Концепция магии и всеобщего блага

      У Гарри есть небольшой секрет: больше всего он любит глупые романтические истории. Разумеется, он на дух не может переносить идиотские романчики для девушек, но всегда с запоем читает что-то, так сказать, ориентированное на мужчин, но про романтику, вечную любовь, судьбоносные встречи и так далее и так далее. Разумеется, среди всего списка литературы романтической направленности огромное число занимают те самые романчики для девушек (Гарри уже сделал предсказание, что рано или поздно какой-нибудь фривольный роман станет международным хитом), но порой и среди них попадалось что-то хорошее. Гарри стыдился этого своего предпочтения, отдавая себе отчёт в том, что подобная любовь вызвана исключительно одиночеством сердечным, но он ничего не мог и не пытался поделать, чтобы поменять ситуацию.       Единственное, что он сделал, так это начал писать книжку. Точнее говоря, сборник рассказов. У него дома хранится несколько исписанных тетрадок, в которых сконцентрированы мысли, идеи Гарри. Никто не знает об этом тайнике, куда он изливает свои потуги писательства. Надо признать, он относительно высокого мнения о своих художественных способностях. Ещё бы — себя не похвалишь, никто не похвалит, хотя, разумеется, просто ещё не нашлось читателя, который прочёл бы его опусы.       Гарри пытается писать короткие рассказы про Него и Неё, про их мирный быт, про их общение, про их развлечения (в пристойном смысле слова), но на этом поприще он терпел полнейшее фиаско. У Гарри получалось писать своеобразные фантастические истории, различные детективчики и даже фэнтези, не самый любимый им жанр (хотя „Игру Престолов“, которую в библиотеку пару дней назад, он читает с превеликим удовольствием и предполагал, что у этой эпопеи будет огромнейшее будущее), а вот правдоподобно описывать человеческие чувства, разговоры, Гарри так и не научился. Естественно, он обвинял во всё отсутствие жизненного опыта. Всё его общение сводится к постоянному ворчанию со стороны Дурслей и нерегулярным вопросам от учителей. О том, как должны жить и чувствовать герои, Гарри имеет крайне смутное представление.       И вот, двенадцатого сентября, в четверг второй недели учёбы, когда он шёл вместе с Эммой в библиотеку, он обдумывал в голове грядущий разговор. Он специально с собой принёс в школу все свои тетрадки, чтобы показать их Эмме. Разумеется, Гарри сомневался, стоит ли ей демонстрировать свои сокровенные записи. Всё-таки, полторы недели не такой уж и большой срок, чтобы делиться с ней чем-то столь личным. Они шли молча, каждый погружённый в свои мысли.       "Что такое дружба? — спрашивал у себя Гарри. — Кого мне считать моим другом? Человека с общими интересами? Вполне возможно. Вот, мы же с Эммой любим читать, ходим в одну и ту же библиотеку… А что нас ещё объединяет? Ничего. У нас нет ничего общего, кроме чтения. Всё, что мы делаем, это сидим на уроках, иногда переговариваемся межу собой, а потом вместе ходим в библиотеку, где часы напролёт сидим в тишине, погрузившись в чтение. С другой стороны, не об этом ли я мечтал? Я — созерцатель; я не участник, но зритель театра жизни, и на передних планах мне никогда не блистать. И это несмотря на то, что я всегда именно этого и хотел…" — он стал смотреть вперёд. Эмма так же была в раздумьях.       "А что останется после меня? — продолжал думать Гарри. — На что я трачу свою жизнь? Какой след я оставлю после себя? В мире существовало столько великих людей, чьи имена вошли в историю. Разумеется, среди них есть гении и глупцы, тираны и мудрые короли, герои и предатели, художники, писатели, архитекторы, скульпторы… Я не хочу стать знаменитым на весь мир, мне не нужно такого счастья. Я просто хочу, чтобы обо мне остался хоть какой-то след в душах людей, чтобы моя жизнь прошла не напрасно. Вот, скажем, если я умру завтра, кто вспомнит о моей смерти? Никто. Кроме Эммы, пожалуй. Кто-нибудь будет плакать? Ещё чего. Дурсли, чего доброго, ещё на моей могиле станцуют на радостях, что избавились от племянничка. Кто-нибудь когда-нибудь вспомнит о том, что я был? Вряд ли. Я просто воссоединюсь со своими родителями. А что я преподнёс кардинально иного обществу? Ничего. Я был лишь эксплуататором, иждивенцем, ничего не произвёл, но лишь поглощал. Я не созидал, не творил… Хотя, может, мне ещё рано о таком задумываться? Шестнадцать лет — не такой уж и великий срок. Вряд ли кто-то смог бы за шестнадцать лет своей жизни стать героем. Мы же все ещё школьники, великие дела не вершатся в столь юном возрасте.       Неужели всё, что останется после меня помимо надгробной плиты и тире между датами моей жизни — это тетрадки, исписанные рассказиками? — ужаснулся Гарри. — Неужели всё моё существование сведётся исключительно к созданию макулатуры? Конечно, Кафку издали только после его смерти, восстановили романы по обрывочным черновикам, хоть он и просил их сжечь, но я же не Кафка. Да и никакой след ни в чьём сердце не оставлю. Я сгину, сгнию, оставив после себя лишь надгробие. Я был гостем в человеческих сердцах, и в этом нет ничьей иной вины, кроме как моей. Я мог бы измениться. Не я выбирал себе таких родственников. Всё, что я умею — терпеть, сжав зубы, переносить все невзгоды, не предпринимая попыток изменить что-то вокруг себя. Я никогда ничего не пытался изменить, и теперь… Судьба предоставила шанс, который я не имею права упустить: если я хочу всё-таки сделать свою жизнь лучше, изменить её, то дружба с Эммой — первый шаг к этому".       — Гарри? — Эмма заметила, что её спутник пребывал в такой задумчивости, что заметно снизил свою скорость перемещения. — Что-то стряслось?       — А? — парень, вырванный из мыслей, чувствовал себя как рыба на суше. — Задумался, — честно признался он, догнал Эмму и пошёл дальше.       И уже в библиотеке, когда они сели на свои места, Гарри решился на разговор. Он его много раз за последние пять дней прокручивал в голове, и в итоге смог соединить все свои мысли в более-менее чёткий монолог.       — Знаешь, Эмма, у меня есть одна проблема, — он смотрел на Эмму. Он решил, что сделает всё возможное, чтобы не отвести от неё глаз, пока они разговаривают. Девушка оторвалась от книги, встретилась с Гарри взглядами, и в её карих глазах он прочёл удивление. — Я не умею описывать диалоги. Мне очень трудно представлять в голове непринуждённые разговоры двух людей, которые обсуждают какую-нибудь чепуху. Для меня всегда разговоры были чем-то вроде средств передачи сюжета. В разговорах героев для меня всегда раскрывается некие повествовательные моменты, а не характеры. Я знаю, что и речь героя, и их поступки формируют у читателя представление о том, чем живёт персонаж, тем и велик гений писателя, если он заставил читателя поверить в героя. Однако я понимаю, что непринуждённые разговоры важны, особенно в произведениях, описывающих мирные события. Хотя непринуждённые, бытовые разговоры нужны во многих жанрах. Я хочу сказать, что я не знаю, о чём могут разговаривать герои в быту…       К несчастью, именно в этот момент поток слов Гарри иссяк, и он отвёл взгляд. Затем он услышал вопрос Эммы:       — А ты сейчас это к чему сказал?       Тут Гарри понял, что он совершенно забыл рассказать про свои тетрадки и в своём монологе пропустил несколько важных шагов, одним из которых является демонстрация собственных трудов.       — Т-точно, забыл, — Гарри стал рыться в сумке, доставая оттуда стопочку тетрадей. — Я тут просто на досуге всякое пописываю, ничего такого. Вот, решил тебе показать, — он положил их на подлокотник кресла Эммы. — Будешь моим первым непредвзятым читателем. Мне-то, как знаешь, особо и некому показывать… — тут Гарри понял, что этой фразой может заставить жалеть Эммы, что недопустимо.       Эмма отложила книгу, а затем начала с неподдельным интересом листать тетрадки. Начала она с самой верхней.       — Динозавры, серьёзно? — улыбнулась она. — Тебе сколько лет было тогда?       — Дино… — Гарри осёкся, а затем густо покраснел. — Эмма, не читай, это, пожалуйста!       — Оу, значит, тем более надо прочесть, — девушка лучезарно улыбнулась, а затем повернулась в кресле так, чтобы Гарри не мог забрать у неё тетрадку. Поттер попытался протянуть руки к тетрадке, но девушка увернулась, и парень почувствовал, что теряет равновесие и рискует упасть на девушку. Но, к счастью, он выстоял на ногах и бросил попытки отобрать тетрадь.       — Я же вроде убирал их в сторону… — пробормотал Гарри. — Эмма, их не стоит читать, в самом деле, с тех пор многое изменилось.       — Но ведь хочется просмотреть твой творческий путь от самого начала, — объяснила Эмма. — Понять, откуда ты начал и чем закончил, —, но всё же она протянула парню тетрадь. — Да ладно, это было как минимум смешно.       — Это не смешно, — насупился Гарри, — это было стыдно…       После этого девушка начала пролистывать тетрадку за тетрадкой, пока не добралась до последней. Она всё время чтения молчала, лишь иногда на её губах проскальзывала улыбка. И вот, она отложила последнюю тетрадь, поправила стопочку и сказала:       — Прогресс у тебя, несомненно, наблюдается. Скажем, твой последний цикл про богов в телах школьников написан неплохо с точки зрения литературы. Хотя всё ещё есть какая-то скупость, что ли? Ну и ещё стоит упомянуть полное несоответствие реальной географии с географией в этом цикле, но это можно объяснить тем, что место действие этой войны богов происходит в параллельном Лондоне, где история пошла совсем наоборот.       — Я просто описывал такой Лондон и такой Литтл Уингинг, в котором мне самому хотелось бы жить, — объяснил Гарри.       — Ну и с мотивациями персонажей проблемы. Это незаметно в ранних, где всё просто, но в этом цикле, где ты явно пытался сделать что-то серьёзное, видно, что персонажи противоречат самим себе, порой забывают о причинах своих поведения. Короче, они у тебя — игрушки в руках сюжета.       — Да, есть такое, — признал Гарри. Его радовало, что проблема не в его литературном стиле, ведь он всегда боялся, что у него могу быть какие-то недочёты именно по части умения конструировать фразы.       — И… Ты слышал про такое понятие, как Мери Сью? — после этого вопроса у Гарри всё похолодело внутри. Он слышал про такое, и понимал, что один из основных героев этой повести под копирку списан с него. Точнее говоря, один из самых могущественных героев. Чего уж греха таить, Гарри ему даже имя не поменял! — Вижу, тебе уже не надо ничего объяснять, ты всё сам понял, — Эмма решила не добивать парня дальнейшей критикой, а улыбнулась ему. — Но у тебя действительно очень мало разговоров ни о чём, а те, что есть, неуклюжи.       — Будто я пытаюсь высосать из пальца тему для разговора, я знаю, — согласился Гарри.       — И… в твоих рассказах какая-то бесконечная апатия и никакой надежды на спасение, — продолжила Эмма. — Я про те, где ты описываешь бытовую жизнь. В твоих „боевых“ всё хорошо, и даже порой есть интересные сюжетные повороты. А вот везде, кроме ранних, у тебя одно неверие в счастливый конец. И ещё, ты совершенно не умеешь писать в малой форме. Ты почему-то непременно хочешь создать что-то длинное, запутанное, со множеством подсюжетов. Вот, скажем, твоя сага про динозавров — чего там нет! А просто рассказики у тебя выглядят неубедительно.       — Спасибо за мнение, — искренне поблагодарил Гарри. — Честно спасибо. Я не обиделся. Глупо обижаться на правду. А рассказы я не люблю писать. Не то чтобы предубеждения…       — И ты явно хочешь написать что-то, что сразу „выстрелит“, — продолжила разбор полётов Эмма. — Гарри, в том-то и мастерство писателя, что он сначала долго-долго учится, затем начинает пробовать публиковаться, начинает с рассказиков, повестей, а уже потом он становится знаменитым. Мало кто обессмертил себя первым же творением. Для этого нужно быть гением, а ты…       — Ну да, я не второй Шекспир, — с улыбкой признал Гарри, а затем сам же удивился своей улыбке. У него не было привычки улыбаться по пустякам. — Но это не значит, что я не должен стараться.       — Не значит, — кивнула Эмма. — Но у тебя неплохо получается. Тебе только практика нужна, и я имею в виду не только писательскую или литературную, но и житейскую. Короче, живи обычной жизнью, и всё будет хорошо. И не вставляй себя в книги. От этого они лучше не становятся.       Гарри понимающе кивнул, а затем начал собирать тетрадки обратно, но тут он заметил, что одной не хватало. Он посмотрел на Эмму.       — У тебя в этой тетрадке много романтических историй, — оказалось, что она держала её в руках. Когда она успела её взять? — Какие-то… знакомые они, что ли. Я читала однажды такую книгу про двух школьников, которые встречались…       — И их бытописание, — продолжил за Эмму Гарри. — Я писал это под впечатлением от этой книги. Честно скажу, очень глупая история, но цепляет чем-то, как видишь.       Это была одна из тех немногих книг, которую Гарри купил на сэкономленные (читай, „украденные“) деньги, о чём вообще не жалеет. Он иногда позволял себе такую роскошь, и в преддверие дня рождения Эммы ещё раз раскошелится на книгу. Или не на книгу. Но тогда на что?       — Эпигонство, — усмехнулась Эмма.       — Когда ты так говоришь, звучит как обвинение, — чуть-чуть оскорбился Гарри. — Лучше говори, что я просто вдохновлялся, ведь это так и есть.       — Ладно, непризнанный гений, ты не эпигон, — кивнула Эмма, а затем вернула тетрадку Гарри. — А теперь, если не возражаешь, хотелось бы ещё почитать „Маятник“. Действительно, приходится многое выискивать в дополнительных источниках.       "Живи обычной жизнью, и всё будет хорошо, да? .. — повторил про себя Гарри, а затем вернулся за свою книгу. — Вот только что такое "обычная жизнь"? И как мне ей жить? .. Хотя, у меня же пока есть ты. Но что значит "есть ты"? Мы ведь с тобой, Эмма, знакомы всего полторы недели. Такой ничтожный срок…"       — А ведь мы так и не обменялись домашними телефонами, — через некоторое время после начала чтения вспомнила Эмма, и Гарри снова почувствовал себя нехорошо.       — Лучше мне не звонить, — сразу ответил Поттер. — Мои… домашние не особо любят, когда им названивают, — извернулся Гарри.       — Буду знать, — как показалось Гарри, она что-то хотела у него спросить или узнать, но решила оставить расспрос на потом. — Но если что… Давай всё равно обменяемся. Вдруг что случится? И если что, ты мне можешь звонить. Необязательно из дома ведь звонить?       — На телефонные автоматы у меня деньги не всегда есть, — ответил Гарри. — Хотя звучит как мысль.       Он начал рыться в сумке, ища ручку или клочок бумаги, но Эмма уже нашла и листки, и ручки, после чего протянула парню свой телефонный номер. Гарри так же написал Эмме свой.       А затем он бросил взгляд на листок Эммы и углядел там её адрес. Оказалось, что живёт она на улице Магнолий, что не так уж и далеко от Гарри.       — Если что, можешь заходить в любое время, — сказала Эмма. — Думаю, мои родители обрадуются моим друзьям из школы.       — Друзьям? — на автопилоте переспросил очкарик.       — Да, а мы разве не друзья? — искренне удивилась девушка.       — Ну… да, — в итоге согласился Поттер.       "Всё равно это очень странное слово, — подумал Гарри. — "Друзья"… Да разве за неделю ими становятся?"       — Не надо на меня так скептически смотреть, — похоже, Эмма правильно поняла смятение в глазах парня. — Мы друзья. Ты мне помог освоиться в новой школе, познакомил меня с этой библиотекой, дал мне эту интересную книгу. У нас, думаю, много общего.       — А разве друзьями становятся так запросто? — не выдержал Гарри и задал вопрос, терзавший его уже целую неделю.       — Конечно! — ответила Эмма. — Как же тогда жили бы люди, если они постоянно сомневались, как и ты, когда и после какого срока начинать дружить? Если тебя не убедили эти слова, то тогда я тебе расскажу о том, что было в моей прошлой школе. Я тоже очень долго не могла найти друзей, потому что меня больше интересовали книги, а не общение с людьми. Но затем я поняла, что нужно открыть сердце и душу другим людям, и тогда люди к тебе искренне потянутся. Гарри, я не знаю, почему ты такой замкнутый, я не хочу верить, что тебя так испортили издевательства, но тебе пора меняться. Если хочешь, я помогу тебе стать обычным подростком.       Гарри широко распахнул свои изумрудные глаза.       — Обычным… подростком? — машинально переспросил Гарри.       — Конечно, — кивнула Эмма. — Сейчас ты постоянно сомневаешься в себе, это видно даже невооружённым глазом. Ты постоянно боишься ошибиться, будто тебя за это накажут…       — Меня никто не будет ни за что наказывать, — соврал Гарри.       — … ты постоянно думаешь в том, что о тебе думают люди…       — Это не правда, — возразил Гарри. — Я беспокоюсь в первую очередь о… — продолжение фразы, „о тебе“, застыло на устах.       — Ну хорошо, ты не думаешь о том, что о тебе думают, но ты почему-то считаешь себя лишним…       — Я не считаю себя лишним! — солгал Гарри. — Я… Я тот, кто я есть. Я такой, каким стал. Я сам себя сделал таким.       — Не лги, Гарри! — воскликнула Эмма. — Я вижу, что с тобой явно что-то не так. Я вижу, как ты пытаешься отрицать очевидное! Я не знаю, что с тобой было, и, надеюсь, что рано или поздно ты мне расскажешь, но пока, пожалуйста, просто поверь, что есть люди, готовые бескорыстно протянуть тебе руку помощи!       — Такого не бывает! — выпалил Гарри. — Не бывает такого, чтобы люди друг другу помогали и могли видеть проблемы друг друга! Такое бывает только в книгах! В настоящей жизни каждый человек должен сам просить других о помощи себе, иначе люди и палец о палец не ударят, чтобы протянуть руку помощи!       — Гарри, люди лучше, чем ты думаешь! Люди замечательны, в них гораздо больше хорошего, чем ты думаешь! Люди великолепны! .. — повисло молчание. — Гарри, ты же мне не расскажешь, что с тобой было, что тебя так сломало? Почему твоя душа умирает? Почему она отказывается признавать светлое и доброе в людях?       — Моя душа в полнейшем порядке, а меня ничто не сломало, — лгал Гарри. — А если и сломало… тебе лучше не знать… — снова молчание. — Я не хочу, чтобы меня жалели. На этот раз молчание затянулось надолго, и его снова нарушила Эмма:       — Гарри… если что, я всё ещё твой друг. Я не совсем понимаю, что на тебя нашло, но… Мне действительно хочется тебе помочь, Гарри. И… если ты так хочешь, то мы не будем возвращаться к этой теме. Давай просто будем друзьями, будем ходить друг к другу в гости, вместе ходить в библиотеку, делать уроки, веселиться… Разве не этим занимаются обычные старшеклассники?       — Этим, — после долгих раздумий согласился Гарри. — И… прости, что повысил на тебя голос, — на душе у парня скреблись кошки, он думал, что вообще зря затеял этот разговор.       — Ничего страшного, тебе тоже надо время от времени давать волю чувствам, — понимающе улыбнулась Эмма.       — Я, пожалуй, пойду, — Гарри было совестно оставаться наедине с Эммой после всего того, что он ей наговорил, поэтому он начал собираться. — И… — он всё ещё думал над предложением Эммы. — Если ты не возражаешь… Я могу завтра-послезавтра к тебе прийти?       — Конечно, — согласилась Эмма. — Двери моего дома всегда будут для тебя открыты, Гарри.       Парень заставил себя улыбнуться. Получилось несколько криво. В итоге он всё же положил последние вещи, попрощался с Эммой и пошёл из библиотеки. На выходе он столкнулся с миссис Хоукинс. Она как обычно сидела за столом и читала газету.       — Гарри, мальчик мой, пожалуйста, не кричи так громко, — попросила библиотекарь. — Эмма ни в чём не виновата.       — Я знаю, миссис Хоукинс, — виновато потупил взор Гарри. — До свидания, миссис Хоукинс.       — До свидания, Гарри, — Гарри ещё не успел выйти в фойе, как его окликнула библиотекарь: — Если что, Гарри, я не расскажу Эмме о твоём положении, даже если она попросит. Я считаю, что это должен сделать ты сам.       Гарри повернул голову, и его глаза встретились с серыми глазами миссис Хоукинс. Он кивнул. Да, это сделать должен он сам, когда будет готов к этому. Собственно говоря, Гарри уже был на грани всё поведать Эмме, но сдержался. Он всё ещё не хотел, чтобы его жалели. Он чувствовал, что с каждым словом Эммы бастионы, возведённые вокруг его сердца, один за другим обращаются в труху. Он находился на обломках разрушенной крепости своей души, и ему это нравилось. Однако оставалось проделать ещё много работы, пока стена падёт окончательно. Но начало уже положено.