Ничьи

Глеб лёг в воду и закрыл глаза. Образ Алины, стоявший перед глазами, стал постепенно тускнеть. Сначала исчезла её улыбка, затем закрылись печальные глаза, а следом рассеялся силуэт девочки, оставив после себя лишь марево ноющей боли и тревожное ощущение обречённости. На душе было паршиво. Глеб сполз под воду, полностью отдаваясь её тёплым объятиям. Он не услышал, как Вадим побарабанил пальцами в дверь и позвал его. Вода убаюкивала младшего Самойлова, успокаивала встревоженное сознание. Очнулся он только тогда, когда почувствовал, как крепкие руки Вадика вытаскивают его из воды. - Ты дождёшься, что я сам тебя мыть буду, - ворчал старший, растирая брата полотенцем. - Прости, - вяло извинился Глеб. - Малыш, послезавтра тебе предстоит вернуться в детский дом, и я тебя прошу, веди себя там нормально, чтобы никому и в голову не пришло, что тебе нужна медицинская помощь. - Боишься, что меня могут отправить в психушку, а я там, как и Алинка, наглотаюсь таблеток и… - Прекрати, - коротко оборвал его Вадим и неожиданно ударил кулаком по стене. - Думаешь, мне легко?! Глеб в замешательстве уставился на старшего. Увидел выражение горечи на его лице. - Думаешь, легко мне было стать родителем в двенадцать лет? Заменить тебе и маму, и папу? Быть старшим братом, старшим другом, наставником? И не быть вправе лохануться никогда и ни в чём? Нести за тебя ответственность? Все свои поступки обдумывать не только по отношению к себе, но и с твоей точки зрения. Не обидишься ли ты, если я сделаю что-то, сможешь ли понять? А ещё считать, сначала стипендию, а теперь зарплату, думать на что хватит, а на что нет, купить тебе джинсы или себе кроссовки, потому что на то и другое сразу не хватает. Глеб, я не имел и не имею права быть слабым, я должен подавать тебе пример, быть спокойным и рассудительным. Я не могу ныть, опускать руки, впадать в меланхолию, потому что мне по статусу этого не позволено. Но я ведь не супермен, я тоже устаю и не могу быть радостным двадцать четыре часа в сутки. - Выпалив всё это почти на одном дыхании, Вадик выдохнул и замолчал, тут же пожалев о сказанном. Надо было сдержать свой порыв. Ни к чему знать Глебу обо всём этом. - Я тебе в тягость? - младший, продолжавший стоять в одном полотенце, отступил от брата, но Вадим тут же притянул его к себе. - Блядь, вот так и знал, что ты именно так всё воспримешь, - сказал он, удерживая вырывающегося и дергающего ногами Глеба. Вскоре Самойлов-младший понял, что это бесполезно, что Вадик всё равно сильнее, и тут же обмяк в его руках. Приник к теплой коже старшего и всхлипнул. - Ты мне не в тягость, я люблю тебя, - тихо произнёс Вадим, наклоняясь к уху брата. - И я понимаю, как тебе сейчас плохо, но зачем на мне отыгрываться? Я-то в чем виноват? - А я не виню тебя. - Не винишь, - согласился Вадик. - Но иронизируешь над тем, что можешь отправиться в психушку и что-то сделать с собой. Думаешь, мне приятно это слышать? Или считаешь, что у меня и без этого мало поводов для переживаний? - Прости, - снова попросил прощения Глеб и повесил голову. - Я не специально. Это случайно вырвалось. Весь оставшийся вечер братья смотрели телевизор, но если бы их спросили, что по нему шло, ни старший, ни младший не смогли бы ответить, так как оба были погружены в собственные мысли. В одиннадцать вечера они перебрались в разобранную Вадиком кровать. Глеб смежил веки и прижался к старшему. Вадим не сопротивлялся. Напротив, согрел холодные губы брата своим дыханием. Опалил жадным жаром, забывая обо всем на свете. Без единого слова. Ладони Вадима, тёплые и родные, дарили безопасность. Глеб прильнул к брату всем телом. Переплелся руками и ногами. Совпал с ним. Они двигались в унисон, в едином ритме. Медленно, плавно, нежно, спасая друг друга, концентрируясь лишь на ощущениях. Их вздохи перешли в обоюдные стоны, смешались между собой, а затем растворились во взаимном дыхании и в темноте опустившейся на них ночи. *** Наташа действительно написала заявление на увольнение по собственному желанию, но Лариса Васильевна, решив действовать строго в рамках закона, объявила ей о двухмесячной отработке, а после обрисовала нерадужные перспективы, которые её ждут, когда она останется без работы. Наташка спорить не стала, у неё не было на это уже ни сил, ни желания, лишь кивнула в ответ, мол, да, всё она понимает, но остаться здесь не может. - Глупая ты, - не унималась директриса. - В детском доме надо работать исключительно головой, а всю свою любовь, жалость и милосердие оставить для своей семьи, иначе сгоришь. Выгоришь дотла так, что на своих детей уже сил не останется. А всем помочь невозможно. Их вон сколько, а сколько нас? Чуть дашь слабину, они тебе на шею сядут, ножки свесят и опомниться не успеешь. Права ли была эта женщина, проработавшая с детьми больше тридцати лет? С одной стороны казалось, что да, но с другой - что-то здесь не вязалось. Присутствовала в этой стройной логике какая-то брешь. Ведь смерть Алины - это в первую очередь, результат вот такого вот наплевательского отношения и отсутствия любви. - Что ж, махнуть на них рукой? - устало спросила Платонова, задумчиво глядя в пространство. Секунду-другую Лариса Васильевна молчала. - Мой тебе совет, - она красноречиво посмотрела на девушку. - Смени профессию, пока ты ещё молодая. Не с твоей мягкостью работать с детьми. - Я подумаю, - ответила Наташа, покидая кабинет директора и чувствуя, как внутри неё лопаются последние струны, как уходят эмоции, и воцаряется пустота. *** - А может она права, Вань? - спросила на следующий день Наташка у Морозова. - Может, никудышный из меня педагог? Ванька нахмурился: - Знаешь, Нат, я никогда не думал, что такие качества, как доброта и забота о ближнем могут быть препятствием для воспитательной деятельности. Платонова вздохнула. Её душу терзали сомнения. - Дорабатывай эти два месяца, а там видно будет, - Ваня подлил в чашки чая и протянул одну девушке. - Отдохнёшь дома несколько недель, а летом может быть на море махнём, а? - А деньги? - Наташка выпрямилась, поднося чашку ко рту и делая маленький глоток. - Деньги в жизни не самое главное, - заметил Морозов. - Не главное, - кивнула Наташа. - Но без них никакого моря не будет. - Послушай, ты все ещё хочешь разменять обе наши квартиры на одну большую? Они уже давно размышляли о том, чтобы переехать в квартиру с двумя, а лучше даже с тремя комнатами. А когда стали собирать документы для попечительства, то эта тема вообще стала приоритетом всех вопросов. И Наташа, и Ваня прекрасно понимали, что шестнадцатилетней девочке нужна будет своя комната, да и собственного ребёнка они рано или поздно планировали родить. Поэтому в необходимости большой квартиры Платонова не сомневалась, думая, что и Ванька придерживается того же мнения. И тем не менее она спросила: - А ты - нет? Морозов поднялся на ноги, подошёл к окну, но через секунду вернулся обратно и опустился на диван. - Просто подумал, что если бы мы мою квартиру продали, то и деньги бы появились лишние. - Вань, но у нас же в будущем будут дети? Как же мы все тут в однушке ютиться станем? - Ты права, - согласился Ванька. Это он привык жить одним днём, а Наташа всё любила планировать заранее. Не увидев уверенности на лице молодого человека Наташка стушевалась. - Не бойся, найду я работу, - сказала она и со слабой улыбкой добавила: - Всё-таки, я у тебя не совсем дура. - Конечно, найдешь, - Морозов положил ладонь девушке на плечо. - Но я хочу, чтобы ты отдохнула, а о деньгах я позабочусь. Ваня и правда решил найти другую работу, посчитав, что хватит ему уже таскать ящики с продуктами. Не для этого же он заканчивал железнодорожный техникум. И Ванька подумывал вернуться на железную дорогу, если и не помощником машиниста, то хотя бы слесарем по ремонту подвижного состава. Платонова облокотилась о спинку дивана, откинула голову назад и мечтательно произнесла: - Я бы с удовольствием съездила на море. Чтобы только я и ты, и никого вокруг. Морозов придвинулся ближе к Наташе. - Устроим себе медовый месяц, - прошептал он ей на ухо. - Пусть и с небольшим опозданием. - Кстати, о свадьбе, - Наташка замялась, закусила губу, а потом выдохнула: - Мне кажется, что нам надо забрать заявление. - Ты передумала выходить за меня? - с оттенком обиды поинтересовался Ваня, чувствуя неприятное посасывание под ложечкой. - Нет. Просто давай поженимся немного позже. - Девушка с сожалением посмотрела Ваньку. - Девятого февраля у Алины будет сорок дней и я не понимаю, как мы сможем на следующий день веселиться, а превращать свадьбу в поминки тоже как-то неправильно. - Попыталась объяснить она. - И потом, ведь мы именно из-за неё торопились со свадьбой. А теперь… Куда нам спешить? - Ты снова права, - помедлив, дал своё согласие парень. - Давай прямо завтра в ЗАГС и сходим, а ребят я сам всех оповещу. На том и порешили. Свадьбу отменили. Причём никто из ранее приглашённых не был удивлён такому решению. А вот искать удачный вариант для обмена квартиры несостоявшиеся молодожены не перестали. Платоновой казалось, что благодаря новой работе и новой квартире у них с Ваней начнется новая жизнь. Но она не знала, что вслед за смертью Алины Морозова снова начали мучать ночные кошмары. Кошмары, жгучие, как солнце Афганистана, которые изводили его ещё после возвращения из армии. И теперь они снова начали терзать душу молодого человека, доводя то до бессилия и обречённости, а то до ярости и исступления. Ему снилась смерть Стаса во всех мельчайших подробностях, но когда он наклонялся к другу, чтобы закрыть его уже смотревшие в никуда глаза, то неожиданно видел перед собой Алину. Девочку, которой он - здоровый мужик, прошедший войну, не смог помочь. Он воевал, защищая чужих ему детей, женщин и стариков, но не смог спасти одного-единственного подростка, для которого хотел стать если и не отцом, то, как минимум, старшим братом и другом. Но самое ужасное было то, что пробуждение практически не приносило никакого облегчения. Реальность также причиняла боль. Удручённое настроение Наташи, уличная серость и доставшая работа - всё это вкупе не давало ему выбраться из кромешной тьмы. - У меня есть желание взять калашмат* и переубивать всех, кто имеет отношение к суициду девчонки, - как-то раз признался Морозов Вадиму, протягивая ему рюмку с водкой. - И в первую очередь их физрука, ведь с этой гниды всё и началось. Мало мы ему тогда вломили, Вадик, мало. Самойлов взглянул на друга. - Кто же знал, что так всё обернётся. - Стаса не спас, девчонку не уберёг… - Ванька залпом выпил содержимое рюмки и налил ещё. - Здесь нет твой вины, - ответил Вадим, опустошая свою рюмку. - Есть, - возразил Ваня. - Знаешь, в армии научили, что ты всегда и во всём виноват. - Глупо, - не согласился с ним Самойлов. - Глупо, Вадик, - качнул головой Морозов, будто встряхивая мысли. - И кошмары - это глупо, не по возрасту мне просыпаться в холодном поту от нехватки воздуха и ещё минут пять соображать, где находишься. - Он посмотрел в окно. - Может, тебе к врачу обратиться? - не совсем уверенно предложил Вадим. - Хотя бы пропишут что-нибудь успокоительное. - Да ну, нахер, - Ванька прикурил сигарету и выпустил в потолок струйку табачного дыма. - Я когда медкомиссию проходил для усыновления, заебался выслушивать в поликлинике, что мол из Афгана все с гепатитом возвращаются, вам ребенка не дадут, вы за два года два раза им переболели, вам надо в военный госпиталь обратиться, и это несмотря на то, что анализы все в норме и нет у меня уже никакого гепатита. - Мрачно рассказал Морозов. - Слушай, а помнишь Саня говорил про хорошего знакомого врача? - Мозгоправа? - хмыкнул Ваня и потёр лоб. Для него поход к психиатру приравнивался к признанию собственной слабости, а к этому он был не готов. Морозов считал, что только в его власти преодолеть прошлое, что только он сам способен вылечить оставленные этим самым прошлым раны. - Нет, спасибо. Сам справлюсь. - И с этими словами он достал из кармана небольшой бумажный пакетик. - Пойдём на пустырь за гаражи, косяк выкурим? *** Но день ото дня отчаяние росло, усиливалось и уже ни марихуана, ни водка не справлялись с ним. Ощущение чего-то плохого не покидало Ваньку. Не желая идти на поводу собственных эмоций, он записался в «качалку», расположенную в подвале соседнего дома и в свободное время, надевая боксерские перчатки, обрушивал на «грушу» весь свой гнев в виде мощных размашистых ударов. Морозов не мог заставить себя смириться с кошмарами и поэтому пытался победить их любыми доступными способами - будь то кожаный снаряд, наполненный песком, крепкий алкоголь, трава или хотя бы секс. Но к последнему варианту приходилось прибегать реже остальных, так как Наташа в последнее время часто ссылаясь на головную боль, усталость и плохое настроение, просто сворачивалась под одеялом калачиком и засыпала. Погружённая в свои мысли, она не замечала, что происходит с Ваней, да и сам он старался всячески скрывать от девушки своё состояние, списывая помятый вид на простое зимнее недомогание. А вскоре Ванька отправился на собеседование по поводу новой работы в полной уверенности, что уж техником-то его наверняка возьмут. Однако, на деле оказалось всё не так просто. И препятствием к получению желаемой должности стала, как ни странно, его служба в Афганистане. - Вы меня, конечно, извините, но человек, которого научили убивать уже никогда не станет нормальным. Скольких человек вы убили, чтобы остаться в живых? - Спросила у него женщина, отвечающая за набор сотрудников в железнодорожное депо. Впрочем, её вопрос Ваня проигнорировал, и она продолжила: - У таких, как вы характер взрывной и поведение непредсказуемое. Боюсь, что вы нам не подходите. И не помогло Морозову даже то, что у него уже был небольшой опыт работы помощником машиниста. Стало быть, такие, как он, как выразилась эта малоприятная дама, государству больше не нужны. Оно их поимело и вышвырнуло. Живите, как хотите. Вечером Ванька позвонил Фролову Матвею и попросил свести его с парнем, через которого можно было достать героин. *** - На выходные задали сочинение написать на свободную тему, а мне ничего в голову не приходит, - посетовал Глеб старшему брату, сидя за письменным столом над раскрытой тетрадью и покусывая шариковую ручку. - А это что? - Вадим, перегнувшись через правое плечо младшего, заглянул в его тетрадь, где на одной странице был нарисован портрет Алины, а на другой написан какой-то текст. - Новая песня, - Глеб, запрокинув голову, посмотрел на брата. - Прочитаешь? - Ты ещё спрашиваешь?! - Вадик взял в руки тетрадь и, опустившись на соседний стул, приготовился читать, но Глеб неожиданно остановил его. - Подожди, я лучше её сыграю, - он дотянулся до гитары. Улетела сказка вместе с детством, Спрятавшись за чопорной ширмой. Фея поспешила одеться, Я стряхиваю пепел в это небо… Нет, теперь не то время, Нет, теперь не то небо, Когда можно было просто улыбаться, Серым оно будет потом. Если сделать все, что надо и не вспоминать, Если спрятаться в подушку и не вспоминать, Если видеть небо серым и не вспоминать, Что небо, небо было голубым. Небо, небо было голу… Только это не поможет тем, кто любит рисовать. Любит, любит, любит рисовать. Любит, любит, любит рисовать. Нет, теперь не то время, Нет, теперь не то небо, Когда можно было просто улыбаться, А надо и кого-то любить, и надо жить после того, И снова, снова, снова убивать. Ведь это раньше можно было просто улыбаться, Серым оно будет. Раньше можно было просто улыбаться, Серым оно будет. Раньше можно было просто улыбаться, Серым оно будет потом. Вадим молчал очень долго. Так долго, что Глеб успел предположить, что песня брату не понравилась, и он подбирает слова, как бы помягче сказать ему об этом. Но когда он исподлобья взглянул на старшего, то увидел на его глазах слёзы. - Вадик, ты чего? Вадим вытер глаза и притянул к себе Глеба. Он очень хотел бы, но не знал, как вернуть душе брата мир и спокойствие. - Это очень пронзительная, глубокая и серьёзная песня, - прошептал Вадик. Глеб облегчённо выдохнул: - А я уж испугался, что тебе не понравилось. Старший Самойлов, справившись с эмоциями, мягко улыбнулся: - Просто у меня дыхание перехватило, настолько это было душераздирающе. - Эта песня ей, - тихо признался Глеб. - Я понял, - ответил Вадим, задумчиво поглаживая спину младшего. - Если ты не против, я хотел бы попробовать подобрать к ней аккомпанемент на рояле. - Не против, - Глеб положил голову на плечо брата. - А по поводу темы для сочинения, - сказал Вадик, скользя взглядом по нарисованной девочке в тетради Глеба, - напиши о том, что значит музыка в твоей жизни. - Когда нельзя что-то выразить речью, обычными словами, на помощь приходит музыка, - процитировал Самойлов-младший Гофмана. - Кажется, у меня появились мысли. - Он отстранился от Вадима и пересел за стол.