Армюр

      Ислам и Света лежали в кровати, обнявшись.        — Она так резко ушла, — сказала Света, имею ввиду Лизу Кот.        — И что?        — Что значит что? Это грубо! — уткнувшись в прохладную подушку щекой, возмутилась Света.        — А вдруг она была голодной? — предположил Ислам.        — Мы же чай пили.        — Так, может быть, её нужно было покормить, а не спаивать?        — Чаем, — сонно улыбнулась Света. — Может быть, ты прав, и всё дело в голоде. Завтра узнаем. Надо с ней связать первыми. Ты же слышал, как она поёт?        — Хорошо она поёт, но ты лучше.        — Конечно, — согласилась блондинка, прекрасно понимая, что это наглая лесть. (Влюблённые обречены на лесть и ложь. И их, кажется, всё устраивает.)       Они ещё немного поговорили, лёжа в постели, о важных, но воздушных вещах.        — А может нужно в ближайшее время отправиться в дорожное путешествие? — предложил Ислам. — Что нас останавливает? Ведь есть шанс изменить жизнь, ведь есть шанс перевернуть всё с ног на голову. Так почему мы ничего не делаем? Ты не задумывалась об этом?        Блондинка сказала с улыбкой:        — Самое тупое, что можно сделать. Не обижайся, но ты как цитатник с бизнес советами.        — Нет. Самое тупое — ничего не менять. Потому что тогда, если ты в полном дерьме, то ты из него так никогда и не выберешься.        — А смысл? Смысл что-то менять? — села в кровати, обняв свои ноги, Света. — Чтобы когда поменяешь, онанировать на ту мысль, что ты что-то изменил, что ты счастлив? Да ну, ерунда. Те, кто что-то менял, кроме своих цитат воодушевляющих, ничего не смогли придумать для несчастных.        — А если я скажу, что завтра отправляюсь в дорогу?        — То я отправлюсь с тобой, конечно же!       Они обнялись и принялись обсуждать свои предыдущие путешествия, а потом пришли к выводу, что оба мечтают посетить Европу. Поэтому всё пришло к тому, что Ислам считал вслух, сколько им ещё нужно накопить, чтобы отправиться в путешествие автостопом по Европе. Свою Родину они уже объехали вдоль и поперёк прошлым летом, поэтому теперь им можно было с чистым сердцем отправиться за границу.       Подсчитав, что копить им ещё придётся, минимум, семь месяцев, Ислам замолчал, и, уже молча, принялся строить предположения, что интересного с ними может произойти в дороге. А потом он неожиданно начал думать о лошадях. Лошадь — дикое животное, потому что в конюшне она превращается в коня или, ещё хуже, в клячу. А потом Ислам представил себе белую лошадь, а потом её таких же белых сородичей, прыгающих через маленькие заборчики. И, усыплённый своими размышлениями о белых лошадях, мужчина незаметно для самого себя погрузился в сон.       Но Света не спала. Её очень расстроил тот факт, что Лиза Кот не осталась у них ночевать. Хотя, может быть, Ислам прав, и всё дело в голоде. Да, нельзя сразу же разочароваться в людях и вешать на них разные ярлыки, если они обошлись с тобой немного грубо. Кто знает, может, они, эти наглые грубияны, были голодными в тот момент. Перед тем, как осуждать кого-то за грубость, нужно убедиться, что этот кто-то не был голоден, а всё остальное — это уже потом.       Голод делает людей злыми и раздражительными, но это нормально. Ненормально, когда сытый человек всё время нервный и злой. От сытости всё же так много зависит, поэтому нельзя недооценивать этот фактор. В конце концов, забери у самого гуманного философа его кровать и всю его еду, заставь его голодать и не высыпаться, и наблюдай за тем, как вся гуманность и вся его рассудительность на глазах превращаются в грубость и наглую вздорность. Даже те, кто выше низменных страстей, находятся у этих же низменных страстей в плену. Они просто делают вид, что выше всего этого, но вы ведь сами уже всё поняли… Никто не выше.       И за подобными размышлениями Света уснула, закинув на Ислама одну ногу и положив на его голую тёплую грудь свою прохладную руку. И очень скоро ей приснился сон.       И если некоторым, впутавшимся в эту историю, снятся кошмары, другим — невероятные приключения, полные опасности, то Света будет тем, кто откроет нам новый жанр снов. Её сны всегда домашние и буднично-бытовые.       Ничего особенного. Она просто складывает в шкаф одежду после стирки. Обычный день, немного уставшая, она слегка раздражительная и резкая. Возможно, ей даже хочется есть, потому что за всеми домашними делами так и не получилось выкроить время не то что на обед, а хотя бы на небольшой перекус.       И тут приходит Ислам. Как обычно он смотрит на неё с улыбкой, чешет бородку, поправляет очки и предлагает помочь. Света, разумеется, не против. Счастливая, она падает на кровать, потягивается и смотрит за тем, как одежду раскладывает Ислам. Но он всё делает не так. Сначала девушка даже не обращала на это никакого внимания, но в какой-то момент его постоянные погрешности и промашки её разозлили и вывели из себя.        — Иди-ка ты лучше отсюда.        — Почему?        — Потому что ты такой бесполезный, — сказала она сурово и указала ему на дверь.       И только после того, как слова были сказаны, она спохватилась и сообразила, что была слишком грубой. И ладно, будь перед ней кто-нибудь другой, но это ведь Ислам. Её любимый Ислам.       А он, этот могучий сибирский медведь, который, кажется, состоит из одних только мускулов и тяги путешествовать всего лишь с рюкзаком и всем необходимым в нём, заплакал. Заплакал у неё на глазах и вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.       Знаете, у Кима Эсмонта, нашего безумного теоретика, нашлась бы для этого случая какая-нибудь сумасшедшая, но занятная теория. Теория последней капли, например. Человек может выдержать различные испытания. Такие, которые сложно пережить, и те, через которые перешагнуть легко. Но дело не в том, в сложной ты оказался ситуации или не очень. Дело в том, какая она по счёту. Если целую неделю ты, стиснув зубы, заставлял себя идти вперёд, а проблем становилось лишь больше, то, в конце концов, сломить тебя сможет что-то безобидное и совсем незначительно с виду. Оно будет, действительно, безобидным и незначительным, но для тебя, такого ослабленного после всех сложностей, это станет последней каплей.       И фраза Светы стала такой последней каплей для Ислама. Конечно, он бесполезный. Он и сам это знает. Ему бы не было так больно, будь это ложью. Но это ведь правда. Нагая правда-бесстыдница, которой так нравится перед всеми оголяться. Да, он и безо всяких напоминаний знает, что бесполезен. Но, почему-то в этот раз услышать то, что знал всегда, ему было больно.       И Света стояла в пустой комнате одна. Глядя на корзину с бельём, у неё в голове уже почти растаявшие воспоминания снова приобретали отчётливую форму. Она вспоминала то чувство, когда твои слова заставляют кого-то плакать. Из-за её слов ведь в последний раз плакали только в начальной школе, а тут Ислам…       И ведь раньше ей это нравилось: чувствовать в своих словах силу и власть. Всего одним словом уметь менять чувства окружающих. Да, раньше ей это нравилось. Но ведь тогда она была ещё маленькой, остальные люди были для неё всего лишь остальными людьми. Детям ведь и в голову не приходит, что каждый человек вокруг имеет свой собственный удивительный внутренний мир, который так легко разрушить. Одно слово — и в этом мирке взорвалась атомная бомба. И бог знает, как долго придётся ждать, пока всё восстановится. Да и восстановится ли?       Света открыла глаза. В комнате царила темнота, ей было тепло под одеялом и удобно, ведь она во время сна заняла почти ли не всю кровать так, что Ислам ютился у стенки. «Нет, ты плакать будешь только в моих снах», — подумала она, нежно глядя на чёрное в темноте комнаты лицо Ислама. «Спи крепко и не плачь никогда, — поцеловала она его в лоб, — Не плачь, потому что тем, кого любят, плакать нельзя. Страдать придётся не тебе одному».       Она укрыла спящего мужчину одеялом, которая сама же стащила с него во сне, и пошла на кухню с желанием, присущим так многим, съесть что-нибудь среди ночи. А Имлам инстинктивно укутавшись в одеяло, всё спал себе мирно и спокойно.       Ему не снились такие «страсти», как Свете. Хотя то, что снилось ей, сложно назвать страстями. Но о её снах мы уже поговорили. Сны же Ислама тоже были не похожи на сны всех остальных, затянутых в эту историю. Его сны почти всегда были связаны с искусством.       Как человек творческий, он пытался реализовать себя в искусстве. Ему нравилось играть на гитаре, он любил петь. Но, увы, как это часто бывает, он выбрал себе не то, что следовало. В нём спал художник. А он стал музыкантом. Ничего страшного в этом нет, если не углубляться. Художник красоту пихает в лицо зрителю, музыкант красоту зрителю заливает в уши. Одно и то же, только подход разный.       Но во сне Ислам видел образы, которые, будь он настоящим художник, он бы с большой радостью запечатлел на холсте. Чаще всего ему снятся пейзажи: виды, которые открылись перед ним во время его захватывающих, но, к сожалению, немногочисленных путешествий.       Молочные облака в бледной голубизне неба и розовое, каким оно бывает поутру, небо над зреющей рожью, криницы и лесные источники, папоротники и мхи. Хотя из всего того, что он когда-либо видел во сне (пейзажи имеются в виду) больше всего его впечатлила такая картина. Тёмно-синее небо с оранжевыми и розовыми разводами у горизонта. И в небе, разрывая синеву, летит самолёт. И вместо привычного нам белого следа, который остаётся за самолётами, рассекающими небо днём, тёмно-синее небо было рассечено ярко-розовым следом. Он это уже видел когда-то. Кажется, они со Светой ещё были студентами оба (он уже закончил учиться), им не хотелось расставаться, и они сидели в парке до самой ночи. Вот тогда, тем вечером, глядя в небо и делясь своими прекрасными юношескими мечтами, перед ними открылся этот вид. Он его смог только запомнить: сфотографировать возможности не было, а рисовать так хорошо, чтобы передать всё то, что видит он, Ислам не мог.       Ещё ему несколько раз подряд снились окна высокого многоэтажного дома, в которых отражался салют. В небе салюта не было видно, он был со стороны зрителя, но отражение салюта было гораздо красивее самого салюта. Будет возможность, так присмотритесь к тому, как тёмные окна, за которыми уже спят, отражают уличный свет. Прекрасное зрелище. И Ислам это знал и, наверное, поэтому ему такое снилось. Он легко замечал красоту в окружающем мире. Ему это не составляло труда.       Да, Исламу снились художественные сны. Просто картины. Без движения, без сюжета. Ему не снится, что он приходит в галерею и находит полотно там. Нет, он будто находится в самом полотне.       И тем вечером, когда Кот пила с ними чай, он, уснув со Светой, снова видел картину. Но на этот раз там не был нарисован пейзаж. Там была мать, утягивающая за руку своего сына. Они шли по оживлённой улице, посреди которой лежал умирающий человек. Но никто на него не обращал внимания. Мальчик же был единственным, кто протягивал страдальцу руку, но ведь его утаскивала за собою мать. Он не мог помочь. И только тень от руки мальчика дотянулась до протянутой руки умирающего и распластавшегося на тротуаре мужчины.       И во сне Ислам очень надеялся, что не забудет то, что увидел. Во сне он решительно был настроен выучиться рисовать и перенести эту сцену на холст. Но всё это было только во сне, потому что после пробуждения, он ничего не вспомнит и будет искренне верить, что ночью никаких снов не видел.       Со всеми нами такое бывает, но мы, конечно же, ничего не помним.       Или помните?