Ничьи

Разделавшись с летней сессией, Вадим два дня отсыпался, затем два дня праздновал с друзьями, после чего отсыпался снова. А еще спустя несколько дней они с Глебом отправились в Асбест. Впервые Лариса Васильевна разрешила Вадику забрать младшего брата на неделю. Глеб был счастлив, как никогда. Он считал дни до заветной даты и старался вести себя тише воды, ниже травы, лишь бы не схлопотать наказание, на которые обычно не скупилась ни директриса, ни некоторые воспитатели. Всю дорогу от Свердловска до Асбеста Самойлов-младший смотрел в окно, и пытался понять, что он чувствует. И чем ближе автобус приближался к конечной станции, тем сильнее Глеб ощущал подсознательный страх. Тот самый страх, с которым он столкнулся, когда Вадим ему сказал, что мамы и папы больше нет. Тогда он не понимал, как это «нет», но чувствовал, что произошло что-то страшное. Глеб обернулся на Вадика. Тот сидел рядом и также смотрел в окно поверх головы младшего. Его одолевала, душила печаль по тому, что было и что так внезапно оборвалось. - О чем ты думаешь, Вадь? – спросил Глеб шепотом, наклонившись к брату. Старший посмотрел на Глеба грустным взглядом и передернул плечами: - Так… - почти беззвучно отозвался он. - Ни о чем. - Так не бывает, - возразил младший. - А ты о чем? - О родителях, - вздохнул Глеб. – О том дне, когда ты мне сказал про аварию. Старший Самойлов кивнул. В отличие от брата он помнил тот день поминутно. Будто все случилось только вчера. Помнил, как в распахнутое окно их квартиры ворвалось страшное безысходное горе. В его сознании промелькнул пережитый им шок и неверие в то, что родители могли умереть на самом деле. Он все ждал, когда среди чужих людей появится мама и скажет, что произошла какая-то ошибка. Но время шло, а мама не появлялась. И лишь пульс стремительно набирал обороты. Он помнил, как липкая ладошка младшего брата ухватила его холодную ладонь, а его собственный желудок подкатил к горлу. Глеб плакал, хотя плохо понимал, что происходит. Вадим не плакал. Он чувствовал, как его изнутри разрывает от боли, но приказывал себе терпеть. «Ты – старший, а значит всегда и во всем будешь примером для младшего», - часто повторяла ему мама. Вадим очень не хотел разочаровать ее. Он заморозил горе глубоко внутри себя и не давал ему вырваться на волю. Лишь иногда, когда оно отчаянно начинало сжимать сердце, Вадик прикладывал к нему руку и мягко поглаживал, успокаивая. Вадим твердо решил быть брату безоговорочной поддержкой во всем. Через три дня он поклялся в этом маме, бросая ком влажной земли в могилу. *** В администрации асбестовского кладбища Самойловым подсказали, как найти могилу родителей. Медленно огибая чужие захоронения, обходя ограды и внимательно вчитываясь в фамилии на памятниках, братья наконец-то нашли нужную могилу. Она находилась в глубине кладбища и была обнесена невысокой чугунной оградкой, выкрашенной в черный цвет. Внутри ограды был установлен простой памятник из недорогого красно-коричневого гранита с выгравированными на нем портретами родителей, их фамилией, инициалами, датами жизней и надписью - «Помним, любим, скорбим…». Кто именно помнит, любит и скорбит Самойловы не знали. Но могила отнюдь не выглядела заброшенной. Кто-то явно время от времени прибирался тут. Вадим поставил на скамейку небольшой рюкзак, в котором лежали бутерброды, яблоки, газировка для Глеба и бутылка вина для себя и, взяв из рук брата букетик свежих ромашек, аккуратно пристроил их в землю перед памятником. - Мама… она такая красивая, - всхлипнул Глеб, не решаясь войти в калитку. В глазах у него стояли слезы. Вадик, не поднимаясь с корточек, пристально всматривался в лица родителей. Он помнил их другими. Не такими, как на этом официальном изображении. - В жизни она была еще красивее, - тихо сказал он младшему и, приблизившись к памятнику вплотную, прикоснулся лбом к нагретому солнцем граниту и беззвучно зашевелил губами. Горло Глеба перехватил очередной горестный вздох, и черная волна тоски подтолкнула его подойти ближе. Он вошел внутрь ограды, подошел к подножию памятника, а затем присел на скамеечку и принялся молча разглядывать родителей. - А-а, соколики приехали, - буквально через пару минут раздался чей-то голос совсем рядом с Самойловыми, и они оба, как по команде, вздрогнули и развернулись. - Здрасьте, - старший Самойлов поднялся на ноги и сосредоточенно вгляделся в лицо пожилой женщины, остановившейся на узкой тропинке. Глеб инстинктивно придвинулся к брату. - Здрасьте-здрасьте, - отозвалась бабушка. - Заждались вас родители. Столько-то лет не навещали могилку. – С легким укором проговорила она, опираясь морщинистой рукой о соседнюю ограду. Младший скосил глаза на старую женщину и обхватил себя руками за плечи, ощутив неожиданный холод. - Из детского дома не так просто отпроситься, - смутившись, попытался оправдаться Вадим, потирая кончик носа. Он знал, что сам он мог бы и раньше навестить родителей. Но тогда Глеб бы обиделся на него. - Понимаю, - кивнула незнакомая бабушка, тяжело вздыхая. – Непросто должно быть сиротами расти. Но хорошо, что сейчас нашли возможность приехать. Как говорится - лучше поздно, чем никогда. Верно? Глеб молча мотнул головой. Вадик попытался улыбнуться. - Скажите, - обратился он к старушке, успев заметить, что не все соседние могилки также ухожены. – Вы не знаете, кто прибирается здесь? - А как же, - ответила их собеседница. – Знаю, конечно. Ходит сюда подруга вашей матери, говорит, что работали вместе в больнице. - Это наверное, тетя Люба, - догадался старший Самойлов, вспомнив мамину приятельницу, которая со своей дочкой на все праздники приходила к ним в гости. Глеб тогда еще от девчонки все свои игрушки прятал и строго следил за ней, чтобы ничего из его вещей она не трогала. - Верно, - согласилась бабушка. - От нее я и узнала о вашем существовании. Поэтому, как увидела двух мальчиков, так сразу и поняла, что сыновья родителей навестить приехали. Младший закусил нижнюю губу и невольно встретился глазами со старухой, но тут же перевел взгляд на Вадима. На лице старшего лежала боль. - Можно вас попросить поблагодарить от нас тетю Любу, - обратился Вадик к их новой знакомой. Пожилая женщина участливо кивнула: - Передам. Всё передам. – Проговорила она, переводя взгляд с одного брата на другого. - И скажу, что хорошие мальчишки выросли. Добрые. Это ведь по глазам всегда видно. А уж я тут всякого насмотрелась. - Спасибо, - поблагодарил Вадим. - Не за что, - махнула рукой бабушка. – Вы главное, держитесь друг за друга. Жизнь-то она не простая, а вместе все невзгоды преодолевать легче. Да и родная кровь – не вода. – Добавила умудренная жизненным опытом старуха и, попрощавшись с мальчишками, заковыляла в противоположную сторону. - До свидания, - пробормотал Глеб и, вновь присев на скамейку, вжался спиной в ограду. Самойловы молчали, пока бабушка совсем не скрылась из виду. Младший, вскинув голову, рассматривал чистое голубое небо, а Вадик снова опустился на колени перед надгробной плитой. - Вадь, ты думаешь мама с папой видят нас? – спросил Глеб надломившимся голосом. Старший посмотрел на брата и жестом подозвал его к себе: - Иди ближе. Не бойся. Глеб присел на корточки рядом с Вадимом, и сглотнул комок. - Думаю, что видят, - тихо сказал ему Вадик. - И не только, когда мы здесь. Младший дотронулся кончиком пальца до маминой щеки. Сердце у него замерло, а с губ сорвалось одно-единственное слово: - Мамочка… Вадим тихонько встал и принялся доставать из рюкзака провизию. Он открыл Глебу лимонад, себе откупорил бутылку вина и пока раскладывал все это на лавочке, застеленной салфетками, услышал шепот брата: - Не сердись на меня, мамочка. Я всегда буду Вадика слушаться, обещаю. Ты только не забывай о нас с ним. Вадим обнял младшего за плечи и привлек к себе: - У нас все будет хорошо, так ведь, Глебка? Глеб кивнул и, устало улыбнувшись, уткнулся в плечо брата. - Ты ведь не умрешь, Вадик? – приглушенно спросил он. - В ближайшие лет семьдесят не собираюсь. Пальцы младшего скользнули по спине старшего. - Лучше восемьдесят. - Как скажешь, командир, - с легкой улыбкой согласился Вадим, а затем протянул брату газировку и бутерброд: - А теперь, давай, поешь. Солнце плавно опускалось за деревья, когда Самойловы принялись собираться домой. Глеб протер уставшие глаза, догрыз яблоко, помог Вадиму собрать остатки еды в рюкзак и в отдельный пакет - мусор. Затем они попрощались с родителями, пообещав отныне навещать их чаще и, взявшись за руки, направились к выходу. На обратном пути Глеб, расслабившись, прильнул к брату и заснул. Вадик легонько перебирал кудри младшего и думал… *** За два дня до отъезда в пионерский лагерь, Глеб, торопясь к ожидающему его на улице Вадику, сломя голову бежал вниз по лестнице перепрыгивая через две ступеньки. Он не успел ухватиться за перила, чтобы удержать равновесие, когда почувствовал, что правая нога соскользнула со ступеньки и подвернулась. Лишь приглушенно ахнул, приземляясь на каменный пол лестничного пролета. - Вадь! – позвал он старшего, кое-как допрыгав на одной ноге до крыльца. - Глеб, что с тобой? – всполошился Вадим, увидев младшего. - Упал, - проронил тот, глядя на перепуганное лицо брата. - Ногу ушиб? - Подвернул, - пояснил младший. - Там еще что-то хрустнуло, и теперь болит ужасно. Наступить не могу. – Всхлипнул он и поник. - Блин, - взволновано выпалил Вадик. - Идем к врачу. Старший Самойлов перебросил одну руку брата через свое плечо и, приобняв его, повёл не спеша в медпункт. Врач, осмотрев опухшую ногу Глеба, срочно вызвала скорую. В больнице съежившемуся от страха и боли Самойлову-младшему сделали рентген и диагностировали у него вывих голеностопа. Под наркозом ему выполнили вправление сустава, затем провели повторный рентген и установили на ногу фиксатор. Вадим за это время успел вызвонить Сашу Козлова, и тот успокоил его, сказав, что несмотря на то, что травма неприятная, но угрозы жизни Глеба она никакой не несет. Надо просто набраться терпения, так как лечение, а особенно восстановление, предстоит длительное. В итоге, в больнице младший Самойлов провел почти месяц. Под конец этого срока от физиопроцедур, специальной физкультуры и массажа его уже тошнило, но он стойко преодолевал трудности во многом благодаря тому, что Вадик практически дневал и ночевал у него в палате, хотя найти себе замену на должность пионервожатого за один день старшему Самойлову было весьма непросто и без Наташкиной помощи ему это вряд ли бы удалось. Невзирая на то, что Платонова очень расстроилась узнав, что Вадим не поедет в лагерь, она понимала, что Глебу он сейчас намного нужнее, чем кому бы то ни было, и ей в том числе. После снятия с ноги Глеба фиксирующей повязки Вадик пытался договориться с его лечащим врачом, чтобы забрать младшего домой и самому каждый день привозить его на процедуры. Но врач был непреклонен, в основном ссылаясь на то, что Вадим Глебу не родитель и даже не опекун, и поэтому он не имеет права выписывать несовершеннолетнего под его ответственность. В результате Вадик сам перебрался к младшему. Глебу нужна была помощь, и он готов был предоставлять ее ему двадцать четыре часа в сутки, не полагаясь на медсестер. И не особо обращая на них внимания, вопреки тому, что, как минимум, две из них были очень и очень хорошенькие, и даже Глеб заметил, что они строили его брату глазки. Старший Самойлов сам водил младшего на процедуры, помогал спускаться в столовую, принимать душ и как мог развлекал его, стараясь развеять грустное настроение. Они играли в «морской бой», в «слова», в «города», вместе сочиняли песни, придумывали аранжировки, а еще Вадим снова начал читать Глебу перед сном. Только на смену сказочным повестям пришли приключенческие романы, в частности «Пятнадцатилетний капитан» Жюля Верна. Глеб восхищался юным капитаном китобойной шхуны «Пилигрим» Диком Сэндом и его друзьями, переживал за них, когда они попали в африканские дебри из-за работорговца Негоро, удивлялся и по-хорошему завидовал их отваге, благородству и героизму. А еще Самойловым повезло в том, что в этой больнице работал приятель Саши Козлова, который и похлопотал и о лучшей палате для Глеба и о том, чтобы физиопроцедуры ему проводил молодой, но уже опытный и очень дружелюбный врач, Максим Николаевич, с которым Вадик периодически отлучался покурить к запасному выходу больницы, и к которому большинство детей шли если и не как на праздник, то уж точно без страха и паники, в отличие от его напарницы – пожилой и не в меру ворчливой докторши. Выписали Самойлова-младшего за неделю до первого сентября и до того, как Вадиму предстояло отбыть в колхоз на «картошку». - Жаль, что это случилось в конце лета, а не в начале, - сказал Максим, угощая Вадика сигаретой и ловя на себе его удивленный взгляд. – Нет, понятно что, жаль что это вообще случилось, просто я имел ввиду, что Глебу именно сейчас поездка на море пошла бы на пользу. – Тут же пояснил он. - Это да, - согласился Самойлов, поднося ко рту сигарету и затягиваясь дымом. – Еще и оставлять его на целый месяц так не хочется. - Не оставляй, - Максим присел на бетонную приступочку. - Могу помочь. – Спокойно добавил он, выразительно приподнимая бровь. - В смысле? – не понял Вадим. - В смысле, справку-освобождение тебе сделаю, - с улыбкой пояснил молодой врач. - Хочешь? Вадик колебался меньше тридцати секунд. - Хочу, - с готовностью кивнул он. Моральные принципы, это, конечно, хорошо, но душевное спокойствие младшего брата во сто крат важнее. - Тогда считай, что у тебя каникулы на месяц продлеваются. - Спасибо, Макс, - Самойлов искренне похлопал нового друга по плечу. - Не за что, - Максим сделал последнюю затяжку, и щелчком отправил окурок в урну. - Ты главное, брата береги. – Произнес он, поднимаясь на ноги. - Слишком чувствительный он для мальчишки, тем более детдомовского. Такому дома расти надо, в тепличных условиях. Вадим понимал, что Максим прав, и решил еще раз поговорить с директрисой детдома о оформлении опекунства над младшим.