Армюр

      Донат Сафронов. Нам нужно поговорить о Донате.       Да-да, о том парне, который однажды едва не стащил кошелёк нашего простака Кима. С момента их первой и единственной встречи прошло около пяти лет. И если жизнь Кима действительно изменилась, то жизнь Сафронова оставалась такой же, как и пять лет назад.       Двадцать три года, а за спиной никаких существенных достижений, кроме навыка взлома машин (любой марки) и года, проведённого в тюрьме, причём, в изоляторе. Хотя в том, что последнее представляет собой достижение можно и сомневаться. Я, в любом случае, сомневаюсь.       Донат спал на кровати в темной однушке, которую он снимал уже несколько лет, и чёрные ресницы его закрытых глаз едва заметно подрагивали. Он видел странный сон. Да, ему снилось, будто он был скелетом, на каком-то чудовищном балу, до которого ему никакого особого дела не было. Но эта часть после пробуждения забудется.       Он лишь вспомнит длинный стол с белой скатертью, за которым другие скелеты, все одинаковые и похожие на него самого, распивали вино, вытекающее из рёбер. И они напевали одну только фразу на латыни. Во сне он знал латынь. «In Vino Veritas!» — радостно кричал он со своими друзьями по застолью, размахивая кубком с красным вином. И он, парень, вернее даже молодой человек (в двадцать три называть мужчину парнем мой рот не хочет, и ничего вы с этим не поделаете) прекрасно знал перевод. В жизни он и с русским языком не особо-то ладил: о какой латыни может идти речь? Но в его сне, как и во снах всех остальных, можно знать то, чего в реальной жизни не знаешь. И он знал, прекрасно знал перевод этой фразы. «Истина в вине!» — вот что пели скелеты, когда распивали вино.       Только ему это фраза казалось другой. Он воспринимал её не так, как все за этим длинным-длинным столом, он воспринимал её иначе. Да, истина в вине, только не в том, которое они сейчас пьют. Истина в вине, которая его душит. Истина в вине, которая камнем тянет его ко дну. Эта фраза, которую неправильно поняли.       И за столом, устеленным белой скатертью, он был самым грустным скелетом. Наверное, поэтому он пил больше всех.       И когда в его квартире послышался нетерпеливый стук в двери, он сразу же проснулся, вскочил на ноги и, шатаясь, пошёл по коридорчику в прихожую. У него всегда так: если пил во сне, то, хочешь не хочешь, а проснёшься с похмельем. Настоящим. И сушить будет, и шатать будет, пока не отойдёшь, как следует, ото сна.       Но, видимо, сама Вселенная хотела побыстрее его разбудить и взбодрить. В любом случае, утро стремительно и быстро привело его в форму. Словно кто-то облил ледяной водой в ленивый и жаркий летний день.  — Гони деньги, подонок! — раздалось над самым ухом, когда Сафрнов открыл настежь двери.       Тяжёлое и сильное тело прижало его к стене. Доната обдуло дыханием с запахом перегара и, вежливо так, прилично так, чисто по-человечески ему напомнило о том, что долги нужно возвращать.  — Понял я, — отозвался с пола Донат, держась за бока, по которым только что будто бы потанцевали. — Будет всё… к вечеру всё будет.       Гость ушёл так же внезапно, как и ворвался в его уютную съёмную квартирку. А Донат остался лежать на холодном полу, проклиная всё и вся, включая самого себя и жизнь, в которую он сам же себя загнал.       В какой момент всё пошло под откос? Помнится, он с самого детства любил разводить всяких простофиль на деньги, но его-то самого никто никогда не разводил. Нет, ошибка не в этом. Деньги можно зарабатывать любыми путями, в любом случае, пока полиция этого не видит. Его промашка в играх. И, возможно, в наркотиках. Но нет, скорее всего, только в играх. Лёгкие наркотики — и не наркотики вовсе. Хотя, наверное, себе врать не нужно. С играми он давно завязал, а вот с дурью…       И вот, лёжа на холодном полу прихожей и чувствуя ноющую боль в боку, он впервые осознал, что пол следует подмести и вымыть, но, что гораздо важнее, он впервые осознал, что, кажется, повторяет судьбу своего покойного отца.       Его отец был игроком. Видимо, это от него у Доната такая азартная кровь. Так вот, когда Донат был ещё подростком, отца его посадили. И нет, он не был вором, его отец даже не был мошенником, как сам Донат. Нет, его отец просто проиграл в казино. И деньги пришлось взять у фирмы, в которой он работал. Ну, как взять… Просто забрать себе огромную сумму, чтобы заплатить проигрыш и отыграться. Отец бы точно вернул деньги. Но, увы, как несложно догадаться, отыграться у него не вышло.       Мужчина, который сейчас приходил к Сафронову, к великому счастью, не был похож не на одного из тех ребят, которые приходили к его отцу, когда тот проигрывал в казино. Вообще, Донат завязал с азартными играми, когда узнал, что кто-то его отца морозной февральской ночью в тюрьме пырнул ножиком ночью в бок и оставил истекать кровью. С тех пор Донат стал ещё более потерянным. И ещё он завязал с азартными играми.       У Доната Сафронова, правда, была пустая и потерянная жизнь. Когда денег было в достатке, он тратил их на хорошее курево, выпивку, насвай или дешёвую траву, которую он всегда мог достать у кого-нибудь из своих друзей. (Друзей настоящих у него не было. Но это ничего, это неудивительно. Лучше подумайте: у кого в наш дикий и безумный век есть друзья? Верные, преданные, настоящие друзья?) И вот, закупив всё, что ему было нужно, он запирался у себя в квартирке на неопределённый срок. Иногда на неделю, а иногда на месяц. Как придётся.       И время тогда переставало для него существовать. Он делал всё, чтобы забыться, потому что осознавать, куда катится его жизнь, было страшно. Тогда, когда он разговорился с Кимом, Донат рассказал, что его ничего не волнует. Ему просто всё равно. И с тех пор ничего не изменилось. Он так не на кого и не выучился. Он так и не устроился на настоящую работу. Его всё ещё ничего не интересует. И жизнь у него пустая. Серая, вязкая, пустая и грязная.       И вот, заперев дверь, не зная, когда её придётся открыть, он всякий раз заваривает себе мяту, смотрит, как растут в размере тёмно-зелёные листья, вдыхает мягкий и такой приятный запах, и уже представляет, что вечером он вместо мяты будет пить вино. И курить траву. И тратить своё время тупо и бессмысленно, потому что иначе он не умеет. Да и не хочет. Какая разница? Какая разница, когда тебе всё равно?       А ведь он думал, что это пройдёт. Но это не проходит. Есть вещи, которые не меняются. Он так надеялся, что это всё временно, что через годы он поумнеет и образумится, что он остепенится. Но посмотрите на него: он лежит на пыльном ковре, тяжело дышит, держась за бок, и думает, где бы достать деньги, чтобы вернуть долг за экстази.       Бабушек в супермаркетах волнует, что выросли цены на хлеб. О, они даже не подозревают, как выросли цены на экстази! А без него Донату ведь никак нельзя. Последний луч света в этой тьме, которая его поглотила. И какой же яркий, чудесный луч!       Сафронов, смирившись с тем, что, видимо, ему суждено повторить судьбу отца и закончить, как он, встал с пола, покашлял и пошёл в душ. Он уже две недели не выходил из дома. И за эти две недели так не раз и не принял душ. Не до душа, когда ты застрял в экзистенциальном кризисе. Но нет, то, что творится с Донатом Сафрновым не экзистенциальный кризис, возможно, какое-то редкое его проявление, но не он сам. Это, скорее, апатия, возведённая в абсолют.       Так или иначе, Сафронов всё-таки принял душ, несколько приободрился и отправился на захламлённую и пропахшую чем-то очень противным и резким кухню. Есть не хотелось, но хотелось пить. Все бутылки, стоявшее на столе, оказались пустыми, и он, схватив одну, со злостью швырнул её в стену, а потом, глубоко дыша и пытаясь пристегнуть свой гнев, поставил чайник и насыпал листья мяты в чашку.       Мята… Его душа должна пахнуть мятой. Его кровь должна быть на вкус, как микс из алкоголя, никотина и мяты. Все думают, что он такой бодрый, свежий, а он на самом деле спокойный, до крайнего придела спокойный. Просто сидит и спокойно наблюдает, как его жизнь идёт ко дну. И его ещё можно было бы понять, будь эта жизнь чужой, но ведь это его собственная.       Учитывая, что утро Доната Сафронова начинается часов этак в пять, на улицу он вышел только вечером. Из многоэтажного дома одного из худших районов города навстречу мягкому оранжевому свету фонарей выбрался высокий мужчина с осторожной, лёгкой походкой и тёмными глазами, которые были гораздо темнее вечера, накрывшего всё вокруг. Донат шёл в парк. Где же ещё достать денег, если не в парке? Осень, вечер, тишина. Хорошо, что дождя нет, ведь последние дни лило как из ведра.       Сафронова окружили тёмные аллеи, и его зоркий взгляд начал оценивать неприметных прохожих. Вот, например, старушка. Для него это слишком легко. Да, не низко, а легко, ему будет скучно. Сегодня нужно что-нибудь особенное, нужно отметить его вылазку наружу. О, вот здоровый мужчина. Но сам он, Донат, хилый и даже тощий, так что лучше не соваться к этому громиле. А вот девушка. Симпатичная, некуда не торопящаяся. Бинго!       Бинго! Отозвалось в его сердце. «О, чёрт, у меня плохое предчувствие», — только лишь успел подумать Сафрнов. И предчувствие его в этот раз, впрочем, как и всегда, не подвело: он влюбился.       Вот так. Вот так влюбляются хулиганы, бунтари и потерянные мошенники. Неожиданно, но метко. «О, нет, парень, нет, — пытался привести самого себя в чувства Донат. — Тебе нужен её кошелёк, не её сердце. Ну, зачем, зачем тебе её сердце, дурак? Что ты с ним будешь делать?»       Опыта в подобном у него не было. Вернее был, но такой жалкий, что ему приятней врать, что он в отношениях вообще никогда не с кем не состоял. Никогда никого не любил и никогда не хотел заводить каких-либо серьёзных отношений.       Но отношения в его жизни всё-таки были. Это было в десятом классе и продлилось от силы три месяца. Донат даже не в состоянии вспомнить имени той девушки, которой когда-то клялся в вечной любви. Всё, что у него от неё осталось, это фраза, которая почему-то ему запомнилось. «Перед тем, как разбить моё сердце, тебе придётся его завоевать», — вот всё, что осталось от той девушки. Одна эффектная фраза, которая, может быть, его и завлекла.       Но долго он с той девушкой не протянул. Любовь бывает очень дорогой сердцу. Но ещё довольно часто любовь бывает дорогой в денежном плане. Ту чудовищно расточительную девушку не выдержал кошелёк Доната. И представьте себе расточительность той девицы, если учесть, что всё-таки кошелёк Сафронова большую часть времени полон, а не пуст.       Но сейчас-то он пуст. И с этим нужно что-то делать, поэтому Донат уверено зашагал навстречу низенькой девушке с таким добрым и милым лицом и такими же угольно-чёрными волосами, как у него самого.       Он обзаведётся либо девушкой, либо её кошельком. Всё решено.