный диктор, отследить не удалось, радисты только качали головами, мол, длина волны такая, словно она вообще идет не с поверхности планеты. Точно сказать нельзя, но, чтобы посмотреть на источник передачи, они бы, например, слетали до Плутона. И все же экспедиция отправилась в путь. Спустя много дней они вышли на связь. Из динамиков по станции разнесся тихий шепот, голос едва можно было узнать: «Создатель, помоги нам. Терафии больше нет. Мы покажем вам, что происходит в городе. Смотрите как следует, потому что это конец. Мы проиграли, никто сюда не прилетит. Здесь повсюду ОНИ». Замелькали дрожащие, плохо отснятые кадры. Помехи шумели, трансляция постоянно прерывалась. Вот Терафия, залитая мягким светом второго солнца, в которое Иггдрасиль превратил Юпитер. Настоящее чудо, исполненное ювелирной, гениальной технологией ушедшей расы. Зачем? Неужели для того, чтобы вдохнуть жизнь в покрытые пылью веков равнины, в холодные моря? Мартин дорого бы дал, чтобы заглянуть сквозь сотни лет и увидеть, что из этого получится. Юпитер стал очень маленькой, очень уютной звездой, он не опалял, как Солнце, он обнимал Марс теплыми ладонями своего света, что лился с пронизанной термоядерным синтезом газовой поверхности бывшей планеты. Что стало с Сатурном, Мартин не знал, как не знал ничего и о Земле, кроме того, что и она – уцелела. Но происходящее на ее поверхности было загадкой, их разделяла космическая пропасть, и без кораблей она была неодолима. Меж тем, Терафия была совсем рядом. Разрушенные, брошенные дома и улицы. Кое-где сияет неон реклам и горит свет во всех окнах высотных зданий. Рядом – зияют черные воронки от снарядов. Улицы разворочены, дома искорежены и начисто сметены взрывной волной. Неопрятные груды мусора и обломков там, где когда-то простирались цветущие кварталы, рожденные от союза научного гения, выдумавшего технологии их постройки, и любящих рук тех, кто эти идеи воплощал. Юная, прекрасная Терафия, любимое дитя озаренного надеждой оживить Марс человечества, лежала в руинах. Город обстреливали, и сделали это сами люди, после того, как он стал добычей чудовищ. Защитного купола больше не существовало. Бережно выращенные сады и парки погибли, несмотря на то, что в целом на Марсе стало намного теплее, чем раньше, и климат смягчился. Дыханье космоса обожгло и сделало черной траву, увяли цветы. В новостях рассказывали о том, что в Терафии вновь запущен Луна-парк, а люди на станции видели, как по обломкам величественного колеса обозрения медленно ползают покрытые щупальцами, бледно светящиеся монстры. Когда трансляция оборвалась, пришла тишина. Плеснула на станцию удушливыми, высокими волнами, и все утонуло, камнем пошло ко дну. В этой тишине очень отчетливо было слышно, как заплакала пожилая леди, которую за ее характер прозвали бабушкой-штурмовиком. Сухие, прямые плечи вздрогнули раз, другой, а потом поникли, а из ее светлых серых глаз в сетке морщин полились крупные, горькие, как у ребенка, слезы. В Терафии жил Мигель, ее любимый внук, и никто не мог сказать наверняка, успел он на корабль, когда объявили эвакуацию планеты, или нет. Родители Мигеля сгинули в экспедиции на Фомальгаут, звезду дурных предзнаменований, когда ему было восемь. Ему достались сотни не нужных плачущему ребенку соболезнований, солидная компенсация от правительства, и потрясенная не меньше его бабушка – врач на захудалой метеостанции, куда отправляют на полугодовую вахту, как в ссылку. А теперь не было и этого. Ничего, только тихий плач старой женщины перед опустевшими экранами и не прозвучавшие, никому не нужные слова скорби и утешения. Так погибла Терафия, но они продолжали жить. Мартин занимался охраной периметра станции. Когда предтечам стало нечего есть в городах, когда были дожеваны и усвоены последние кусочки сладкой органики, колкое, ледяное электричество, горячие атомные генераторы, тающие во рту баки с чуть горьковатым топливом, жирные, пахнущие разложением, но все равно питательные мусорные контейнеры, даже совершенно безвкусные автоматы для варки кофе и стирки белья – все, монстры сплюнули пустые шкурки и скорлупки цивилизации, бросили ее обглоданные, облизанные кости и двинулись в пустыню. Но там их ждали другие чудовища, более древние, более совершенные. Более приспособленные. Истинные хозяева Марса после панического бегства плачущего в ужасе человечества – сирианские кошки. Мартин не был уверен, что ублюдков сожрали и изничтожили всех. Но он думал, что так оно и было. Кошки отвоевали для себя и людей Марс. А если монстры, пробужденные Иггдрасилем, вернутся – у них были Сильвия, и Тео, и целый выводок их котят, дремлющих на крышах станции в лучах неяркого света Юпитера. Смертоносные дети богини Баст, сгустки тепла с далекой безымянной планеты, покрытые металлической шерстью. «Гладь меня, человек» - мурчала Сильвия, и ее голова покоилась у Мартина на коленях, а его пальцы ласково обрисовывали контуры массивной челюсти. Ладони нежно касались прижатых ушей, извлекая из пасти этот вибрирующий, густой звук.