Когда космос говорил со мной

Пока Мартин смотрел вниз, на планету, он совсем позабыл о Шайнене. Шуракан медленно расползался, как ряска на поверхности пруда, поблескивая в темной, пыльной атмосфере. Буря постепенно прекращалась, и алое, истерзанное молниями небо становилось все светлее и светлее. Исчезал болезненный, нездоровый оттенок облаков, распадалась и оседала пыль. Мартин видел, как серебряные ростки осторожно трогают вершины скал, но так и остаются в воздухе, как сталагмиты, не достигая поверхности, и застывают. Шуракан останавливался, так и не охватив планету полностью – только ее ночную сторону, из-за отсутствия вращения планеты лишенную света Фомальгаута, и совсем немного – экватор. Но теперь линия сумерек постепенно смещалась. Мэгид, это чудовище предтеч, скроенное из остатков сожранных планет, получил оживляющие разряды тока мощностью в сотни миллионов ватт, и его истлевшее сердце вздрогнуло. Мартин почти слышал натужные, скрипучие попытки огромных легких сделать выдох и вдох, выдувая из себя похоронную пыль множества погибших веков. И вот, наконец, ему удалось сделать это, и планета закашлялась десятком вулканов, изрыгающих из своих недр потоки криогенной лавы. Нуль градусов по Кельвину – температура снежных покрывал, под которыми предтечи спят и видят свои космические сны, когда наступает голод. В фиолетовых небесах Мэгида сгорала звездная пыль, и падала на землю пылающим дождем. Но это было еще не все. Мартин, наконец, услышал мелодию. Сложились воедино надсадные хрипы древних монстров, восстающих из собственного праха, шепот угасающего солнца, почти ставшего холодной газовой туманностью и легионом антигравитационных частиц, стягивающихся в таинственную льдистую материю черной дыры. Фомальгаут, миллиарды лет назад бывший незагоревшейся звездой, коричневым карликом, как Юпитер, перестал шептать в пустоту о собственной гибели, и вспомнил давно позабытую музыку. Миллиарды лет назад предтечи уже зажгли его один раз. И теперь делали это снова. «Шибальба», земля без надежды и возврата, согревалась под лучами собственного злого солнца, которое вместо иссушающего, жесткого излучения и бомбардировки поверхности сотнями рентген вновь могло дарить Мэгиду свет. Там, в алых глубинах океана плазмы, покачивался серебряный цветок – Иггдрасиль. Шуракан. Механическое божество, своим бережным прикосновением оживляющее погибшие звезды. Мартин закрыл глаза, и позволил небесному хоралу зазвучать в его сердце. - Мне жаль, но я не могу показать тебе больше… - шепот Шайнена раздавался словно с другого конца вселенских путей. - Ты сможешь сам… - Шайнен? Прозрачный силуэт предтечи совсем истончился – невесомая призрачная материя, легкое дыхание далеких звезд. - Теперь ты – Майя. Я могу уходить. Шелест опадающей листвы, первая изморозь в траве, и звонкий лед, потревоженный неосторожными шагами торопливых прохожих. В голосе Шайнена словно звучало все, что Мартин когда-либо слышал, спеша в школу осенним утром. Он вспомнил себя – долговязого вихрастого мальчишку с россыпью веснушек на бледных щеках и даже на ушах. Вспомнил свой полосатый кусачий вязаный шарф – зелено-кирпичного цвета, и шапку, которая вечно наползала на лоб куда ниже, чем это было удобно. Вспомнил свою кожаную куртку на размер больше, зато с эмблемой любимой футбольной команды, и даже слишком короткие штаны – лодыжки всегда холодил ветер, и там, где заканчивались носки, кожа покрывалась колкими пупырышками. Вспомнил школьную сумку через плечо, в которой всегда лежали гамбургеры в промасленной, хрустящей бумаге – их подкладывала заботливая мама, и Мартин уплетал их в большой перерыв, спрятавшись в дальний угол столовой, чтобы никто из старших мальчиков не заметил его, и не отобрал. Гамбургеры всегда были острыми и солеными, после них хотелось пить, и Мартин с наслаждением истинного десятилетнего богача выгребал мелочь на стакан колы, а потом стирал с его картонных боков холодный конденсат, и высасывал содержимое через трубочку. - Что? – Прошептал он, и повторил: - что? Где-то далеко внизу, под их с Шайненом ногами, вновь была алая поверхность Марса. Ее покрывали плотные, белые, почти земные облака, и Мартин вдруг почувствовал, что он больше не представляет собой статичное орбитальное тело. Он падал. И Шайнен, все еще стоящий напротив, падал тоже – зеркальное хрупкое отражение, усталый осенний призрак, который знает, что весна придет без него. Бесцветные глаза предтечи смотрели на Мартина, а потом закрылись. Его узкое нечеловеческое лицо осталось бесстрастным, но астроному почудилось мечтательное выражение. Мартин вспомнил, как бежал в школу рано поутру, и лед хрустел под подошвами его ботинок. Дорога лежала мимо воскресного парка аттракционов, но даже в будний день из его кованых, кажущихся Мартину старинными ворот, доносилось дыхание праздника. Парк осторожно выдыхал на бегущих в школу мальчишек карамель, сладкую вату, гарь бенгальских огней и механическую горячую смазку из шестерней колеса обозрения и движущегося лабиринта чудовищ. Втягивал в себя восторженные жадные взгляды, трепет сердец, и звон монеток, которые сбивчиво пересчитывали в кармане потные от волнения детские пальцы. «Мы должны посмотреть на человека-мотылька и летающую женщину. Увидеть, как страх заполняет темные коридоры лабиринта ужасов, и как серебристо поблескивают в глубине палаток волшебные зеркала. Должны прокатиться на карусели десять тысяч раз, и говорят, здесь есть король всех монстров. Вы видели короля? Говорят, у него клыки, и рот никогда не закрывается, поэтому по подбородку бежит слюна…» Почему он падает? Мартин никак не мог понять, пока не увидел, что Шайнен исчез. Он позвал его еще и еще – предтеча не отвечал. Космос вокруг бурлил древней нейтронной жизнью, но Шайнена в нем больше не было. Падение становилось все быстрее. Теперь Мартин чувствовал жар, и слышал свист в ушах – это начались пока еще разреженные, верхние слои атмосферы. Он поднял руку, и увидел, как вокруг нее от соприкосновения с воздухом разгорается бледный огонь. Его кожа и плоть давно должны были расплавиться, стать бесформенной первозданной глиной, а потом пеплом, но Мартин все еще дышал, и чувствовал прохладу на щеках – в отличие от затылка, куда бил раскаленный, все уплотняющийся поток ветра. Он несется на Марс головой вниз, понял астроном. Точно падающая звезда.