Ничьи

Несмотря на то, что празднование Нового года проходило в привычной, доброжелательной и дружеской атмосфере, настроение практически у всех было немного подавленное и виной тому послужило отсутствие Алины. Печальную историю девочки в собравшейся компании знали уже все и, искренне сочувствуя ей, тем не менее восхищались решением Наташки и Ваньки взять её в свою семью. Вадим наполнил бокалы шампанским. - Я хочу поднять тост за Наташу и Ваню, за их мужество, благородство и доброту, - он повернулся к ним и продолжил: - Ребят, я очень хочу, чтобы в новом году ваша семья была самой счастливой. - Проговорил Вадик, поднимая бокал. Платонова, смутившись, накрыла своей ладонью руку Ваньки и поблагодарила старшего Самойлова за тёплые слова. - А мы с Ваней в свою очередь ждём всех десятого февраля на нашу свадьбу, - сказала девушка. - Она будет достаточно скромной, но всё же нам будет крайне приятно, если вы все разделите наше маленькое торжество с нами. - А Алинка на свадьбе уже сможет присутствовать? - спросил Глеб. Глаза Наташки моментально затянуло пеленой грусти. - Мне бы этого безумно хотелось, - ответила она. - Мы сделаем всё для этого, - пообещал ей Морозов. - Если девочке потом понадобится психологическая помощь, я могу договориться с хорошим врачом, - предложил Саша Козлов. - Спасибо, Саш, - сказала Наташа. - Но у меня такое чувство, что все эти врачи только вредят ей. - Понимаю, - кивнул парень. - И не настаиваю. Просто хочу, чтобы вы знали, что за этого врача я ручаюсь. Он дока в своём деле. После разговор плавно переместился на музыку. Поднимались тосты за удачную презентацию новой группы Вадима, за успешное окончание Глебом школы, за то, чтобы Ванька нашёл более достойную работу и чтобы у каждого из присутствующих сбылось самое заветное желание. Позже позвонила из Москвы Юля и через старшего Самойлова передала свои поздравления с Новым годом всем собравшимся в эту ночь в квартире у братьев. Мало-помалу алкоголь начал действовать, музыка зазвучала громче, смех стал слышаться чаще. Полились рекой разговоры, различные обсуждения, ненавязчивые споры, шутки и анекдоты. Платонова, невзирая на то, что ей было очень горько, не хотела портить своим унылым видом настроение другим, и, взяв себя в руки, буквально заставляла себя улыбаться, пряча чувства и пытаясь не обращать внимание на сжимающееся в отчаянии сердце, подающее ей какие-то странные сигналы тревоги. В течение ночи Самойловы бросали друг на друга горящие, словно бенгальские огни, взгляды. Иногда, почти незаметно и как бы случайно они касались друг друга, чувствуя магнетическое притяжение, но в то же время, сохраняя напускной безмятежный вид. Подушечки пальцев Вадима покалывало от жажды дотронуться до брата более интимно, а губы Глеба желали горячих поцелуев старшего. К пяти утра все сытые и довольные, но уже порядком уставшие начали потихоньку собираться по домам. Наташка помогла братьям убрать посуду, а пока Вадик с Ванькой курили на кухне, успела её перемыть, а Глеб - вытереть. - Уверен, что следующий праздник мы будем отмечать уже с Алиной, - сказал Самойлов-старший, провожая друзей. - Надеюсь, - кивнула Платонова и, поцеловав братьев, вышла из квартиры. Следом за ней, пожав Самойловым руки, вышел Ваня. Братья, оставшись вдвоём, буквально набросились друг на друга, устремившись в комнату, и не обратив внимания на то, что на дверном захлопывающемся замке была отведена в сторону специальная «собачка», из-за чего дверь так и осталась не запертой. Уже на улице Наташка, желавшая достать перчатки, обнаружила, что забыла их у Самойловых и, сказав Ване, что сейчас вернется, побежала обратно. - Я так хочу тебя, - прошептал Вадим, взглянув на младшего с дерзким вызовом и, стиснув его в объятиях, раскрыл языком податливые губы. - А я тебя, - простонал Глеб, запустив свои холодные ладони под рубашку Вадика и накрывая его, ускорившее ритм, сердце. Старший целовал брата яростно, страстно и ненасытно, смело орудуя языком во влажной глубине его рта. Глеб закинул руки ему на плечи, прижимаясь нижней частью живота к бёдрам Вадима. - Это я, - послышался голос из коридора, но ни один из Самойловых то ли не услышал его, то ли просто сразу не понял, что к чему. - Перчатки забыла, а вы забыли запереть дверь. Вадик! - И в этот момент дверь в комнату распахнулась, и перед братьями предстала Платонова, в шоке переводящая ошеломлённый взгляд с Вадима на Глеба и обратно. Самойловы молниеносно отпрянули друг от друга, но одежда, та, что ещё оставалась на них, не скрывала их возбуждения, так же, как и раскрасневшиеся, разгорячённые лица говорили сами за себя. - Я… Боже! - воскликнула Наташка, приложив ладонь ко рту. - Господи… Как вы можете? - Сдерживая гнев, она развернулась, намереваясь немедленно покинуть квартиру своих друзей. - Наташ, подожди, - Вадик, впопыхах заправляя рубашку в джинсы, попытался удержать девушку. - Я люблю его! - неожиданно выкрикнул младший Самойлов, чувствуя, как из глаз потекли слёзы. - Люблю! Люблю! - Повторял он, размазывая солёную влагу по щекам. - Глеб, тише, - произнёс старший, ощущая внутри себя безмерную любовь к брату и понимая, что сойдёт с ума, если им придётся расстаться. - Мне надо идти, - почти шепотом проговорила Платонова. - На улице Ваня ждёт. - Ты скажешь ему? - спросил Вадим, слыша в голосе подруги тяжкое обвинение. - Я не знаю, - покачала она головой. - Не знаю, как о таком можно сказать. - О чём таком? - со злым смешком отозвался Глеб. - Мы всё те же. - Но тут же смолк, перехватив взгляд Вадика. Самойлов-старший снова обратился к девушке: - Не говори ему ничего, пока не выслушаешь меня, - попросил он. - А потом сама решишь. Входная дверь снова открылась, и Глеб краем глаза заметил, как на пороге появился Морозов: - Нат, ты скоро? - позвал он девушку. - Да-да, - Наташка бросила беспокойный взгляд на братьев и вышла из комнаты, а затем и из квартиры, оставляя их одних. Младший вспомнил разговор с Юлей. - От таких, как мы, даже лучшие друзья могут отвернуться, - мрачно процитировал он её, глядя невидящими глазами на сверкающие разноцветные огни на новогодней ёлке. Вадим обнял Глеба, прижимая его к себе. - Я всегда буду с тобой, - сказал он. - И мне не стыдно за то, что я чувствую к тебе. Глеб судорожно вздохнул, не понимая, кому из их будет тяжелее, если… - А что если она расскажет об этом в детдоме? - Не расскажет, - возразил Вадик. - Откуда ты знаешь? - с рыданием в голосе спросил младший. - Ты же видел, как она смотрела на нас. Воцарилось недолгое молчание. - Она не настолько нас ненавидит, - сказал затем Вадим. На лице Глеба отразилось сомнение. - Теперь я не уверен в этом. - Прежде всего мне нужно поговорить с ней, а там будет видно. Глеб пропустил свои пальцы между пальцев брата и сжал его руку. Вадик знал, что скорее костьми ляжет, чем позволит кому-то или чему-то разлучить его с младшим. Он его брат, его мальчик, его любовник. Его. *** В больнице новогодняя ночь абсолютно ничем не отличалась от других больничных ночей. На ужин подали опостылевшие макароны с котлетой и остывший чай, который, судя по цвету, и чаем-то назвать было сложно, затем - очередные дозы лекарств, и позже, но на этот раз даже раньше обычного - отбой. Персонал был уже навеселе, и ему не терпелось, отделавшись от больных, начать нормально праздновать. Алина лежала на своей койке и пыталась понять, что такого ужасного она сделала в жизни из-за чего не может заслужить хотя бы маленький кусочек счастья. Она забиралась в самую гущу воспоминаний, в самое детство, пытаясь обрести покой, но и там не видела ничего хорошего - зачастую пьяная мать, вереницы чужих мужских лиц, новорождённый брат, которого она толком-то и рассмотреть не успела. Брат. Интересно, что с ним стало? Когда-то у неё была мечта найти его, когда была наивной дурой. Но сейчас Алинка понимала всю тщетность этой затеи. Брат - мальчик без имени, остался где-то там, на обломках прошлого. Алина устала. Устала спать урывками, по два-три часа, устала ждать, надеяться, верить. Устала выживать, цепляясь на надежду из последних сил. Она просто хотела перестать чувствовать, ибо невыносимо страшно быть одинокой, ранимой и уязвимой, полностью зависимой от других. Решение, безумное в своей простоте созрело само по себе и поначалу испугало девочку. Макарова даже помотала головой, отгоняя его, но рука уже скользнула под матрас, и пальцы нащупали спрятанные там таблетки. Выход, который она так долго искала, неожиданно нашёлся. Алинка поднялась с кровати, внимательно присмотрелась к спящим соседкам, прислушалась к коридорным звукам, а после выгребла из-под матраса горсть лекарств и ссыпала её на тумбочку. Несколько секунд, минут, а может быть, часов, она смотрела на них, а потом закрыла лицо руками и беззвучно разрыдалась. Её нервы оголились до предела. Только белая горка таблеток, лежавшая сейчас перед Алиной, отделяла её от другого мира. Внутри что-то отчаянно сжалось, потребовав освобождения. Сердце или душа? Первая таблетка легла на язык. Девочка запила ее водой и чуть помедлила, прежде чем повторить нехитрый процесс. В промежутке между проглатыванием таблеток она переоделась в новые юбку и блузку, подаренные Наташей. Вещи были слишком хороши, чтобы так и остаться не надёванными. Скоро все закончится. Закончатся романтические фантазии, неосуществимые мечты и запретные мысли. Больше не будет плевков в душу ни от ровесников, ни от взрослых. От таких всепонимающих, но на самом деле не видящих дальше собственного носа, взрослых. Алина не хотела становиться такой. Не хотела взрослеть, чтобы не стать одной из них, живущих с деревянным сердцем и с изнывающей от одиночества душой. Не хотела стать бесчувственной и скупой на любовь. Она снова вспомнила маму и подумала, что если бы та любила её, то не оставила одну в этом бессмысленном и беспощадном мире, наполненном жестокими испытаниями. От беспокойных воспоминаний стало трудно дышать. Они облепляли девочку, вытекая из открытых ран на всё ещё бьющемся сердце. Алинка глушила боль таблетками, понимая, что сил сопротивляться ей у неё больше не осталось. Голова отяжелев, закружилась, вынуждая девочку лечь. Мысли, эмоции, чувства стали отключаться. Макарова завернулась в одеяло. Её тело требовало тепла, а душа - уюта и покоя. Боль постепенно утихала. Растревоженная память больше не бушевала. Реальность больше не казалась невыносимой. Или это уже была не реальность? Загадочная, сложная смесь иллюзий, фантасмагорий и сюрреалистичности. Алина открыла глаза. В углах палаты притаились сиротливые, туманные тени. Они смотрели на неё и звали за собой туда, где больше никогда не будет больно. Внезапно девочке стало страшно и дурно. Ладони вспотели. Она слишком близко подобралась к неизвестности, которая пугала. От которой тянуло мглой и холодом смерти. Макарова устремила взгляд в окно на ночное небо. Там, на небе, среди серебряных звёзд должно быть тихо и спокойно. Мысленно она попросила прощения перед Наташей и поблагодарила Глеба за то, что тот стал её первым и единственным мальчиком. Что он был до… Алинка содрогнулась, ощутив озноб, плотнее закуталась в одеяло и, обхватив колени руками, принялась считать, стараясь подстроить дыхание под счёт. Душа, скрюченная от боли, начала распрямляться. Веки налились свинцом, и глаза медленно закрылись, бесцветные губы ещё слабо подергивались. Догорали последние странички неприкаянной жизни. Девочка отправилась в никуда по дороге, вымощенной вовсе не жёлтым кирпичом. Детство - это не сказка. Нет, она не убивала себя. Её, ещё по сути совсем детская, доверчивая, наивная душа была отравлена другими. Её убили равнодушие и безалаберность системы. *** Ванька уснул, как только его голова коснулась подушки, а вот у Наташи сна не было ни в одном глазу, так как перед ними стояла увиденная в квартире у Самойловых сцена. Она чувствовала, что говорить Ване об этом не следует, хотя и испытывала сильное искушение сделать это, тем более, что от Морозова у неё секретов не было. Но в этой ситуации ей нужно будет постараться самой вразумить Вадима, убедить его порвать эту позорную связь. И о чём он только думал, позволяя себе такие вещи? Интересно, и как долго это у них продолжается? А если долго, то как далеко они уже успели зайти? Ворох вопросов со скоростью волчка крутился у Платоновой в голове. Девушка посмотрела на спокойно спящего Ваньку и попыталась представить его реакцию на эту новость, но так и не смогла. Да, она знала, что та же Юля любит девушку и, что между ними уже давние и серьёзные отношения, но она как-то мало задумывалась об этом. Но тут ведь совсем другое. Они не просто два парня, они же братья. И потом Глеб ещё ребёнок, такой же, как Алинка. Вадик задурит ему голову, а тот навоображает себе невесть что, так, что потом и не расхлебаешь. У Глеба это наверняка, всего лишь детская влюбленность оттого, что старший брат всегда рядом. Глеб его боготворит, они уйму времени проводят вместе, вдвоём, он привязан к нему, как ни к кому другому, но едва ли это любовь. А Вадим? Он ведь старше на шесть лет, он должен был пресечь любые намёки на что-то подобное, а не идти на поводу у брата. Ведь ясно, что у младшего сейчас бушуют гормоны, ему нужна девушка, и если уж на то пошло, Вадик сам мог бы его с кем-нибудь познакомить. Наташка прокручивала в голове будущий разговор со старшим Самойловым, искала убедительные доводы, которые позволят ей наставить друга на путь истинный и прекратить их аморальные отношения. Девушка прикрыла глаза и, сама того не заметив, стала потихоньку погружаться в сон, однако резкий звонок телефонного аппарата выдернул её из дремоты, заставляя вздрогнуть и подскочить на кровати. Рядом недовольно заворочался Морозов. - Кто там ещё? - пробурчал он, натягивая одеяло на голову. - Спи, я отвечу, - Наташа выбралась из постели и поспешила в коридор, прикрывая за собой дверь. Голос Инны Борисовны источал сочувствие и горечь. Лицо девушки побледнело, по спине побежали мурашки. От услышанного зазвенело в ушах, на лбу выступил холодный пот, а в сердце произошло короткое замыкание. Она попыталась сделать вдох, но в этот момент мир ушёл из-под её босых ног. Алинка умерла.