Ничьи

Подходя к зданию детского дома Вадим думал о том, что уже ноябрь, а от Ваньки до сих пор ни слуху, ни духу. А по подсчетам Вадика он должен был вернуться из Афганистана еще недели три назад. Может быть, возникли какие-то обстоятельства, задержавшие его? Ведь если бы с Морозовым что-то случилось, то директриса детдома узнала бы об этом и наверняка сказала ему. Но на всякий случай, прежде чем забрать брата, он заглянул к Ларисе Васильевне. - Нет, Вадим, у меня никакой информации нет, но я попробую через знакомого в военкомате что-нибудь разузнать, - сообщила она, а затем добавила, что хотела бы поговорить о Глебе. - Есть проблемы? - настороженно спросил Самойлов-старший. - Есть, - призналась женщина. - Еще какие. Он наказан и на выходные ты его забрать не сможешь. Тон директрисы заставил Вадима поежиться. - Что он натворил? - выжидательно поинтересовался он. Лариса Васильевна вздохнула, встала из-за стола, подошла к окну и, стоя к Вадику вполоборота, сказала: - Он устроил драку. Причем прямо на уроке! Самойлов закатил глаза. Драка - это еще далеко не конец света. - Наверное, для этого была причина? - спокойно проговорил он, а в его голове уже проносились многочисленные объяснения поведению брата. Директриса развернулась и посмотрела Вадиму прямо в глаза: - Была, Вадим. И из-за этой причины я даже не знаю, что теперь думать. Последовала небольшая пауза, во время которой Вадику показалась, что женщина подбирает правильные слова для изложения сути. - В среду их классу демонстрировался замечательный фильм «Морозко», по которому они репетируют спектакль на новый год для младших, - начала она, не сводя глаз с Самойлова. - А в четверг на классном часу Ирина Алексеевна разбирала с ними характеры героев, чтобы ребятам было легче влиться в свои роли. Загвоздка была в том, что они никак не могли определиться, кто будет играть Бабу-Ягу. - Директриса выразительно посмотрела на Вадима. - Что? - Вадик вопросительно выгнул бровь. - Глеб предложил на эту роль Дёмина? - Попытался угадать он. Старший Самойлов не слишком хорошо помнил эту сказку, поэтому никак не мог взять в толк, на что намекает Лариса Васильевна. - Нет, - директриса с шумным вздохом опустилась на стул. - Рассматривали только девочек, но Ирина Алексеевна имела неосторожность сказать, что в фильме персонаж Бабы-Яги сыграл мужчина, и предложила попробоваться на эту роль Никите, на что тот категорически отказался и отпустил на весь класс довольно-таки скабрезную шутку. - Ну, а Глеб причем? - не понимал Вадим. - А Глеб вместо того, чтобы промолчать и не развивать такую… - Лариса Васильевна кашлянула. - Такую неприличную тему, подошёл к Никите и велел ему замолчать. Ирина Алексеевна попыталась усадить его на место, но он не послушался и вместо этого ударил Дёмина. Мало того, что он сорвал урок, так еще и… - А что именно сказал Дёмин? - перебил директрису Вадик, нахмурившись. - Он сказал, что если мужчина снимается в женской роли, значит он… - женщина замялась. - Гомосексуалист. - Бред! - воскликнул Самойлов. - Дёмин - дебил, и всегда им был! Директриса сердито поморщилась. - Вадим, сейчас дело не в том, что сказал Никита, а в реакции Глеба, - сухо произнесла она. - Почему он кинулся на защиту этого актёра? Вадик озадаченно посмотрел на Ларису Васильевну. - Потому что у Глеба гипертрофированное чувство справедливости, - сказал он, скрестив руки на груди. - Он терпеть не может, когда кого-то оскорбляют, тем более незаслуженно. - Не так уж незаслуженно, - тихо промолвила женщина, и Самойлов в изумлении уставился на нее. - Но я вот что хочу тебе сказать, - она понизила голос. - Ты получше присмотрись к своему брату, а то, неровен час, и он опустится в нравственном отношении. Здесь-то мы ему этого сделать не позволим. - Тотчас добавила директриса. - Но вот выйдет он из детдома и вообще начнет вести аморальный образ жизни. - Глеб нормальный! - возразил Вадим, с ужасом осознавая, на что именно намекает Лариса Васильевна. Его рот наполнился горькой слюной. - Главное, чтобы он таким и остался, - заметила женщина, не спуская со старшего Самойлова глаз. - Я могу увидеть его? - Вадик резко поднялся со стула. - Можешь. *** - Не получится меня сегодня забрать, - виновато выдавил из себя Глеб и мрачно взглянул на брата, когда тот зашёл к нему в комнату. - Знаю, - старший Самойлов с сочувствием потрепал младшего по плечу и покосился на двух других мальчиков, сидевших за столом и игравших в «виселицу». - Бери куртку, пойдём, перетрём кое-что. Глеб слез с кровати, достал из шкафа куртку и пошёл за братом. Самойловы вышли на улицу со стороны черного хода. Вадим прикурил сигарету, сделал пару глубоких затяжек и, не отрывая глаз от младшего, спросил: - А теперь ты мне расскажи, что случилось? Глеб еле заметно пожал плечами и печально посмотрел на Вадика: - А что тебе успела наговорить Васильевна? Старший пересказал брату свой разговор с директрисой. - Она врёт! - вспылил Глеб. И Вадим заметил промелькнувшее в его глазах выражение ярости. - Дёмин назвал его вообще-то не гомосексуалистом, а пидором. И еще сказал, что он в жопу долбится, и что он сам никогда не станет играть женскую роль, и предложил выбрать меня. А училка… - Младший сглотнул и посмотрел вверх. - Она на это даже внимания не обратила, а на то что я сказал ему заткнуться и заехал кулаком между глаз после того, как он заявил, что тех, кто лупится в очко надо заживо сжигать, как евреев во время войны, она сразу отправила меня к Васильевне. Это честно? - Не честно, Глеб, - согласился Вадик, справившись с секундным смущением. - Но благодаря тому, что ты так яро защищал этого актера, она теперь думает, что ты тоже такой. - Пидор? - жёстко, с долей сарказма спросил Глеб. - Мне не нравится это слово, - старший выкинул окурок и застегнул до конца молнию на куртке брата. - Пидор - это сосед, который начинает сверлить в шесть утра, или водитель, прибавляющий газу, проезжая по луже. - Знаешь, эта сказка вообще дурацкая, - произнёс Глеб, глядя в сторону. - Ирина Алексеевна говорит, что она учит доброте, терпению, отзывчивости, любви к людям, смелости. А на самом деле она учит трусости и равнодушию. Как отец мог родную дочь в лесу оставить? - Презрительно спросил он. - Почему не защитил её перед мачехой? Струсил? А сама эта Настька - врушка, у неё вон даже ресницы замерзли, а она все равно утверждала, что ей тепло. Ну, не дура ли? - Дура, - кивнул Вадим. - Но пойми ты, Глеб, в жизни не всегда надо озвучивать вслух то, что у тебя в голове, даже если это будет сто раз правильно. Иногда надо промолчать, чтобы избежать неприятностей. - Смалодушничать? - на лице младшего явственно читалось несогласие с братом. Вадик выдержал паузу. - Уберечь себя от нападок других, - тихо, но твёрдо произнес он. Глеб усмехнулся, мотнул головой и на шаг отступил от старшего. - Мне жаль, Вадь, что ты не можешь гордиться мной. - Глеб, дело не в этом, - Вадим за рукав притянул младшего обратно. Глеб судорожно вздохнул: - А в чем? - в чистых голубых глазах мелькнуло непонимание. Вадик ласково провел по щеке брата тыльной стороной ладони. - Давай поговорим об этом дома, - мягко сказал он. - Мне надо подумать. Глеб почувствовал, что предстоящий разговор испортит всё. И, собрав остатки самообладания, притворно улыбнулся, нацепив на себя отсутствующий вид: - Ладно. Старший посмотрел на часы: - У тебя сейчас обед. Пойдём, я провожу тебя в столовую. - Не надо, - коротко бросил младший и высвободился из рук Вадима. - Сам дойду. - С этими словами он потянул на себя дверь, быстро преодолел четыре ступеньки и побежал прочь от старшего по коридору. Вадик смотрел в спину убегающего брата, а на душе у него скребли кошки. *** Они вернулись к этому разговору через неделю, когда наказание Глеба закончилось, и Вадим смог забрать его на выходные домой. - Мы больше не должны делать то, что делали, - уверенно сказал Вадик, готовившийся к этой беседе с братом все шесть предыдущих дней. - Ты понимаешь, что я имею в виду? Сердце в груди младшего пропустило удар. Губы страдальчески искривились. - Ты отказываешься от меня? - он шмыгнул носом и бросил на старшего беглый взгляд исподлобья. - Нет, Глеб, - проговорил Вадим. - Ты всегда будешь моим братом. - Хрень собачья! - выпалил Глеб, с трудом справившись с застрявшим в горле комком, и уставился себе под ноги, судорожно сжимая и разжимая кулаки. - Глебушка, послушай… Старший Самойлов чётко решил, что он больше не будет поощрять поведение брата, не будет потакать его прихотям. Он, как старший, должен положить этому конец, должен держать дистанцию. Глеб всего лишь жертва бушующих гормонов, но он сам-то - взрослый человек и не имеет никакого права идти на поводу у своих желаний и желаний брата. И даже если младший сейчас обидится на него, со временем, когда он перерастет свое влечение, то поймет, что Вадим действовал исключительно в его интересах. - Почему? - прошептал Глеб. - Я же люблю тебя. Люблю так, как никогда и никого. Вадик заколебался. - Так нужно. Живя в обществе, надо придерживаться определенных правил. - Попытался объяснить он, вглядываясь в разочарованное лицо брата. - Парень должен встречаться с девушкой, иначе это самое общество тебе всю жизнь сломает. - Но Юля… - попытался возразить Глеб. Его мир в одну секунду разбился на осколки условностей и, непонятно кем установленных, требований. - Юля уже взрослая, и она девушка, а девушке в этом плане немного проще, - продолжал говорить старший, убеждая в этом и самого себя. - И потом, ей тоже пришлось много разного услышать в свой адрес. Ты должен понять, что парню нельзя любить парня. - Ну и что, что нельзя?! - выкрикнул младший напряженным голосом, вложив в этот крик всю свою обиду. - А я люблю! И буду любить! А ты можешь любить кого хочешь, мне все равно. Но запретить мне тебя любить ты не сможешь! Ни ты, ни кто-нибудь еще! - На скулах у него заиграли желваки. - Ты… ты трус, Вадик, потому что отказываешься от меня из-за боязни того, что скажут другие. - Ему хотелось сделать брату больно. Хотелось, чтобы старший почувствовал то, что чувствовал сейчас он. Глеб вдруг замолчал. Вадим стоял напротив и неотрывно смотрел на него. - Скажи что-нибудь, - попросил Глеб и вскинул глаза на Вадика. От его взгляда веяло холодом и разочарованием. Старший глубоко вздохнул: - Я делаю это ради тебя, - он протянул руку, чтобы обнять брата. - Неправда! - снова повысил голос Глеб и, оттолкнув руку Вадима, закрыл ладонями лицо. - Глеб, когда у тебя появится девушка… Младший взглядом оборвал Вадика: - Ты не понимаешь. Вадик, ты не понимаешь, что чувствуешь, когда тебя целует тот, кого ты любишь, - обречённо промолвил мальчик и устало привалился к спинке дивана. Из него будто выкачали воздух. Он сник, и Вадиму показалось, что даже уменьшился. - Ни одну девчонку я не буду любить сильнее. - Прости меня, Глеб. Глеб в прострации смотрел впереди себя, не видя и не слыша ничего больше, только рука беспрестанно теребила край синей рубашки, оттенявшей цвет его синих, пропитанных слезами, глаз. Он больше не сказал ни слова, но его мысли, уже практически превратившиеся в слова, беззвучно, но надрывно и отчаянно кричали на всю квартиру. Остаток дня тянулся мучительно медленно. Братья поужинали в полной тишине, а затем Глеб закрылся в своей комнате, взял гитару, провел несколько раз по струнам, но понял, что совершенно не хочет никакой музыки и, отложив её, открыл альбом для рисования и достал карандаши. Он рисовал нервно покусывая нижнюю губу и до крови расчесывая свою боль. Через некоторое время на белом листе появились отдыхающие у подножия скалы под одеялом из листьев крупный волк и волк поменьше. Младший нежно прижимался к старшему, а тот заботливо обнимал его лапами, и облизывал языком его морду. На втором же рисунке Глеб изобразил одинокого маленького волчонка, воющего на луну. Волчонка, потерявшего своего волка. Младшему Самойлову было обидно, что Вадим не понимает того, что творится у него в душе. Ему хотелось сбежать. Сбежать от Вадика, от самого себя, от своей любви. - Глебка, послушай, - перед сном старший все же заглянул в комнату к брату. Весь вечер он терзался сомнениями, правильно ли поступил, оттолкнув младшего. Что если Глеб никогда не сможет простить и понять его? - Уходи, - апатично прошептал младший. - Я люблю тебя, малыш, - признался Вадим, виновато опуская глаза, но успев заметить рисунки брата прежде, чем тот закрыл альбом. - И меньше всего на свете я хотел обидеть тебя. - Тех кого любят, не бросают, - голос Глеба предательски дрожал. Как ни старался он казаться невозмутимым, это у него не получалось. Да и смысла притворяться спокойным не было. Воздух в комнате стал колючим и ломким. Каждый вдох отдавался болью в груди у обоих. - Я тебя никогда не брошу, - пообещал Вадик, пытаясь совладать с противоречивыми чувствами. Младший сделал глубокий вдох и медленно выдохнул: - Уходи, Вадь. - Глеб… - Ты, - слова застыли у Глеба на губах, а затем сорвались, ударяясь о пол. - Никогда не хотел меня, да? Той ночью, в палатке… Это всё было враньё? Вадик ответил не сразу. - Всё не так просто… Но если для Вадима всё было не просто, то для Глеба - более чем очевидно. Ты или любишь, или нет. Третьего не дано. Если любишь, то борешься за свою любовь, а если нет, то находишь причины, чтобы не быть вместе. У старшего не получилось достучаться до брата. Глеб мыслил чувствами, а не разумом. Он свернулся внутрь себя, а вокруг воздвиг глухую стену молчания. Но злость, клокотавшая в нем требовала выхода. Обида выплеснулась слезами, боль проникла в рисунки, а вот злость… Проворочавшись в кровати битых два часа, Глеб встал. Вытащил из кофра новую гитару Вадима. Открыл окно и, размахнувшись, выбросил её на улицу. Он знал, что Вадик долго откладывал на неё деньги, знал, что эта гитара была очень дорога старшему, и именно поэтому он сделал то, что сделал.