Ничьи

Осень плавно нырнула в зиму, начало которой в этом году было необычно тёплым - снег сменялся дождём, дождь - снегом, и зиме никак не удавалось навести в городе порядок. Вадим с головой ушёл в музыку, посвящая ей всё свободное, а иногда даже ночное время. Глеб, когда не был занят работой в институте, писал стихи и песни, а по ночам, чтобы не потеряться в собственных кошмарах, падал в утешающие волчьи объятия, отдавая зверю свою тоску и почему-то веря, что больше ничего плохого не случится. Наташа погрузилась в работу, целиком посвящая себя своим маленьким и беспомощным подопечным. Она брала дополнительные смены, стараясь как можно меньше времени проводить наедине с собой. А в редкие выходные братья Самойловы вытаскивали её в кино или ближайший парк, где они часами, пока не замерзали, бродили по аллеям, а мокрый снег хлюпал под их ногами. Из Москвы Наташке несколько раз звонила Юля, спрашивала про самочувствие и звала её погостить у них с Никой, добавляя, что билеты на поезд они ей оплатят. Платонова сердечно благодарила девочек за заботу и обещала подумать, но всё же что-то удерживало её от поездки в Москву. Возможно, это был банальный страх совершать в одиночку такое путешествие, ведь она ещё ни разу не выезжала за пределы Свердловска, а может быть ей просто не хотелось обременять своим присутствием и проблемами других людей. Невероятным усилием воли Наташа заставляла себя жить, убеждала себя двигаться дальше. Но каждую ночь, сдерживаемая днём тоска, прорывалась слезами и девушка надрывно рыдала, осев на корточки в углу спальни между кроватью и стеной. Рыдала до тех пор, пока не начинала ощущать болезненную слабость во всём теле и тяжесть в голове. После чего она перебиралась на кровать и, укрывшись с головой одеялом, просила Ваню присниться ей и привести с собой дочку. Наташке отчаянно хотелось услышать три слова: «Всё будет хорошо». Хотелось искренне поверить в них, но она знала, что всё лучшее в её жизни уже осталось позади, и ничего хорошего ей больше ждать не стоит. Ни любви, ни счастья, только сквозняки и безутешная печаль отныне будут постоянно холодить и бередить ей душу. Но несмотря на то, что по ночам девушка позволяла себе загибаться от боли, днём и вне дома она находила силы, чтобы «застёгиваться на все пуговицы» и профессионально выполнять свои обязанности, не обращая внимания на смятую и заживо сожжённую душу и исхлёстанное, разорванное на клочья сердце. *** В один из выходных, когда Вадик с Сашей Козловым вместе с вызванным ими на несколько дней из Сургута Петей пропадали в институте, дабы в кротчайшие сроки разучить с барабанщиком его партии и наконец-то приступить к окончательной стадии записи альбома, Глеб, оставшийся дома, так как в его присутствии пока не было необходимости, решил поехать на кладбище - навестить Алинку, а заодно и проведать могилу Ваньки. Они были похоронены на одном кладбище, но в разных его концах. Глеб провёл пальцами по невысокому деревянному кресту, коснулся выгравированных инициалов. Он столько всего хотел рассказать Алинке, но боль, сосредоточившаяся внутри него, словно петля, наброшенная на шею, сдавила ему горло. Самойлов присел на низкую скамейку, стоявшую около соседней ограды и дрожащими пальцами достал сигарету, прикуривая её. Подняв голову вверх, он смотрел на мерно покачивающиеся чёрные верхушки деревьев и, втягивая в себя горький дым, пытался с его помощью унять бешено бьющееся сердце. Его тоска резонировала с печальным небом. Мы плывём среди деревьев, никого живого нет… Строка родилась так неожиданно, что Глеб, сунув сигарету в уголок рта, стал судорожно расстёгивать куртку, дабы извлечь из внутреннего кармана блокнот и ручку, которые всегда носил с собой. Корвет уходит в небеса, здесь так волшебно и опасно. Во сне, но из другого сна, во сне у сумасшедшей сказки… Мокрый снег смывал с лица Глеба слёзы, которых он не замечал. Унылый ветер выхолаживал его душу, трепал волосы, но мальчик продолжал сосредоточенно записывать идущие откуда-то изнутри слова. И лишь дописав новую песню, он грустно вздохнул и вытер ладонями глаза. - Знаешь, если бы желания могли сбываться, я бы загадал вернуть тот день, когда Кощей изнасиловал тебя. Я бы смог предотвратить это. Я бы сделал так, чтобы с тобой никогда не случилось ничего плохого. Если бы только желания могли сбываться. - Повторил Самойлов. - Ты бы не умерла. И Ванька бы не умер. У них бы с Наташкой родилась дочка. Живая. И всё было бы хорошо. - Глеб снова сморгнул слёзы. - Знаешь, она назвала её твоим именем. Глеб замолчал и зябко поёжился. - Жизнь - сука, да? - через долгую паузу обреченно усмехнулся он. - И почему ничего не может идти ровно и гладко. Зачем нужны все эти чёртовы колдобины? И будто насмехаясь над вопросами мальчика мокрый снег усилился. Глеб натянул на голову капюшон. - Интересно, а там и впрямь лучше, чем тут, как говорят некоторые? Мне кажется, что ни черта они сами не знают. - Самойлов вновь дотронулся до креста. - Я скучаю по тебе, Аль. - Он вздохнул. - Вадик хочет к весне накопить денег, чтобы установить тебе и Ваньке памятники. А я уже фотографию твою выбрал. Помнишь, когда мы в последний раз были на море и Лёнька - ведущий фотокружка - в день отъезда фоткал всех по очереди на берегу? Ты там такая красивая. - Глеб сглотнул и облизал губы, вспоминая. На фото Алинка была запечатлена вполоборота в коротком летнем ситцевом платьице, её босые ступни омывали набегающие волны, на губах играла лёгкая улыбка, а отросшие волосы каскадом падали ей на спину. - Если бы я не любил Вадика, я бы бесспорно влюбился в тебя. Глеб не знал сколько просидел на кладбище, но когда его куртка окончательно промокла, а небо стало растворяться в подступающих сумерках, он, пообещав Алинке, что ещё обязательно придёт, направился в сторону центральных ворот. В автобусе, заняв место у окна в конце салона и съехав вниз по спинке сиденья, Самойлов поглубже зарылся в воротник куртки и, закрыв глаза, попытался задремать, но сон не шёл. Перед глазами стояла Алинка. Не бросай меня, Глеб. Не бросай меня. Не бросай. Не… *** Сколько бы не откладывала Наташа визит в женскую консультацию, за две недели до Нового года она всё же решила посетить гинеколога. Стесняясь и краснея, девушка напомнила Вадиму об обещании пойти к врачу вместе с ней в качестве моральной поддержки. - Я готов, скажи только когда. - Я записалась на завтра на пять часов вечера, - уточнила Наташка. - Сможешь? - Конечно. Самойлов, не ставя Наташу в известность, перенёс запланированные на это время дела на другой день и, в оговорённый заранее час, зашёл за подругой. В женской консультации вахтерша указала Вадиму на небольшое фойе, в котором стояли две кушетки, и сказала ему ждать там. Наташка, решив не пользоваться гардеробом, а оставив пальто Вадику, прошла в регистратуру. Самойлов, уставившись отрешённым взглядом на развешанные на противоположной стене плакаты о контрацепции и беременности, думал о чём-то своём. Мимо по коридору проходили девушки, женщины. Некоторые, в особенности молоденькие барышни, заглядывая в помещение для ожидания, бросали на него завистливые взгляды, вероятно желая, чтобы и их партнёры также ожидали их в неприметном фойе сугубо женской поликлиники. Но Вадим настолько погрузился в собственные мысли, что не сразу услышал, как одна из девушек окликнула его. - Вадик! А я всё смотрю и думаю, ты это или не ты. Вадим вгляделся в знакомое лицо. - Вика? - в глазах Самойлова мелькнуло узнавание. - Как жизнь? - Тарасова подошла ближе и тронула его плечо. - Судя по тому, что ты здесь… - Она многозначительно вздёрнула брови. - Станешь отцом или?.. - Или, - нехотя отозвался Вадим, вперив в бывшую девушку Ваньки тяжёлый взгляд. Она была одета в короткую юбку и обтягивающий пуловер с V-образным вырезом, демонстрирующий ложбинку между грудями. На ногах красовались высокие сапоги. Однако Вика не смутилась столь откровенного рассматривания. Наоборот, призывно облизала губы и продолжила допрос: - А ты здесь с кем? Я её знаю? Неужели с женой? И какой счастливице удалось тебя захомутать? - Не знаешь, - сухо ответил Вадик. Но именно в этот момент в фойе появилась Наташа. Вика стояла к ней спиной и заметила девушку только тогда, когда та подошла к Самойлову. - Я освободилась, - произнесла она и осеклась, увидев Тарасову. - Оу! - удивлённо воскликнула Вика, а затем уголки её губ поползли вверх, обозначая улыбку. - Вы двое… - Она перевела взгляд с Вадика на Наташу и обратно. - Тайно встречаетесь, что ли? А влюблённый дурачок Морозов отказался от секса со мной, и ради чего, спрашивается? - Что? - Наташка едва не задохнулась от возмущения, обиды и боли. - О чём ты говоришь? Тарасова помедлила с ответом. - Ни о чем. Неважно. - Отмахнулась она и вновь уставилась на Платонову. - Ну, что, подруга, а ты добилась таки своего? Окрутила Самойлова? Теперь что будешь делать: рожать или на аборт пойдешь, как и я? А может вы шведскую семью практикуете? Если так, то я не против присоединиться к вам. - Хохотнула Вика. - Мне трахаться с Морозовым всегда нравилось. В этом он был бесподобен. Ни мой муж, ни любовник не идут ни в какое сравнение с ним. Только детей мне заделывать умудряются. У Вадима рефлекторно сжались кулаки. Беспардонность Тарасовой переходила уже все границы. Она и раньше не была пай-девочкой, но сейчас превратилась в откровенную хамку. Наташа инстинктивно взглянула на Викин живот. - Ты снова беременна? - полушепотом спросила она. - Угу, - кивнула та. - Опять чиститься придётся. Но ты не бойся, - тут же подбодрила Тарасова Наташку. - Это, конечно, неприятная процедура, но не смертельная. Тебе когда на аборт? - Я… Мне… - Голос Платоновой оборвался. Если бы взглядом можно было убить, то Вадик бы сделал это. Но так как такое было невозможно, он всего лишь смерил Вику холодным как сталь взглядом и произнёс, обращаясь к Наташе и подавая ей пальто: - Идём, - ярость уступила место ледяному спокойствию, но Вика не унималась: - Каково это спать с девушкой лучшего друга? А, Вадик? Стараясь не привлекать внимание народа к их перепалке, Самойлов наклонился к уху Тарасовой и прошипел: - Вот никогда ты мне не нравилась и терпел я тебя раньше только из-за Ваньки, и сейчас ты доказываешь, что я в тебе не ошибался. Суки суками и остаются. Мало того, что всех судят по себе, так ещё стараются и всё вокруг дерьмом испачкать. Но Вика лишь коротко рассмеялась и, попросив передать привет Морозову, гордо удалилась, оставив после себя неприятный осадок и шлейф нервного напряжения. *** - Наверное, ей нужно было рассказать про Ваню, - произнесла Наташка, когда они с Вадимом вернулись в её квартиру и она, поставив чайник на плиту, достала из шкафчика две чашки и сахарницу. - Зачем? Чтобы она поглумилась? - Вадик всё ещё был заведён после встречи с Тарасовой. - Такие люди не умеют сочувствовать. Несколько секунд Платонова смотрела в глаза друга настороженным взглядом. - Как она стала такой? - спросила девушка. - Она же такой никогда не была. - Была, - вздохнул Самойлов. - Просто ты привыкла видеть во всех людях только хорошее. - Знаешь, чего я никак не могу понять? Почему те, кому не нужны дети, беременеют и идут делать аборты, а у тех, кто очень хотели бы ребёнка случаются выкидыши, или они вообще не могут забеременеть? - проговорила Наташа, и в её глазах заблестели слёзы. - Почему так, Вадик? Вадим взглянул на Наташку. Вид у неё был расстроенный и измученный. А в глазах плескалась такая немыслимая боль, что Вадиму становилось страшно за девушку. - У меня нет ответа на этот вопрос. - Я просто пытаюсь понять, - голос Платоновой сорвался. - Мне так не хватает Вани. - Всхлипнула она. - Я знаю, - Самойлов подошёл к подруге и обнял её. - Но к сожалению, боль утраты никогда не утихнет. Тебе нужно учиться жить с этим и ни в коем случае не казнить себя из-за ребёнка. - Спасибо, что ты всегда рядом, когда нужен, - поблагодарила Наташа, прежде чем поцеловать Вадика в щёку. - Только скажи, что я могу для тебя сделать и я сделаю. Наташа ничего не ответила, лишь мягко отстранилась от Вадима и выключила закипевший чайник. - Кстати, приходи тридцать первого числа к нам с Глебом, - предложил Самойлов, не желая, чтобы Наташка оставалась одна в Новый год и опасаясь за её состояние. - Мы будем с ним вдвоём. - Добавил он. - Мелкий нарежет салат, я куплю вина, посидим немного. Но Платонова даже думать не хотела о новогодней ночи. Она боялась заблудиться в своих кошмарных видениях, боялась задохнуться собственным горем. - Я взяла смену на работе в ночь с тридцать первое на первое, - покачала головой девушка. - Я просто не смогу праздновать Новый год, пойми, Вадик. - Я понимаю, Нат, - отозвался Вадим. - Поэтому и зову тебя не праздновать, а просто побыть вместе с нами. Наташа налила чай и поставила чашки на стол. - Пойдём лучше тридцать первого со мной на кладбище, - сказала она, усаживаясь напротив Самойлова. - Я буду тебе очень признательна за это. - Обязательно пойдём, - уверил Наташку Вадик, размешивая сахар. Когда Вадим ушёл, Наташа прошла в спальню, взяла с полки фотографию Вани и, прижав её к груди, разрыдалась. Дорога из страны скорби оказалась для неё слишком тяжёлой. Но Наташка понимала, что должна примириться с жестокой правдой. Несмотря на сломленный дух, безумную усталость, давящую тоску и непрерывную скорбь, она обязана собрать себя заново. Склеить по кусочкам. Ради Вани. Пусть он больше никогда не прикоснётся к ней, не обнимет. Она должна продолжать жить. Без солнечного света. Без надежды. Без веры. Она должна научиться справляться с приступами отчаянной боли, обрушивающейся внезапно, без предупреждения и жалости. Ради себя.