Кошачья мята

Коганей приходит под вечер, как и просила Широсаки, — после тренировки. Приходит абсолютно ни с чем, с пустыми руками. Потому что у него не было времени размышлять, что можно преподнести Ка-чан в качестве подарка. Потому что у него не было времени мотаться в поисках неизвестно чего по магазинам, большая часть которых — по крайней мере, из тех, что лежат на пути к дому Ка-чан, — уже закрыты. Он приходит и, вжав в плечи голову, невнятным голосом сообщает, что он без подарка. Несколько раз подряд извиняется, прежде чем замолчать и покрыться краской стыда. — Ну и что? — бросает Широсаки. — Ты думал, я не пущу тебя в свой дом, если ты ничего мне не подаришь? Вот чудик, — по-доброму улыбается. В доме Ка-чан явственно ощущается атмосфера полноценной благополучной семьи; тут тепло, согревающее не только впитавшую уличную прохладу кожу, но и душу. Тут чисто, ни одной соринки, хотя Коганей и не подозревает, что чистота в доме — результат многочасовой уборки по случаю праздника. Хотя, праздником это назвать трудно — всё достаточно скромно, без яркого размаха и безудержного веселья. В кухне Коганея встречает копия Ка-чан, только намного старше — её мама, — а на столе уже дымится чай и стоит в ожидании аппетитный торт с кусочками клубники на кремовой верхушке. — Вот как, значит вы с Каори учитесь вместе? Только она тебя на класс младше? — Они сидят за столом втроём. Вопросы льются один за другим, но это не допрос. Старшая Широсаки не допытывается, а спрашивает спокойным, миролюбивым тоном, вкладывает в голос максимум доброты и не ждёт чёткого и исчерпывающего ответа. Наверное, она не обидится, даже если Коганей не захочет удовлетворить её любопытство. — Да! — вздёргивая плечами, особенно громко выпаливает он, и Каори прячет улыбку за чашкой из кремового фарфора. Точно такой же, только открытой улыбкой отвечает её мама и подливает ещё ароматного наваристого чая из чайничка. Сегодня день Святого Валентина и день, когда Каори отмечает своё шестнадцатилетие. Последнее становится Коганею известно слишком поздно, поэтому он приходит к ней без подарка и без праздничного настроения. — Спасибо, что провожаешь Каори до дома. Она у меня такая недотёпа, обязательно где-нибудь да заблудится. — Ну я же не всегда, — обижается Каори, морщиня свой маленький вздёрнутый нос. Глядя на неё, кто угодно посчитает это забавно-наигранным и рассмеётся. — Занятия в клубах заканчиваются у нас почти в одно и то же время, так что уходим мы вместе. — Да ладно, это не сложно, — как можно более непринуждённо говорит Коганей, но эффекта добивается прямо противоположного. Уже ни у кого не нет сомнений, что его напряжённое состояние вот-вот достигнет критической точки. Изгибаясь в традиционной улыбке, кошачьи губы заметно дрожат, особенно в уголках. Каори видит, что во время разговора глаза Коганея смотрят куда угодно, но только не на собеседника, а сам он отвечает невпопад и чересчур эмоционально. Он старается быть тем Коганеем Шинджи, каким его знает клуб и каким его знает Каори, но получается из рук вон плохо. — Эй, Шин-чан, не нервничай, — мягко увещевает Каори, — в нашем доме не так страшно, как кажется, — и по-плутовски улыбаясь, опускает свою маленькую белую ладонь поверх его руки, а потом с удовлетворённой улыбкой наблюдает, как Коганей дёргается, будто от удара кнутом, и краснеет в щеках. Она делает это специально, чтобы дать хоть какой-то части напряжения выйти наружу. — Она права, Коганей-кун, чувствуй себя как дома. — В общем, мама Каори остаётся довольной знакомством с другом дочери. — Ка-чан, я правда дико извиняюсь! — Стоит им остаться одним, как Коганей заводит старую песню: без конца извиняется, уверенный, что получит своё заслуженное наказание, а Каори только смеётся. — Ну правда же! Я не знал, что тебе подарить! — Побрякушки оставь для тех, кому ничего другого больше не нужно. — Но как же… — Это не главное, Шин-чан, — заявляет Каори. Она выглядит такой довольной и такой уверенной, что Коганею ещё больше становится досадно за себя. Он ведь не только ничего для неё не приготовил, он ещё и уронил на землю шоколадный торт, сделанный её руками ко дню Святого Валентина. — Главное, что ты сейчас здесь. Главное, что ты даже после своих спартанских тренировок пришёл сюда, а не уехал домой. Мог же не приходить, тем более, если у тебя ничего для меня не было. А ведь сослаться на усталость или плохое самочувствие и никуда, кроме дома, не идти, Коганей даже в мыслях не допускал. Он дал обещание Ка-чан прийти — он его выполнил. — Мне бы было очень неприятно, если бы ты меня обманул или стал искать причины ко мне не идти, — уже серьёзнее говорит она, убрав с лица улыбку. Они с Коганеем сидят на напольных подушках перед низким столиком и продолжают своё маленькое пиршество, начатое ещё в кухне. Только Коганей справляется с этой задачей очень уж вяло. — Ты познакомился с моей мамой, хотя и волновался хуже, чем на нашем первом свидании. И ты до сих пор здесь. Вот он, мой подарок на день рождения. И за это большое тебе спасибо. Он хочет возразить, но слова не идут. Он хочет сказать, что это сущие пустяки и так он поступает не потому, что у Каори праздник, а потому, что по-другому поступать не может. И он молчит, давя в себе очередной порыв пуститься в объяснения. Он не подозревает, как много сделал для Каори.