Когда космос говорил со мной

Не то, чтобы Мартин рассчитывал удрать далеко – он и не удрал. Ступени лестницы внезапно ушли из-под ног, их сменила космическая пустота, пропасть среди звезд. Далеко под ногами астронома поворачивался циклопический алый шар планеты. Там рассвет сменялся мягкими сумерками, извергались вулканы, вскипали моря, и распускались огромные бутоны доисторических цветов, тянулись в подогретое Юпитером небо белые деревья. Весь запад закрывала ослепительная серебряная корона Иггдрасиля – в его ветвях стояло солнце, пробивалось сквозь них бледными протуберанцами холодных лучей, превращая дерево предтеч в гигантский столб голубого света. Это была дикая, невиданная, могущественная красота, которая могла растереть человеческий разум в пыль просто одним только своим видом. Крик застыл в легких Мартина – звук исчез вместе с воздухом, но он не задыхался. Повинуясь какому-то звериному чутью, Мартин отвел взгляд от собственных ног, опирающихся на бескрайнюю пустоту, и увидел Шайнена. Предтеча стоял чуть поодаль. Он поднял руку в черной перчатке, обращая ее к Марсу: - Я - Майя предтеч, Оракул. Я прихожу из глубин времени, когда одна эпоха умирает, и рождается другая. И если я говорю тебе, что не причиню тебе вреда, значит, так оно и есть. Моя эпоха испустила последний вздох миллиард лет назад. Ее агония была чудовищна. Даже я думал, что такое уродливое, искаженное существование уже не повлечет за собой никакого возрождения. Мы погибали в хаосе и звездном пламени, и вместе с нами в небытие канули целые системы, а на других зародилась отвратительная, паразитическая жизнь, которой вы, люди, дали имя Предтечи. Шайнен сделал паузу, замолчал – Юпитер золотил марсианские полюса, одевал планету неяркой световой каймой. Солнце чуть сместилось – теперь его закрывало переплетение ветвей Иггдрасиля. - Это, - Оракул протянул руку в ту сторону, и указал пальцем, - Шуракан, машина, созданная в последние эпохи нашего мира для того, чтобы исправить все, что мы сотворили, и, возможно, когда-нибудь дать нам еще один шанс. Но, как и остальные наши механизмы тогда, Шуракан несовершенен. Его не хотели запускать, а потом все-таки сделали это. С его помощью было восстановлено множество систем центрального сектора. Перед тем, как все закончилось, мы сумели остановить распад известной нам части Вселенной. Но, как ты понимаешь, если бы все оказалось так просто, я бы не стоял сейчас здесь, перед тобой. Мартин молчал. Теперь ему было совершенно некуда бежать. Приходилось признать и это, и то, что ему придется выслушать странного пришельца, умеющего по щелчку пальцев перемещать выбранные объекты на ближнюю планетарную орбиту. Из-за правого бока Марса лениво выползала полусфера станции – Мартин узнал ее. Это была древняя, как мир, вызывающая одни только проклятья посудина – ее давно пытались списать, но метрополия раз за разом отклоняла все запросы, и Мисс Развалюха, как ее прозвали обитатели Терафии, продолжала терпеливо (и немного ехидно) ползать по орбите. Вместе со второй станцией, Македонским, они довольно успешно выполняли возложенную на них функцию метеоритного щита. Теперь обе станции наверняка брошены, подумал Мартин. Говорили, Макендонский вообще упал где-то в северном полушарии планеты. Прямиком в сухие дюны красных морей, или на острозаточенные лезвия марсианских хребтов. А вот Мисс Развалюха, и без того древняя, как вселенная, пригнанная, кажется, еще с орбиты Сатурна, продолжала деловито ползать по давно отлаженному маршруту. Кто знает, сколько метеоритов ударилось в ее изрытые космосом борта? А сколько отклонил мощнейший магнитный импульс? И какой из этих несущихся на бешеной скорости кусков камня мог бы превратить их поселение в жалко дымящиеся обломки? Мартин преисполнился такой щемящей сердце благодарности к уродливой, кособокой посудине, что готов был пропустить мимо ушей дальнейшую речь Шайнена. Но тот словно понял, что его не слушают, и смолк. - Так вот, значит, как называется эта штука на самом деле, - вымолвил Мартин, наконец. – Мы прозвали его «проект Иггдрасиль». Никто так и не отважился подобраться к нему ближе, чем на несколько километров. Иггдрасиль, как и положено древу наших мифических миров, порождает искажения времени, пространства, и вот этих уродов, которые все жрут. - Шуракан работает со сбоями, - подтвердил Шайнен несколько печальным голосом. – В том числе и потому я здесь, хотя для меня это и представляется весьма трудной задачей. - Трудной? Смеешься, да? Ты предтеча! Ты можешь выпихнуть человека на орбиту и прикуривать от сверхновых. Ты, наверное, настолько крут, что даже смог бы утопить в ртути урановый лом! Нет - сожрать урановый лом и запить его ртутью! И ты говоришь мне о том, что тебе трудно, да? - Помимо меня существуют и другие предтечи, - миролюбиво продолжил Шайнен. Он даже не улыбнулся столь пылкой речи, но в голосе появились другие, точно чуть более живые нотки. – У меня и Вечной принцессы, нашей правительницы, возникли некоторые разногласия. И весь этот миллиард лет я по всем определениям и законам вашей и нашей физики мертв. Но теперь есть ты, Мартин. Ты рожден, чтобы стать новым Майя предтеч. - Но я… - звезды пялились на Мартина из необозримого далека. Над головой тысячей огней пламенел Млечный путь. Они были здесь миллионы лет, понял астроном. И он – будет ровно столько же, и даже больше. Шайнен – или как зовут это существо? – это могущество в самом чистом, первозданном виде, ничем не замутненная, яростная мощь огня предтеч, тех, что когда-то были рождены на раскаленной поверхности собственного солнца. - Я… ведь всего лишь я, - прошептал Мартин в ответ, и Шайнен впервые за весь их разговор улыбнулся: - А кто говорит, что этого недостаточно? - Что с нами всеми будет? Что будет со мной? - Разное. Вам будет больно и вам будет хорошо. Вы сможете встретить что-то сложное и решить это, или не решить. Вы увидите множество закатов и рассветов, или не увидите ничего. Сможете ухватить комету за хвост, посадить ваши корабли на незнакомые планеты и пройтись нашими звездными дорогами. Кажется, именно это вы и называете «жить». И ты, Мартин, будешь жить. Ты будешь слышать космос, а космос будет говорить с тобой. - Я изучал Фомальгаут до того, как ты пришел. Там происходит что-то странное. Его спектр изменился, свечение стало ярче. - Да. Звезда разгорается. Вся энергия Шуракана собирается в одной точке. Начинается финальная фаза. Я мог бы показать тебе, если хочешь. - Нет. Да. То есть… Он не успел договорить. Черные ступени пирамиды упирались в своей острой вершиной в неспокойное алое небо. Электромагнитный шторм бушевал уже вторые сутки – Терминал лежал в руинах, перемолотый пробужденными и пришедшими в движение сейсмическими силами. Мэгид ворчал глубинными вулканами и выгибал свой сгорбленный, уродливый хребет, распрямляя искривленные, деформированные кости. Падали в пропасти длинные цепи гор, равнины тяжело колыхались - целое море из вязкой, как битум, и такой же тягучей земли, покрытой слоем радиоактивного пепла. Поверхность планеты то и дело хлестали молнии. Это апокалипсическое зрелище совсем не было похоже на то, что происходило на Марсе. Мартин понимал – еще немного, и планету развалит на куски, разорвет сотней обломков, и в секторе Фомальгаута прибавятся мегатонны космического мусора. От неминуемой катастрофы Мэгид удерживал только Иггдрасиль. Шуракан. Зловещий белый росток прошивал слои дымной, заполненной копотью атмосферы, поднимался выше, и там тянулся во все стороны, выбрасывая гибкие плети, которые в свою очередь спускались вниз, и давали там корни, буравя распадающуюся твердь. Такого Мартин не видел нигде. И никто не видел – Мэгид постепенно оплетало густой сетью, по которой быстро бежали пульсирующие импульсы энергии. Посреди всего этого фантасмагорического хаоса черным монолитом возвышалась огромная пирамида. Она называлась Сион, вспомнил Мартин. Пирамида Сион, резиденция Вечной принцессы предтеч.