Кошачья мята

— Что ты говоришь? Шли себе и никого не трогали? — По-моему, он просто издевается. — Так и будешь валяться? Вставай, пока не пожалел об этом! Легко сказать. Неуклюже распластавшийся на стылой ноябрьских холодов и предвечерних сумерек земле Коганей кряхтит и, приподняв корпус и упираясь ладонями, пытается встать. Получается только сесть и сразу же ощутить головокружение — резкий толчок, в который, очевидно, было вложено по-максимуму сил, в грудь, пришедшийся аккурат в тот момент, когда Коганей меньше всего его ждал и не был готов устоять на ногах, привёл не просто к падению — к довольно сильному удару. Темнота над головами сгущается окончательно. По улице зажигаются фонари. И прямо сейчас их яркий свет заслоняют две грузные фигуры. — Убирайтесь отсюда! — истерично кричит Широсаки. Она сидит на корточках позади Коганея и, сцепив худые руки у него на груди, отчаянно прижимает к себе, точно его могут схватить, как беспомощного котёнка, и унести в неизвестном направлении. — Ха-ха! Поглядите-ка, очень мило — девочка заступается за своего бойфрэнда. Обычно же бывает наоборот, но это, детишки, явно не ваш случай. Говоривший смеётся низким, раскатистым смехом, и товарищ поддерживает его. Надо же, как смешно. Они склоняются, и теперь их становится чётче видно. Это никакие не суровые дядьки, это такие же старшеклассники, как Коганей и Широсаки, просто выше ростом, шире в плечах, суровее в лице, с агрессивно-броским стилем одежды и в тяжёлой обуви. Так что первое впечатление, что они куда старше своих лет, не удивительно. Только, присмотревшись к ним повнимательнее, видишь их реальный возраст: его выдают излишне подчёркнутое пренебрежение ко всему, что находится в окружении, и нарочито грубый тон, скорее всего стоявший на защите трусливой, как у цыплёнка, душонки от чужих глаз. Широсаки поджимает губы, не найдясь с ответом. Нет-нет, правоту этих идиотов, возомнивших о себе Бог весть что, она не признаёт. Далеко нет. Вообще-то, говоря начистоту, Коганей мог бы им здорово накостылять, несмотря на их превосходство в росте и весе. Не зря же его спортивная биография берёт начало аж с первого года средней школы: футбол, большой теннис, лёгкая атлетика, баскетбол… Список довольно обширный. И не имеет никакого значения, что Коганею довольно быстро наскучивали эти спортивные клубы и он вступал в новые. Приобретённые навыки, знания, выносливость и сила даром не прошли и по-прежнему при Коганее. Да он запросто даст фору большинству своих сверстников в вопросах физической подготовки. Так что с такими, как эти двое, что при первой же возможности пустили в ход руки и тут же возгордились своим не очень умным поступком, Коганей, несмотря на их численное превосходство, может не просто оказать сопротивление. При большом желании он вообще может сделать из них свиную отбивную. Вернее, мог бы — если бы не эта дурацкая привычка решать вопросы мирными путями. — Э-э… Ка-чан, ты в порядке? — немного приглушённо и растягивая слова, интересуется Коганей, не оборачиваясь — перед его глазами по-прежнему пляшут цветные круги. Интересуется, словно сам ещё не понимает окончательно, что произошло. Интересуется, словно это не он минутой раньше на свою беду задел плечом морального урода, а потом попытался уладить ситуацию при помощи улыбки и небрежно-дружественного тона, и всё безуспешно. — Уходите! Уходите, и никому больше не доставляйте проблем! — Широсаки не сводит с них глаз, сидит, напрягшаяся, словно в ожидании новой атаки. Она не винит Коганея. Они находятся в людном месте, но вокруг никто не спешит на помощь. Так, кинут пару любопытных взглядов, но большинство предпочитает отойти на безопасное расстояние, чем прийти на выручку. Широсаки и их не винит. — О? А ты, я гляжу, как и твой приятель, любишь нарываться на неприятности. В кровь большими порциями выбрасывается адреналин, но Широсаки не показывает, что боится. Она вообще ничего, кроме отвращения во взгляде не показывает — она, Широсаки Каори, которая всем запоминается исключительно ребяческой улыбкой и несерьёзным поведением, большими любознательными глазами и детской непоседливостью. Такое поведение, как сейчас, даже для неё самой в диковинку. — Шин-чан? Широсаки вынужденно расцепляет руки. Пошатываясь, на ноги поднимается Коганей. Со спины его лица не видно, но как только он выпрямляет голову, осклабленные в самодовольной улыбке физиономии хулиганов чуть заметно меняются. — Не смей… не смей угрожать Ка-чан… Улыбка одного из парней становится чуть нервной. — Э-эй, приятель, ты чего? — Вместе со своим другом он делает маленький шаг назад. — Ка-чан не заслужила таких слов… — Чего?! Мало получил? — огрызается другой. — Шин-чан, ладно, забудь про них, пойдём лучше куда-нибудь. — Широсаки теребит Коганея за локоть, а сама смотрит на него с некоторой опаской и сомневается, что прикасается сейчас к человеку, которого хорошо знает. По ощущениям, как будто это вовсе не рука, а кусок гранита. Тело Коганея напряжено. Кошачий рот сжат в уголках. Глаза спрятаны под чёлкой. Широсаки их не видит, но почему-то думает, что их хорошо видят те два хулигана. — Больше никогда… не произносите такого в сторону Ка-чан, — говорит он громче. — Ладно, оставим их, — подаёт идею один из них, обращаясь к другу. — Никогда, — повторяет Коганей. Эти двое ещё какое-то время пятятся задом и посылают Коганею виноватые улыбки, а потом, когда расстояние увеличивается до безопасного, разворачиваются и, вливаясь в безразличный людской поток, спешно уходят. — Шин-чан, ты в порядке? — спрашивает Широсаки, не выпуская его руки. Едва услышав её голос, Коганей заметно расслабляется, и его тело больше не напоминает сжатую пружину. Он переводит взгляд на Широсаки — задорный и оживлённый — и улыбается в ответ на её вопросительное выражение. — Ну что, съедим по мороженому, Ка-чан? Она молчит. Только что он был другой, а потом снова стал самим собой. А потом загадочно улыбается и прижимается к другу теснее. — Нет уж, идём в караоке-бар, как и хотели на прошлой неделе. И причина этой минутной перемены проста и понятна, как дважды два: Широсаки и есть эта самая причина.