Ничьи

Вадим погрузился в пучину внешнего безразличия. Так было легче привыкать к невыносимо одиноким, бесконечно долгим дням без младшего брата. Его душа находилась в растерянности, его сердце истосковалось по Глебу, которого просто взяли и смахнули из его жизни. - Вадим, надо приспосабливаться. Надо, мой хороший, - уговаривала мальчика Зоя Петровна, обеспокоенная его состоянием. – Так ведь и заболеть недолго. На это Вадик лишь отводил глаза и молчал, словно немой, уставившись в стену и глотая обиду. Не спорил, но и не соглашался. Только перемалывал в голове произошедшее и мысленно обращался к маме, чтобы она помогла ему вернуть Глебушку. Легче не становилось. Только хуже с каждым днем. И темнее с каждой ночью. Когда сон ненадолго брал над ним верх, он видел младшего брата, запутавшегося в каких-то сетях, и слышал, как тот зовет его, не имея возможности выпутаться. Вадим просыпался в слезах, задыхаясь собственной беспомощностью, чувствуя, как царапает когтями тоска по придавленной горем душе. Ему хотелось кричать и выть от несправедливости. Лишив его брата, у него как будто вырвали сердце. Он физически чувствовал отсутствие Глеба. Пламя боли выжигало старшего Самойлова изнутри, делая равнодушным ко всему, что не имело отношения к младшему. Добрый, покладистый, общительный нрав бесследно испарился, сменившись угрюмой уединенностью. Мальчишки из комнаты брата жаждали узнать, что было дальше в сказке про изумрудный город, но Вадим ни в какую не хотел продолжать чтение без младшего, считая, что это будет предательством по отношению к нему. У него не осталось от Глеба ничего, ни одной вещички, ничего чтобы он мог прижать к себе и почувствовать запах брата. Он блуждал по лабиринтам памяти, уходил в самые дебри. Туда, где были мама, папа и Глебка. - Полегчает. Ты забудешь его. Его образ со временем сотрется из твоей памяти. Все пройдет. – Спокойно говорила Анна Ивановна нисколько не смягчившись к мальчику, после произошедшего. - Нет! Никогда! – морщился Вадим, обожженный этими словами, ощущая, как они, словно колючая проволока обдирают его сердце. - Убери его имя в самый дальний уголок души и когда-нибудь, когда у тебя самого родится сын, достань его оттуда и отдай своему ребенку. Так ты искупишь вину, которая сейчас терзает тебя. - Советы нянечки хлестали по лицу безжалостно-ледяным, промозглым ветром, и от этого мальчика охватывала еще большая тоска по своему утерянному дому, и ярость, от которой он едва не терял сознание. Вадим был похож на открытую рану. По ночам он надрывно глотал огромные куски боли. И уплакивал свое горе до изнеможения, вставая по утрам отупевшим от слез. Он полностью ушел в себя. Закрылся. Забрался в кокон из печали и тоски, и пробиться сквозь него не удавалось ни воспитателям, ни друзьям. И даже Ванька никак не мог разговорить друга. - Он мне доверял, - тихо произносил Вадим, глядя не на приятеля, а сквозь него. - Если с началом учебного года не отойдет, - бросила директриса Зое Петровне и Анне Ивановне в ответ на их сетования. - Будем принимать меры. А пока подождем, может, на море очухается. Тоска по младшему братику раздирала Вадима на клочья. За все неполные семь лет Глебовой жизни он не расставался с ним ни на один день. Его измученная душа рыдала, не находя покоя. Его горе было настолько велико, что удивительно, как оно вообще помещалось внутри ребенка. Вадик тонул в нем с каждым днем все глубже. И только присутствие младшего брата рядом помогло бы ему выплыть на берег. Он винил во всем то воспитателей, то директрису – воплощение настоящего зла, то себя. Себя, потому что не оправдал назначение старшего брата, и позволил увезти Глеба. Единственного человека, оставшегося от его семьи. Теперь можно было сказать точно, что семьи у него больше не было. Он распадался на куски боли и отчаяния. А где-то, в нескольких кварталах от детского дома, в кирпичной пятиэтажке, младший Самойлов заходился горючими слезами. Он обнимал сам себя за плечи, задыхаясь рыданиями. Слезы безостановочно катились по щекам. Мир шестилетнего мальчика, собранный еле-еле по частям его братом, стал стремительно разваливаться. Детство превращалось в груду обломков. Он всем своим маленьким сердцем чувствовал острое одиночество, которое заставляло его волчонком выть от невыносимой тоски по родителям и брату. Женщина, претендующая на роль его мамы, пыталась утешить мальчика, отвлечь его, но Глеб не поддавался ее мягкому, но чужому голосу. - Я хочу к маме, - надрывно всхлипывал Глеб, приводя в замешательство Свету и Олега. - И к Вадику. - Его детское сердечко кричало, разрываясь от обиды и боли, худенькие плечики нервно вздрагивали. Мужчина протянул приемному сыну леденец на палочке в виде петушка. Глеб на мгновение смолк, нерешительно взял в ладошку лакомство. От конфеты пахло домом и мамой. На глаза тут же снова навернулись слезы, маленькое личико, с которого еще не успели сойти красные пятна от предыдущей истерики, вновь исказилось в плаксивой гримасе. - Пожалуйста, пожалуйста, я хочу к Вадику, - взывал он, умоляющими глазами смотря на совершенно чужих ему дядю и тетю. Родители беспомощно переглянулись и, оставив мальчика одного, удалились на кухню, для короткого совещания. Всё шло совершенно не так, как они себе это представляли. Хотя Света и Олег, прежде чем решиться взять ребенка из детдома, консультировались с детским психологом и читали специальную литературу, выданную им же, где как раз упоминалось о том, что такие случаи поведения со стороны ребенка вполне возможны. Все дети разные и привыкают к смене обстановки по-разному. Следовательно, надо запастись недюжинным терпением и выдержкой. Когда они вернулись в детскую, Глеб продолжал сидеть в той же позе, как и до их ухода, прижимая к себе своего старенького медведя и не обращая внимания ни на одну новую игрушку, которые были расставлены в ряд на спинке дивана. Потрепанная шерстка мишки намокла от слез младшего Самойлова. Новая мама гладила его, ласково заглядывала в голубые глаза, но мальчик не пускал ее внутрь своей души, продолжая барахтаться в одиночестве. На следующий день все повторилось один в один. Глеб выплевывал кашу, давился супом, закрывал рот двумя руками, отворачиваясь от ложки с картофельной запеканкой, которую подносила к его рту Света. - Нет, - из последних сил упрямился Глеб, соглашаясь есть только пустой хлеб и пить сладкий чай. Даже конфеты утратили для него свою привлекательность. - У нас отберут ребенка, потому что решат, что мы морим его голодом, - жаловалась женщина мужу, листая кулинарную книгу и ломая голову над тем, чтобы еще такого приготовить, чтобы разбудить у мальчика аппетит. - Рано или поздно он захочет есть, я уверен, - успокаивал Олег супругу, а заодно и себя, потирая пальцами небритый подбородок. По прошествии четырех дней Глеб действительно начал есть. В три раза меньше нормы, положенной для его возраста. Но для новоиспеченных родителей это была маленькая победа. Вот только радовались они рано. Потому что еще пару дней спустя, любая еда, не успев дойти до желудка мальчика, стала выходить обратно. Всерьез обеспокоившись, ребенка срочно повезли к врачу. Анализы ничего страшного не выявили, а узнав от родителей историю появления в их жизни мальчика, педиатр вынесла свой вердикт – нервная анорексия, и направила их к детскому психиатру. После консультации со все тем же детским психологом было решено поход к психиатру отложить. Как показали дальнейшие события - ненадолго. На день рождения Глеба молодые родители пригласили своих друзей - три супружеских пары с детьми, которых впрочем Глеб, вопреки ожиданиям Светы и Олега упорно игнорировал и весь вечер, насупившись, просидел в углу, уставившись в окно. Подаренный новыми родителями велосипед не вызвал у него никакого интереса, и тем более желания опробовать его на улице, несмотря на чудесный теплый, летний день. Книга «Приключения Незнайки и его друзей» лишь на мгновение привлекла внимание мальчика, но быстро сообразив, что читать ее будет не Вадим, он сразу же отложил ее в сторону. Туда же последовала настольная игра, альбом для рисования и набор цветных карандашей. И даже торт с горящими семью свечками нисколько не привлек внимания именинника, и свечи, с огромным восторгом, были задуты другими детьми. Света нервно улыбалась подругам, а Олег объяснял, что мальчик просто еще не совсем адаптировался. Гости понимающе, и где-то даже сочувствующе кивали, и высказывали предположение, что уж к новому году ребенок наверняка полностью освоится, и отчужденность исчезнет. Проводив гостей и убрав со стола, расстроенная молодая мама повела Глеба в ванную купаться перед сном, где он, неловко повернувшись, поскользнулся, но женщина успела вовремя среагировать и удержать мальчика за руку. Возможно чуть сильнее, чем следовало бы. Самойлов тут же захныкал и попытался вырвать свою руку. - Прекрати сейчас же, - одернула Света ребенка. – Ты уже взрослый мальчик, неужели не понимаешь, что ты чуть не упал, и что я не специально сделала тебе больно? Глеб поднял на женщину глаза, чувствуя, как скребется внутри него жгучая острая обида. - Ты мне не мама! – со всей злостью произнес он, глядя в лицо Светланы. В ванной повисла напряженная пауза, нарушаемая лишь шумом воды. - Не мама, - согласилась женщина, немного растерявшись. – Но очень хочу ею стать. И хочу, чтобы ты немного помог мне в этом. - А я хочу к своей маме! – выкрикнул Глеб. - И к Вадику хочу! Я не люблю тебя! Олег, заглянувший на шум в ванную, и услышавший последние слова ребенка, предложил жене самому уложить его в постель, на что Света с готовностью согласилась. - Не надо больше так кричать, ладно? Ты же хороший мальчик. – Мужчина укрыл Глеба одеялом, а тот, не говоря ни слова, отвернулся к стене. Ночью Глеб вспоминал слова брата «Я люблю тебя, Глебушка», прижимал их к сердечку, повторял про себя, и сам себя убаюкивая ими, пытаясь заполнить пустоту, образовавшуюся после потери родителей и разлуки с Вадиком. Ему было страшно. Он боялся, что он больше никогда в жизни не увидит старшего брата. Не отдавая отчета своим действиям, он стал водить ногтями по коже, с каждым разом нажимая все сильнее, пока глаза его не закрылись, и он не забрался в самую глушь сна. Туда, где был Вадик, его улыбка, его голос. Теплый и успокаивающий. На следующее утро Света обнаружила тонкие царапины на руках ребенка, животе и ногах. - Этого еще не хватало, - произнесла женщина, и позвала супруга. - Это он сам сделал? – спросил Олег, когда встревоженная жена показала ему исцарапанное тело мальчика. - Ну не я же его расцарапала! – вспылила Света. - Прости, - смутился Олег. - Наверное, я плохо подстриг ему ногти. – Предположил он. Женщина вздохнула: - Дело не в ногтях. Я думаю, что без психиатра нам все же не обойтись. *** День рождения Глеба пришелся аккурат на четвертый день пребывания группы Вадима и старшей дошкольной группы на море. Стояли яркие солнечные дни. Лето вовсю куражилось приторным зноем, плескалось в теплых, зеркальных волнах, взвивалось в бездонную поднебесную синь, и скользило по горячему, шершавому песку. Вот только Вадим ходил по сплошной черноте. Он не хотел жить, несмотря на всю эту благодать природы. Он не мог и не умел жить без брата. Для него солнце не было лучезарным и золотым, оно было скорбным и черным, как тени на асфальте. - Вадик, пойдем с нами замок из песка строить, - позвал его Ванька, когда мальчишки после двадцатиминутного плескания в море, были выгнаны воспитателями на берег. На предложение друга Вадим лишь отрицательно покачал головой. Неизбывное горе продолжало мучить детскую душу Вадика, продолжало разъедать его изнутри, мешая дышать. Его разум противился доводам воспитателей. Их сухие слова карябали сердце мальчика, лишь еще больше усугубляя его состояние. - Ты привыкнешь, - тихо произнесла Зоя Петровна, подсев к Вадиму. - У него сегодня день рождения, - отозвался Вадик и сильно зажмурил глаза, чтобы не выпустить наружу слез и не позволить себе расплакаться перед воспитательницей. А затем развернулся и со всех ног побежал в сторону корпуса. Эта разлука душила его, пережимала легкие, не давая поступать воздуху. Несмотря на все старания Зои Петровны и Инны Борисовны Вадим не просто не мог, но и не хотел выбираться из уныния. Абсолютно все потеряло для него интерес. Воспитатели недоумевали, как может ребенок так долго горевать. Обычно дети рано или поздно переключались на что-то другое. Но этот мальчишка был не таким. Он соблюдал правила. Не нарушал распорядок. Но делал он все механически. Просто потому, что надо - есть, спать, вставать по утрам, заправлять постель, умываться, делать зарядку, гулять, выполнять какие-то задания. На море режим был немного иной. Они жили по расписанию пионерского лагеря. Ходили купаться два раза в день, играли в пляжный волейбол, бадминтон, баскетбол, настольный теннис. Вечерами в лагере чередовали просмотр кинофильмов на свежем воздухе с дискотекой. Фильмы Вадим смотрел, правда даже не стараясь вникать в сюжет, а вот во время дискотек уходил или в спальню, или на другую часть территории, где было потише, чтобы побродить в одиночестве. *** - Вадим, у тебя нездоровый вид, - к сидящему на берегу мальчику подошла Инна Борисовна. - Ты случайно не перегрелся на солнце? Волны утюжили песок. Солнце плескалось на морской поверхности. Вадик задумчиво смотрел вдаль, за горизонт. Туда, где сливались в тесном объятии величавое море и бескрайнее небо. Он думал о том, что где-то там находятся его родители. И что добраться до них сейчас проще, чем до Глеба. Он мечтал в одно прекрасное утро просто взять и не проснуться больше. Никогда. Навсегда потеряться в мире снов. И главное, перестать чувствовать боль. - Нет… нет… - рассеянно отозвался он. - Все нормально. Я пойду тоже искупаюсь со всеми. Неотступные мысли забрались в его голову, и Вадим, зайдя в море, сосредоточенно поплыл в сторону буйков, не замечая никого и ничего. Он ритмично вдыхал воздух, энергично греб руками, и не позволял себе оглядываться назад. Волны поначалу нежно ласкали его тело, солнце улыбалось манящими лучами. Почувствовав усталость, Вадик перевернулся на спину и бросил случайный взгляд в сторону берега. Который как-то вдруг сжался, уменьшился, а люди на нем превратились в игрушечных человечков. Вадим прикрыл глаза, стараясь не думать о глубине под своим телом. С одной стороны умирать было страшно, с другой – это был единственный выход прекратить бесполезные страдания. Солнце из доброго и приветливого превратилось в раскаленное, и стало безжалостно обжигать лицо. Волны мотали его ослабшее тело из стороны в стороны. Глубина стала сжимать и тянуть вниз. Сознание постепенно покидало мальчика. Он попытался закрыть уже закрытые глаза. Когда Вадик открыл их в следующий раз, то оказалось, что его сердце продолжало упорно биться. Он лежал на песке, а прямо над ним нависало суровое лицо молодого спасателя. Вокруг толпились ребята. Суетились воспитатели. Вадим разочарованно выдохнул, выплевывая новую порцию воды. Перед его мысленным взором появился Глеб. И он вдруг осознал со всей пугающей правдой, что теперь они с ним всегда будут по разные грани бытия.