Кошачья мята

Нет, нет, нет. Это всё не по-настоящему, да? Коганей смотрит распахнутыми глазами себе под ноги, и его сознание отказывается принимать действительность. В воздухе, словно держа баскетбольный мяч, застыли руки с согнутыми пальцами. За спиной стоит Митобе, и ощутить его взгляд можно на себе; Митобе сожалеет не меньше Коганея, смотрит сочувственно то на друга, то на то, что несколькими секундами назад у ног приземлилось со стуком-шлепком. — Э… эй, да ладно, может ещё ничего не потеряно, — Коганей нервно смеётся, распрямляет плечи и присаживается на корточки, — он пролетел-то всего чуть-чуть. Однако и он, и Митобе в глубине души знают, что потеряно, скорее всего, предостаточно. Игнорируя в кистях мелкую дрожь, Коганей крайне аккуратно, как бы прося прощения за проявленную только что неосторожность, переворачивает коробку, подставившую полуденному солнцу своё картонное дно. Глаза уже не видят крышки, вместо неё Коганей представляет себе торт — такой, каким его преподнесла этим утром Широсаки. Сделанный в форме полушара, щедро политый шоколадной глазурью и украшенный разноцветной кондитерской посыпкой ближе к краю, а на самом «пике» торта белым кремом выведены иероглифы «Моему Коту-семпаю. С любовью». Этот торт уникален тем, что его не купишь в обычной кондитерской, этот торт своими руками приготовила Ка-чан, убив на это, должно быть, всю ночь. Этим утром Коганей заметил, что у неё под нижними веками обозначились серые круги, хотя и не дал этому наблюдению комментария. Широсаки держалась легко и оживлённо, разговаривала скороговорками и заливисто смеялась. А ещё она сегодня выглядела очень красивой — с волосами, сначала скрученными в тугой жгут, а затем в спираль, похожую на раковину улитки и утыканную многочисленными заколками, переливающимися на солнце своими разноцветными стразами, с падающей на лицо оставленной нетронутой тонкой прядью волос. Взгляду открывалась лебединая шея — тонкая, с родинкой под линией уха и длинная, явно длиннее, чем у многих студенток старшей школы. Встретившись этим утром у ворот школы, Широсаки сразу же отозвала Коганея в сторону, загадочно улыбаясь, поглядывая из-под ресниц, неизменно густых и чёрных из-за туши, которой, независимо от дня недели, сезона и погоды, пользовалась каждое утро. — Шин-ча-ан, — пропела она, обдавая Коганея мятным дыханием — какое-то время назад в этом рту мятный леденец, а может, и два, превратился в сладкий сироп. Она стояла почти вплотную, держа руки за спиной. — Сегодня четырнадцатое февраля, и у меня для тебя что-то есть. — Ка-чан… — начал Коганей, но запнулся, так и не сообразив, что хотел сказать. Нижняя губа поджала верхнюю изогнутую, и больше Коганей не произнёс ни слова. — Мне надо было посоветоваться у тебя для начала, что ты хочешь, но это ведь должен быть сюрприз, нэ? О сюрпризах же не говорят заранее. Не говорят же? Или ты бы мог ради меня сделать вид, что забыл? Ну, знаешь, чтобы сейчас я вручала тебе свой шоколад, а ты такой как будто и не ждал вообще. Эх, вот я дурёха, — слова лились рекой, и Коганей вконец растерялся, но предпочёл не перебивать. — В любом случае, Шин-чан, я посоветовалась с мамой, посоветовалась с подругами, спросила у своих девочек в кулинарном клубе и решила, что торт тебя точно должен порадовать. Ты ведь любишь торт? Скажи, что любишь… — Э… Да, конечно, я люблю торт, — и он не солгал, и такой ответ полностью удовлетворил Широсаки — на её губах заиграла озорная улыбка, и большие кошачьи глаза сощурились. — Тогда, прими его в знак моих чувств к тебе. И только когда в ладонь легли ручки бумажного пакета и тут же оттянули её тяжестью находившегося внутри предмета, только тогда Коганей осознал, что только что произошло. Ка-чан — Ками-сама, его Ка-чан, его девочка, да в это до сих пор верится с трудом — приготовила ко дню Святого Валентина шоколад, своими собственными руками… Да Коганей мечтал о таком ещё с первого года; представлял, воображая себя почётным участником баскетбольного клуба и местной знаменитостью, как получает шоколад с любовью из рук той единственной, которую решил впустить в своё сердце, — она улыбается застенчиво, аккуратно заправляет прядь за ухо и говорит тихо, почти мурлыкает, протягивает двумя руками маленькую коробочку и тут же краснеет. На первом году этой мечте суждено было разбиться о суровую реальность: девушкой к февралю Коганей обзавестись не успел, равно как и не успел завоевать восхищение у женской половины среди всех первогодок. Зато это отлично получилось у Изуки и Киёши, так что на четырнадцатое февраля их шоколадом не обделили. Коганей хорошо помнил, как принимал участие в коллективном уничтожении этих съестных припасов, как шоколад, приготовленный аккуратными девичьими руками, таял на языке, и подумал ещё, что на месте Изуки он бы чувствовал себя самым счастливым на планете. Но сегодня всё по-другому. Сегодня он будет пробовать свой по праву шоколад. Целый день пакет с ценным содержимым не покидал мысли, Коганей не желал расставаться с ним, откинув идею оставить пакет в ячейке для обуви и вообще любую мысль избавиться как-то от него, пусть и на время. Так казалось более надёжным, случиться могло всякое, а Коганею не хотелось, чтобы что-то случилось с шоколадным тортом, сделанным специально для него, а не для кого-то из товарищей по команде. Примерно после второго урока он сдался на милость своему любопытству и вышел с пакетом в коридор. Там же, поставив коробку на подоконник, медленно развязал изящный бант на крышке и приподнял её. И, ахнув, дёрнул плечами, словно получив удар в грудь. «Моему Коту-семпаю. С любовью» Да, что-что, а приятно удивлять Ка-чан умеет. — Это что… правда, всё мне?.. — ни к кому не обращаясь, просто мысли вслух. Любопытные одноклассники, кому так же, как и Коганею, не повезло в первый год, а теперь ещё и в этот, заметив друга, поспешили к нему и сгрудились вокруг, спрашивая наперебой, от кого такая роскошь и что значит «С любовью»? Окажись на его месте Изуки, чёрта с два к нему бы кто так подходил с вопросами и изумлялся. Что ещё оставалось Коганею? — Это шоколад от Ка-чан, — важно сообщил он. С приходом друзей из класса уверенность в себе и приподнятый настрой вернулись, а лёгкий шок и недоумение смело без остатка. Вздёрнув подбородок и растянув свои кошачьи губы в улыбке победителя, Коганей, расправив плечи, стоял в полной готовности отвечать на все интересующие вопросы. — Ого! Серьёзно? — Чёрт, повезло же. — Эй, Кога, а подружки у неё есть? До конца занятий Коганей чувствовал на себе их взгляды, взгляды, полные одновременно и белой зависти, и почтения, и уважения, и гордости за одноклассника, взгляды, которыми эта компания обычно удостаивала тех, кто больше не состоял в их рядах старшеклассников-одиночек. Совсем скоро наступит момент, когда донельзя счастливый Коганей откроет дверцы спортивного зала, важно прошагает внутрь и скажет другим, которым интересны причины хорошего настроения — слишком хорошего даже для самого Коганея — то, что сказал одноклассникам: «Ка-чан подарила мне шоколад». Однако этому моменту суждено теперь произойти разве что в мыслях. — Торт от Ка-чан… — кривит губы Коганей. Кажется, ещё немного, и он расплачется. Реальность оказывается жестокой: шоколадная верхушка торта, на которой была выведена надпись, пострадала больше всех — из самой середины торта, а также с краю в двух местах, словно некто безжалостный и беспощадный вырвал куски размером с мандарин. Шоколадная глазурь на всей верхушке покрылась глубокими трещинами так, что виднелось коричневое тесто. Теперь никто не сможет понять надпись, только её часть. «…паю. С любовью» — вот и всё, что осталось. — Да ну, разве ж он пострадал? Скажи же, скажи? — Коганей обращается больше к себе, чем к Митобе. Улыбается, как и прежде, всем видом показывает, что такое незначительное происшествие не стоит переживаний, но встретившись взглядами с другом, Коганей удручённо опускает голову. Из груди выходит обречённый выдох. — Пострадал… — Шин-чан! Митобе-семпай! Коганей вздрагивает и резко оглядывается. Это точно не слуховая галлюцинация, сейчас к ним бодро направляется Широсаки. Он переводит взгляд на коробку с откинутой крышкой и чуть не падает рядом с ней. Увидит сейчас Ка-чан, во что превратился её сладкий подарок, и расстроится. — Ка-чан, — выпрямившись, громко говорит Коганей. — Что-то случилось? — О, Боже, торт, — Широсаки игнорирует довольную улыбку друга и заглядывает ему за спину. Тут же меняясь в лице, Коганей принимается размахивать руками. — Ка-чан, это не то, что ты подумала! Прости-прости, оно само так получилось, я не специально! Широсаки переводит на него взгляд, отчего-то удивлённый, и только бросает: — Да ладно. Торт как торт. — Это был торт от тебя, Ка-чан, — почти хнычет Коганей. На это Широсаки только фыркает: какая ерунда! — Не забивай этим голову. Ну, уронил и уронил, со всеми бывает. Может, это даже и к лучшему — если честно, я не совсем уверена, что не переборщила с сахаром и сливками. А вдруг бы он оказался невкусный? Коганей, беспокойное сердце которого лишь на самую малость уменьшило частоту биений, решительно не соглашается с этим заявлением. Всё, что делает Ка-чан, — съедобно, а значит, вкусно. Одно хорошо — она не злится, даже улыбается. — Если ты жалеешь, что не попробовал, так я тебе скажу, что дома ещё есть. Ох, я же ещё не сказала. Я жду тебя сегодня у себя. — Э? Зачем? — Видишь ли, — уклончиво отвечает Широсаки, — я тебе забыла сказать кое-что ещё. У меня сегодня день рождения. — Она смущенно улыбается и трёт пальцем подбородок. В такой момент Коганей мог бы с восторгом прокричать на всю округу «Каваи-и-и!», но он слушает внимательно. — Так что с клубных занятий я ухожу пораньше, чтобы помочь маме. Ну, что? Придёшь ко мне после тренировки? — А то, обязательно приду! — радостно отзывается Коганей. — Можешь во мне не сомневаться! Широсаки и не сомневается. Она делает шаг назад, вскидывает руку в прощальном жесте и вместе с тем кивает, причём кивок этот адресован Митобе — они почти каждый день возвращаются домой втроём, и каждый раз Широсаки «общается» с ним на его же языке. Давно уже стало нормой. — Тогда увидимся позже! — Ты слышал это? — Коганей с улыбкой смотрит, как вдали бежит к воротам Широсаки, держа при этом полы юбки руками, чтобы не раздувало ветром. Митобе адресует ему озадаченный взгляд. — Она пригласила меня к себе, — важная улыбка так и просится на губы. А ведь Широсаки, когда они прощались у ворот её дома, никогда не говорила: «Эй, как насчёт того, чтобы зайти ко мне?», да и сам Коганей не просился. Но всё же, как это приглашение сейчас приятно греет душу. —… — Э? Что?.. Она сказала… она сказала «день рождения»? СЕРЬЕЗНО? А-а-а, блин-блин-блин, а я даже не знаю, что ей подарить, как я пойду? Почему она мне ничего не сказала раньше… Нет, это, определённо, не лучший день в жизни Коганея.