Ничьи

- Глеб, а ты кассету «Yello» не видел? - спросил Вадим младшего, сидя у магнитофона и перебирая аудиокассеты с записями зарубежных групп. - Нет, - ответил Глеб, продолжая что-то рисовать в альбоме. - Она разве у нас была? - У нас - нет. Мне Антоха дал послушать, когда мы у Эдика были, а я её теперь найти не могу. Братья посмотрели друг на друга. - Хорошо, что ты самого себя нашёл после того вечера у Эдика, - немного язвительно проговорил младший. - Глеб, я уже сто пятьдесят раз извинился за тот дурацкий вечер, а ты мне опять напоминаешь о нём, - вздохнул Вадик. - Вообще-то, ты первый вспомнил, - пожал плечами Глеб. - Просто мне неудобно будет перед Антоном, если я её потерял. - Ну, так позвони ему и узнай, - хмыкнул младший. - Может он и не давал тебе её вовсе, а только пообещал. - Точно, - с воодушевлением согласился Вадим и, дотянувшись до телефона, стал крутить диск, набирая номер Антона. Глеб закрыл альбом и отправился на кухню делать бутерброды. Из разговора с приятелем старший Самойлов выяснил, что Глеб был прав. Кассету Смирнов ему действительно обещал, но так и забыл отдать, ибо он и сам был в тот вечер немногим трезвее Вадима. - Кстати, а ты теперь с Алёной что ли? - невзначай спросил Антон, когда они уже собирались прощаться. - Что? - удивился Вадик. - С чего ты взял? - Ну, по слухам вы с ней переспали в тот вечер, - хохотнул Смирнов. Самойлов-старший чуть не подавился собственным дыханием. - Что за бред? - он почувствовал, как к его щекам прилила кровь. - Она сама об этом говорит, да и девчонка Эдика видела, как она заходила в комнату, в которой ты спал. - Вот именно, что я спал, - сказал Вадим, почёсывая шею и пытаясь вспомнить детали того злополучного вечера. - Хочешь сказать, что ничего не было? - с любопытством поинтересовался Смирнов. - По крайней мере, я ничего такого не помню, - с лёгким замешательством ответил Вадик, понизив голос. - А как ты с ней танцевал, помнишь? Самойлов вздохнул: - Смутно. - Да и забей тогда, - резюмировал Антон. - Даже если вы и перепихнулись, чего такого-то? Ты не женат, у тебя даже подружки постоянной нет, - рассуждал он вслух. - И уж точно ты был у неё не первый. Так что не парься. - Угу, - Вадим устремил взгляд в коридор. За стенкой Глеб гремел чашками. - Успокоил. - Да ладно, Вадик. Я серьезно. Перепих по пьяни, с кем не бывает? - Продолжал приводить всё новые и новые аргументы бывший однокурсник. - Не бери в голову. Потрахались и разбежались. Всё нормально, все довольны. Тебе же надо было снять накопившееся напряжение, тем более, что впереди ещё военные сборы. Но Вадим думал не об этом. Что знает об этом Глеб? Вот что беспокоило его. Скорее всего, ничего. Потому что вряд ли бы он смог молчать столько времени, да и обиделся младший только из-за того, что он напился до невменяемого состояния. Нет, Глеб ещё с досадой упомянул о том, что он танцевал с этой пресловутой Алёной, но танцы-обжиманцы всё-таки далеко ещё не секс. - Ну, что, выяснил? - спросил Глеб, входя в комнату с подносом, на котором стояли две кружки и тарелка с бутербродами. Вадик кивнул. - Да, - едва слышно выдохнул он. - Кассета у него. - Вот видишь, - младший поставил поднос на стол. - Давай чай пить. Мы ещё сегодня песнями хотели заняться, если помнишь. - Помню, - Вадим пересел за стол и пододвинул к себе чашку. Вечером, когда братья колдовали над новыми песнями, тревога, не отпускавшая Вадика после телефонного разговора с Антоном, наконец-то оставила его, и он полностью отдался творческому процессу, в который они с младшим завернулись, как в тёплый уютный плед. Даже несмотря на возникающие время от времени разногласия - Самойловы спорили над музыкой и аранжировками, над текстами песен - но в итоге всё-таки пришли к консенсусу, чему были несказанно рады. А затем, довольные и счастливые они отправились в постель, чтобы предаться ласкам накануне отъезда Глеба в пионерский лагерь, а Вадима на военные сборы. Они целовались, как сумасшедшие. Их губы были ненасытными, руки - смелыми, стоны - протяжными. Они кутались в запах друг друга. Глеб - в запах защищённости, Вадим - в аромат надежды. Они обволакивали друг друга то нежностью, то страстью, теряя контроль и желая лишь одного - чтобы эта ночь, как можно дольше не заканчивалась. *** В восемь утра следующего дня Вадик проводил брата в детский дом. - Я буду скучать, - сказал он, глядя в голубые глаза. - Я сильнее, - Глебу до боли в сердце хотелось поцеловать старшего в губы. Горячо и жадно. Хотелось хоть на минутку оказаться в тепле его объятий, закутаться в его руки, словно в самое мягкое одеяло на свете. Но он знал, что это табу. - Будь хорошим мальчиком, - Вадим пристально посмотрел на младшего. Глеб немного помолчал. - Ты тоже, - наконец ответил он. - Хорошо, что девки с вами не едут, у меня не будет повода для ревности. Вадик сглотнул горечь, вспомнив о предполагаемом сексе с Алёной, но он поклялся самому себе, что Глеб об этом никогда не узнает. - Зато у меня есть повод для ревности, - проговорил он. Младший удивленно взглянул на брата. - Я имею ввиду Алину, - пояснил Вадик. Глеб немного растерянно улыбнулся: - Не бойся. Это в прошлом. Мне просто надо было попробовать, чтобы убедиться… На крыльце детского дома появилась Ангелина Павловна. - Ладно, малыш, беги, - старший Самойлов быстро чмокнул брата в щеку. - Отдыхай, загорай, набирайся сил и не думай о плохом. - Обещаю сделать всё для того, чтобы, как можно больше времени лодырничать, - усмехнулся Глеб, пряча за бравадой тоску и, повернувшись к Вадиму спиной, направился к дверям детдома. Вадик ещё некоторое время постоял на месте, а затем пошёл прочь. Ему тоже нужно было подготовиться к отъезду. Зайдя в автобус, он сел возле окна и задумался. А скорее даже замечтался. О том, как вернётся со сборов, как они отпразднуют младшему шестнадцатилетие. «Надо будет придумать что-нибудь эдакое ему в подарок», - размышлял Вадим рассеянно глядя на входящих в автобус людей на очередной остановке. По закону подлости молодая женщина с маленьким ребёнком встала аккурат напротив Самойлова, и ему не оставалось ничего другого, как уступить ей место. - Спасибо, - поблагодарила она, и их взгляды ненароком пересеклись. По лицу Вадима промелькнула тень замешательства. - Карина, - улыбнулся он бывшей любовнице. - Вадик, - тепло отозвалась женщина. Её глаза заискрились нежностью, а уголки рта вздёрнулись вверх. - Мама, - маленький человечек с тёмными серьёзными глазками посмотрел сначала на Самойлова, а затем перевёл взгляд на мать. - Тише, Ваденька, - она ласково погладила мальчика, а тот в ответ смешно наморщил носик. Вадиму показалось, что он ослышался, и он вопросительно уставился на женщину. - Это мой сын - Вадим, - с чувством материнской гордости произнесла она. Вадик окинул взглядом ребёнка и тот, заметив, что на него смотрят, расплылся в улыбке, продемонстрировав Вадиму два ряда ровных, мелких зубов, и указал на него пальчиком. - Дядя… - Да, родной, - Карина поцеловала мальчика в макушку. - Это дядя Вадим. Маленький Вадик ткнул пальчиком на себя: - Я - Вадя… - И ты Вадик, и дядю тоже зовут Вадик, - терпеливо объясняла женщина малышу. Самойлов кашлянул, продолжая рассматривать ребёнка, который засунул в рот большой палец. - Значит, тогда у тебя с мужем всё получилось? - Да, - тихо ответила Карина, мягко отводя ручку мальчика ото рта и, не глядя на отца своего сына. Вадим задумчиво нахмурился. - А сколько ему? - задал он очередной вопрос, не переставая пристально смотреть на кроху. - Два года. Малыш показал Вадиму два указательных пальчика. - Ва годакав, - гордо произнёс он. Вадик инстинктивно улыбнулся, извлекая из недр памяти воспоминания о маленьком Глебке. - Ровно два? - спросил он, производя в уме нехитрые подсчёты. - Два года и три месяца, - призналась она после недолгого колебания. Самойлов ощутил смутное беспокойство. - Значит, тебе удалось забеременеть сразу после того, как мы расстались? В этот момент автобус подъехал к очередной остановке, и Карина, подхватив ребёнка, заторопилась к выходу. Вадим сам не зная зачем, вышел за ней следом. - Вадик, - Карина опустила сына на асфальт и посмотрела в глаза Самойлова. - Он растёт счастливым ребёнком. Мой муж в нём души не чает, и Ваденька отвечает ему взаимностью. У нас счастливая семья. Вадим молчал, опустив голову и переваривая услышанное. - Разве семья, созданная на лжи может быть счастливой? - задумчиво спросил он. - Знаешь, есть такое выражение - ложь во спасение… - Кого ты спасала, Карин? Себя? Мужа? Вадика? - Самойлов кивнул на ребёнка, катавшего по лавочке машинку. - А может быть, спасала меня от ответственности? - Я спасала свою семью. И ты бы спасал свою, если бы в этом была необходимость, - сказала женщина и прижала руки к груди, словно защищаясь. Вадим сглотнул слюну. - Почему ты не сказала мне? - Зачем, Вадик? Что бы это изменило? - Карина опустила глаза. Сказать всю правду о том, что беременность была не случайной она не решалась. - Тебе рано было становиться отцом, а я не собиралась уходить от мужа. Самойлов вздохнул и провёл ладонью по волосам. - Я люблю его больше всего на свете, - призналась Карина, медленно и чётко проговаривая слова. - Он смысл моей жизни. Когда-нибудь ты поймёшь это. - Мы… может быть, мы сможем видеться? - выдохнул молодой человек. - Нет, - поспешно ответила женщина, будто испугалась такого поворота. - Не нужно этого, Вадим. - Она нежно сжала его ладонь и немного грустно улыбнулась. - Я тебе всегда буду благодарна за него, но нам не стоит видеться. Вадик смиренно кивнул, несмотря на противоречивые чувства охватившие его. - Береги его, - после паузы сказал он, глядя на сына. - Обещаю. Самойлов подошёл к ребёнку ближе и присел на корточки, чтобы стать с ним одного роста. - Дружок, расти счастливым, - сказал он мальчику, прежде чем уйти. *** Эта новость была слишком внезапной. «У меня есть сын». Четыре простых слова оглушающе стучали в голове Вадима всю дорогу до дома, затем весь день и полночи, пока он, измождённый собственными мыслями, не отдался на волю сна. Но и в последующие дни внутреннее смятение не стихало. На сердце было слишком тяжело. И Вадику потребовалось ещё немало времени, что понять, что Карина права. Во-первых, он действительно не готов становиться отцом и ещё даже ни разу в жизни не задумывался об этом. Во-вторых, у него есть Глеб, реакцию которого просто страшно представить, если он вдруг узнает, что у Вадима есть ребёнок. Это будет катастрофа. Глеб в его заботе и любви нуждается куда больше маленького Вадика. Ну, и в-третьих, его ребенок - не сирота. Карина не малолетняя дурочка, а взрослая женщина. Он растёт в семье, о нем заботятся и его очень любят. Вадим и правда, лишний на этом празднике жизни. Пусть всё идёт, как идёт. И оно пошло. И не только пошло, а ещё и побежало. Строевая подготовка на плацу до вбивания пыли в асфальт, кроссы в кирзовых сапогах по жаре до стёртых в кровавые мозоли ног в, неумело накрученных, портянках, тактические учения с боевой стрельбой на полигонах, занятия в аудитории. А также пропахшая потом казарма на сто человек, целая наука «о заправке кроватей», пришивание подворотничков, отсутствие горячей воды, баня раз в неделю, полусъедобная пища и сны, больше похожие на «отключку», с постоянно слышимыми окриками: «Смирно! Налево! Шагом марш! На месте стой! Раз-два! Направо! Отставить! Направо! Кругом!..». И так до самого утра. А с утра всё это повторялось на самом деле. Поэтому у Вадима едва хватало сил на то, чтобы мысленно обнять Глеба, больше ему ничего не хотелось. Он не думал ни о Карине, ни о сыне, а мысли о случайном сексе с Алёной и подавно выветрились из его головы. Каждое утро, осуществляя подъем за сорок пять секунд, он думал лишь о том, что скоро всё это закончится. *** Когда Наташка уехала со своими подопечными в пионерский лагерь Ванька неожиданно для самого себя решил съездить на могилу Стаса - сослуживца, который погиб незадолго до дембеля, а заодно и навестить его родителей. Он взял на работе два дня отпуска за свой счёт и отправился в Тюмень. Адресами они со Стасом обменялись ещё в армии, что называется «на всякий случай». Дом друга Морозов нашёл без проблем. Дверь ему открыл младший брат Стаса, как догадался Ванька, и тут же позвал родителей - дядю Колю и тётю Нину. Объяснять им кто он такой не пришлось. Они узнали его по тем фото, которые их сын отправлял домой и приняли, как родного. Накормили, напоили чаем с пирогами, а затем все вместе пошли на кладбище. Отец Стаса делился с Ванькой воспоминаниями о сыне, мать часто говорила о нём в настоящем времени и то и дело утирала слёзы. Морозов в свою очередь рассказывал им какие-то истории из армейского быта, но тщательно обходил стороной всё, что имело отношение к боям. Могила Стаса была ухоженной и просто утопала в цветах. Как в живых, так и в искусственных. На высоком памятнике из чёрного мрамора был выгравирован его силуэт в полный рост. - Нам так и не сказали, как он погиб, - судорожно проговорила женщина, прижимая платок к глазам. - Хоронили ведь в закрытом гробу. Дядя Коля подрагивающими пальцами достал сигарету и протянул пачку Ваньке, угощая. Морозов кивнул в знак благодарности и тоже закурил. Он не стал травить душу этим двум замечательным, но, в буквальном смысле почерневшим от горя, людям своим рассказом о смерти Стаса. Ни к чему им было представлять страшные картины войны, да и передать словами весь ужас происходившего в Афганистане невозможно. - Стас погиб, как герой, - сказал Ванька и опустился перед надгробием на колени. И в этот момент и тетя Нина, и дядя Коля прочитали в его глазах всю правду об адском пекле, из которого не вернулся их сын. Несмотря на то, что Морозов сполна хлебнул свой глоток горя и боли, не раз смотрел в бездонные глазницы смерти, он чувствовал себя виноватым. Виноватым за то, что он выжил, а Стас - нет. Он считал это несправедливым. - Пойдём, сынок, домой, - рука мужчины мягко, но уверенно опустилась на Ванькино плечо. - Помянем Стаса.