Ничьи

Ванька толкнул дверь и вошёл в кафе. Вика как раз сняла пальто и, перекинув его через спинку стула, расправила плечи, выставив вперёд, видневшуюся в вырезе кофты, грудь. Морозов подошёл ближе. - Привет. - Здравствуй, Ваня, - ответила девушка, усаживаясь за столик, и извлекая из сумочки пачку сигарет. Ванька сел напротив неё и машинально открыл меню. Есть он не хотел, поэтому сразу нашёл последнюю страницу, где были перечислены напитки. - Я буду кофе, - сказала Вика, подошедшему официанту, скользнув взглядом по его бейджику с именем. - И одно пиво, - добавил Морозов, откладывая меню на край стола. Тарасова дождалась, когда молодой человек отойдёт и, невнятно улыбнувшись, поинтересовалась у Вани: - Как дела? - О чём ты хотела поговорить? - проигнорировав вопрос, спросил Ванька, автоматически разглядывая её грудь в откровенном декольте. Наташка себе не позволяла носить такие вещи, у неё даже ночные рубашки были скромнее. Почувствовав взгляд парня, девушка облизнула нижнюю губу, отбросила волосы с плеч на спину и достала из пачки сигарету. - О нас. - Нас давно нет, - отрезал Морозов и щёлкнул зажигалкой, поднося её к сигарете Тарасовой. После чего тоже закурил. - А ты изменился, - заметила Вика, затягиваясь. Она помнила другого Ваньку - юмориста, весельчака, парня, напропалую пользовавшегося своим обаянием, флиртующего с девчонками, с лёгкостью влюбляющего их в себя. Ваня ничего не ответил, лишь приподняв голову, выдохнул тонкую струйку дыма. Официант принёс заказанные напитки и, расставив их на столе, удалился. - Моё замужество было ошибкой, - произнесла девушка, помешивая ложечкой кофе и, не дождавшись от Морозова никакой реакции на свои слова, стала рассказывать дальше: - Поначалу всё было, как в сказке. Он не мог дождаться рождения ребёнка, заваливал меня подарками, сдувал пылинки. За четыре месяца до родов у нас уже была куплена и кроватка, и коляска, пелёнки-распашонки, игрушки-погремушки. Его мама не позволяла мне ничего делать по дому, сама и убирала, и готовила, и по магазинам бегала. Ванька слушал, но не понимал зачем Тарасова всё это ему рассказывает. - А потом родилась дочка, - продолжала тем временем Вика. - Спокойная, красивая, мне даже было странно, что это я произвела на свет такое чудо, пока в десять месяцев не выяснилось, что у неё серьёзные проблемы со слухом - тугоухость третьей степени. Когда врач озвучила диагноз и сказала, что вылечить это невозможно, во мне что-то сломалось. Любовь к дочери сменилась раздражением, она стала мне, как чужая. Нет, я всё делаю для неё, что нужно, но я ничего не чувствую к ней. Обнять её, приласкать - это выше моих сил. Она замолчала, отпивая подостывший кофе, и ненадолго за их столиком воцарилась тишина. - Теперь понимаешь, что у меня всё просто ужасно? - Как ты можешь? - не выдержал Ваня. - Ты сама выросла в детдоме без любви матери. Как ты можешь также относиться к своему ребёнку? - Не сравнивай, - возразила девушка. - Её до безумия любит отец и свекровь в ней души не чает. Она не обделена любовью. - Мать есть мать, - настаивал Морозов. - Мать не заменит никто, тебе ли этого не понимать? - Он сделал большой глоток пива, пытаясь унять гнев. - Я никогда не хотела больного ребёнка, - еле слышно произнесла Вика. - У тебя нет выбора. - Ты не справедлив, - она накрыла руку Ваньки своей и посмотрела ему прямо в глаза. - Выбор есть всегда. - Что ты имеешь в виду? - Ваня вытащил ладонь из под пальцев Тарасовой. Она медленно улыбнулась: - Мы с тобой могли бы начать всё сначала. - У тебя семья, Вика, - напомнил ей Морозов. Девушка вздохнула: - А ты никогда не слышал о такой штуке, как развод? - с иронией спросила она. - Судя по тому, что ты рассказала, вряд ли муж отдаст тебе ребёнка. Вика как-то странно посмотрела на молодого человека, а затем сказала утвердительным тоном: - А я на неё не претендую. - Бросишь дочь? - с недоверием переспросил он. Тарасова безразлично пожала плечами. - Я не могу воспитывать больного ребенка. Ванька смерил девушку презрительным взглядом. - Мне пора, - сказал он, доставая из кармана джинсов деньги, чтобы расплатиться за пиво и кофе. - Я бы хотела встретиться с тобой в более интимной обстановке, - близость бывшего парня не оставляла Вику равнодушной, и она поддалась немного вперёд. Ваня почувствовал её дыхание на своём лице, и в следующее мгновение она прижалась губами к его губам. Он не потерял самообладание и мягко отстранился: - Не стоит этого делать. - У тебя кто-то есть? - спросила Тарасова, заправляя за ухо прядь волос. Морозов выдавил из себя холодную улыбку: - А ты думала, что я после твоей измены монахом заделаюсь? - Нет, конечно. Но мы могли бы… Ванька не дал ей договорить: - Я живу с Наташей, - произнёс он и заметил, как Вика досадливо нахмурилась. - С Наташкой?! - не пытаясь скрыть недовольства, в следующую секунду воскликнула она, будто не веря своим ушам. - Платоновой? Ваня кивнул. - Офигеть, - фыркнула Вика. - Вот тебе и синий чулок. Текла-текла по Вадиму, а когда наконец-то поняла, что с ним не получится, взялась за тебя? На скулах Морозова заиграли желваки, но он постарался, чтобы голос его прозвучал ровно: - Знаешь, Вик, ты стала очень неприятной девушкой. Я даже ума не приложу, что находил в тебе раньше, ты же… пустышка. - Мне жаль, что я разочаровала тебя, - с долей сарказма произнесла Тарасова. - А мне - нет, - мрачно отозвался Ванька. - Все сложилось к лучшему. - И с этими словами он поднялся из-за стола и, не дожидаясь сдачи, покинул кафе. Ванька уже подходил к дому, когда услышал, как кто-то окликнул его. Он обернулся. - Здорово, бача! - хлопнул Морозова по плечу Матвей Фролов - один из парней, с которым они вместе праздновали день ВДВ. - О, салют! - лицо Вани просветлело. Молодые люди пожали друг другу руки. - Как жизнь? - поинтересовался Матвей, сунув руки обратно в карманы. - Нормально, - улыбнулся Ванька. Фролов был приятелем, но не другом, а поэтому вдаваться в подробности о жизни Морозов не стал. - Сам-то как? - Всё путём. Минут десять они говорили о текущих, но незначительных делах, а затем Матвей неожиданно предложил, чуть понизив голос: - Не хочешь косячок выкурить? Ваня неожиданно ощутил прилив сил и взглянул на часы: - У тебя с собой? Фролов кивнул. Они, согнувшись в три погибели, пролезли в деревянный домик на пустой детской площадке и, устроившись в нём, Матвей достал косяк. Упершись спиной в бревенчатую стену, Ванька, откинув голову, вдыхал сладковатый дым. О войне они никогда не говорили. Не то, чтобы эта тема была под запретом, просто не хотелось вспоминать о том, через что им пришлось пройти в Афгане. Им не было надобности признаваться друг другу в том, что эта самая война в виде приступов неконтролируемой паники сама возвращалась к ним из ночи в ночь. Парящие в небе самолёты, горы, взрывы, пальба, кровь, мёртвые тела, страх. Хотя нет, как раз страха-то и не было. Война лишила их страха. Они больше ничего не боялись… Взгляд Морозова был сосредоточен на том, чего никто другой увидеть не мог. Он ждал, когда подействует трава и наступит долгожданное, пусть и временное облегчение. Афганистан забрал часть его души, навсегда заточив её в себе. Он старался жить настоящим, но никак не мог перешагнуть прошлое. Забыть ужасы войны. Грязной, страшной, никому не нужной. Бессмысленной и беспощадной. Бывали дни, когда ему хотелось вернуться туда. За душой. За покаянием перед теми, кто навсегда остался в стране песков и диких скал. - А знаешь, что в Китае конопля считалась средством, освобождающим от грехов? - изрёк неожиданно Матвей и засмеялся. Ваня ничего не ответил. Он не слышал, что сказал Фролов. Не слышал ни непрерывного гула улиц, ни шума машин, ни шороха ветра, ни спешащих шагов, ни голосов. Ничего. Лёгкое опьянение затмило всё. Было просто хорошо. А главное - спокойно. *** - С собой дать? - предложил Матвей, когда они вылезли из деревянного сооружения, спустя неопределённое количество времени. Ванька размял ноги, расправил плечи и прочистил горло. - Сколько? - Со своих беру по-божески, - произнёс Фролов. Морозов кивнул и полез в карман за деньгами. - Ты мой телефончик запиши и, если что - звони, - в глазах Матвея мелькнула оживлённость. - У меня не только шмаль есть. - Перец есть? - не растерявшись, уточнил Ваня. - Сам не балуюсь, но знаю где достать. Нужно? Ванька вытащил из внутреннего кармана куртки оплаченную квитанцию за квартплату и на обратной стороне приготовился записывать телефон Фролова. - Я позвоню, если что, - сказал он, сам ещё не зная, а нужен ли ему героин. - Ну, лады, бывай, - кивнул Морозову Матвей и поднял повыше воротник куртки. *** - Что читаешь? - спросил Вадим, когда поздно вечером в воскресение застал брата, лежащего в их кровати с книжкой. Глеб вздохнул, не отрываясь от книги, и взъерошил себе волосы. - Я совсем забыл, что нам на завтра задали стих Маяковского выучить. - Уу… - протянул Вадик. - Сочувствую. - Почему? - не понял Глеб. - Маяковский не учится, - ответил старший. - У него рифма какая-то странная. Точнее, её вообще нет. - Да не, мне нормально, - не согласился с братом младший Самойлов. - Я просто долго не мог выбрать стих, ничего не нравилось поначалу. - И что, неужели выбрал? - скептически поинтересовался Вадим, приподнимая бровь. - Ага. И даже выучил… вроде бы, - глаза Глеба заискрились. - Рассказать? - Давай, - кивнул Вадик. Глеб почесал подбородок, ещё раз взглянул в книгу, затем отложил ее страницами вниз и начал рассказывать с чувством, с толком, с расстановкой: - Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — кто-то хочет, чтобы они были? Значит — кто-то называет эти плево́чки жемчужиной? И, надрываясь в метелях полу́денной пыли, врывается к богу, боится, что опоздал, плачет, целует ему жилистую руку, просит — чтоб обязательно была звезда! — клянется — не перенесет эту беззвездную му́ку! А после ходит тревожный, но спокойный наружно. Говорит кому-то: «Ведь теперь тебе ничего? Не страшно? Да?!» Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?! Младший замолчал и улыбнулся: - Ну, как? - Послушай, я поражаюсь твоей способности так чувствовать и рассказывать стихи, - искренне откликнулся старший, одаривая брата ответной теплой улыбкой. - Такое впечатление, что это твоя история. - Я попытался поставить себя на место автора, - объяснил Глеб. - Уверен, что пятерка тебе гарантирована. - Надеюсь, - Глеб взял с кровати книгу и, закрыв её, переложил на письменный стол. - Это единственный предмет, где я могу рассчитывать на хорошие оценки. Вадим выключил верхний свет и, включив ночник, принялся раздеваться. - Ты можешь рассчитывать на хорошие оценки по всем предметам, если будешь больше заниматься. - Я буду заниматься, - ответил Глеб, лукаво посмотрев на брата. - С тобой сексом. - За это оценки не ставят, - усмехнулся Вадик. - А жаль, - притворно надулся младший. - Мне кажется, у меня уже неплохо получается, да? - Совершенству нет предела, - серьёзно ответил Самойлов-старший, спрятав улыбку в уголках губ. - Но надо бы закрепить полученные знания. - Он подсел к Глебу. - Я всегда готов, - с энтузиазмом откликнулся младший. Взгляд Вадима мягко тронул его губы. - Ну, тогда иди ко мне, мой пионер. Глеб придвинулся к брату и нырнул в его глаза - тёмные глубокие озера. Вадик прикоснулся ладонью к паху брата, ощущая его твёрдость сквозь ткань пижамных штанов. - Я сам, ладно? - Глеб, внутри которого заныло, зашевелилось желание, отвел руку старшего от своего тела и принялся стаскивать с него белье. Ему хотелось не только получать наслаждение от Вадима, но и самому дарить его. Уложив Вадика на постель, он начал исследовать его тело сначала руками, а затем губами и языком. Старший вибрировал от желания, постанывал, зарывался ладонями в кудри брата. Пальчики Глеба робко сжали его яички, но почти тут же он осмелел настолько, что коснулся их язычком. Немного стыдливо, но в тоже время уверенно. По телу Вадима горячим потоком прокатилась волна вожделения. - Это приятно? - спросил младший, продолжая ласкать брата, с каждым движением оттачивая своё мастерство, периодически касаясь его возбуждённого до предела члена, слизывая с него выступающую белёсыми капельками смазку. - Это… - с первого раза ответить Вадику не удалось, так как в этот момент Глеб стал поочередно втягивать в рот яички, заставляя его охать и ёрзать от нетерпения. - Приятно? - переспросил Глеб, легонько дуя на горячую плоть брата. - Охуенно, - вымолвил старший, усилием воли сдерживая свой аппетит. А затем и вовсе заставил себя привстать и, дотянувшись до младшего, подмял его под себя. Глеб успел лишь недовольно фыркнуть, но умелые поцелуи Вадима, которыми тот покрывал его тело, разжигали внутри него всё больший огонь желания. Он чувствовал, как что-то сжимается и разжимается внизу живота, требуя большего. - Скажи, что мне сделать? - тихо попросил Вадик. - Возьми меня… как в тот раз. Глеб сам подсунул себе под поясницу подушку и, согнув ноги, широко развёл их в стороны. Глаза старшего потемнели от страсти, зрачки расширились, пульс участился. Противиться этому предложению он не мог. Всё, что он сейчас хотел - это полностью окунуться в младшего. Тело Вадима так естественно вливалось в тело брата, будто становилось его продолжением. Дыхание их сбилось. Биение сердец слилось в один звук. Спустя несколько блаженных мгновений, наполненных влажной, безумной страстью, вскрик удовольствия одного вплёлся в стон наслаждения другого, и оглушительный оргазм накрыл братьев с головой, вынуждая на время забыться в сладостном восторге. Глеб судорожно выдохнул и крепче обхватил плечи Вадика. - Ты меня любишь сильнее, чем музыку? - спросил он, ощутив на своей шее прикосновение губ старшего. - Сильнее всего на свете, сильнее жизни. Глеб улыбнулся. Ради таких слов он готов был терпеть боль. Тем более сегодня она была уже не так ощутима, как в первый раз. Да и ладонь Вадима помогла ему достичь удовольствия одновременно с ним. Он перекинул руку через грудь брата и закрыл глаза: - Спокойной ночи. - И тебе.