***
До Рождества и, следовательно, каникул оставалось всего ничего. В Британии всё ещё были холода и валил снег, погребая Туманный Альбион под пушистым одеялом. И вот, Гарри как обычно вышел из своего дома ни свет ни заря и, закутанный во все возможные одеяния, шёл по заснеженному городу. Он любил морозы хотя бы потому, что они большая редкость для Британии, однако нынешние события немного поколебали его любовь к морозам. Особенно он ненавидел то, что ему приходится идти пару километров, отчего в первую очередь замерзают, как ни странно, ноги, а не лицо. Экспериментальным путём он выяснил, что если правильно закутаться, то даже без шарфа мороз будет лишь приятно щекотать кожу лица, а вот спасти отмерзающие ноги пока что не представлялось возможным. Поттер уже сто раз успел пожалеть, что живёт не в какой-нибудь Шотландии, где уж точно знают, как утепляться зимой. В итоге Гарри, пару раз чуть не увязнув в снегу, пришёл в школу позже обычного. Собственно, всё началось с того, что он поднимался на нужный этаж. До начала уроков всё равно оставалось без малого час, и когда он почти поднялся, то почувствовал, как сверху повеяло холодом. Гарри рефлекторно вздрогнул (естественно, не вздрогнешь, если ты лишь в толстовке и штанах) и изумлённо посмотрел вверх. Любопытство в Гарри не встретило особого сопротивления со стороны совести или морали, так что он просто поднялся по лестнице к крыше, и сразу понял причину холода — раскрытая настежь дверь на крышу. Естественно, вход на крышу ученикам заказан, поэтому Гарри задумался, кто это сделал: либо рассеянный электрик, либо кто-то выкрал ключи с вахты. И Гарри поднялся на крышу, забыв, что находиться в той одежде, в которой он сейчас, на пятнадцатиградусном морозе потенциально проблематично. Крыша представляла собой ровное прямоугольное плато без какой-либо сетки или прочего высокого ограждения по периметру. Не предполагалось, что по крыше будут шастать посторонние, а те, кому здесь положено ходить, и так не навернутся. Там, где был выход на крышу, располагалась будка. Таких будок было несколько, что означало, что входов на крышу несколько. Гарри сначала закрыл за собой дверь на крышу, а затем сделал несколько шагов вперёд. Под его ногами хрустел снег и блестел всеми цветами радуги. Хотя бы за это и стоит любить зиму. Парень дошёл до края крыши и начал смотреть вдаль. Так как здание было невысоким, то он ничего особенного не увидел, разве что далёкие небоскрёбы Лондона да приземистые одноликие домишки Литтл-Уингинга. — Эй, Гарри, залезай ко мне! — внезапно Гарри услышал позади себя голос Эванны, но он был словно приглушён чем-то. Поттер застыл, боясь пошевелиться, а причиной тому было внезапное осознание, что он стоит на самом-самом краю крыши. — Гарри? — голос продолжал звать его. — Я понимаю, что жизнь, может, обошлась с тобой не очень хорошо, и ты ушёл с головой в книги и сочинительство, но это не значит, что ты должен прыгать вниз, Гарри! Не надо. Если ты думаешь, что ты один, и никто тебя не поддержит, то ты ошибаешься. Всегда есть те, кому ты нужен! — Гарри продолжал, не шевелясь, стоять лицом к краю, и тут его схватила рука в варежке. — Ты не один, Гарри. Помни это! — Эванна силой развернула Гарри лицом к себе. Она была закутана в тёплый пуховик, меховые наушники, шарф, оставляющий открытыми только глаза, варежки, объёмные непромокаемые штаны и сапоги. — Не совершай необдуманных поступков, Гарри! Не прыгай! Хотя бы ради меня! — Гарри ещё никогда не видел её столь растроганной, разве что неделю назад, когда она уже говорила похожие слова про то, что он отнюдь не одинок в этом мире. — Ну… я, того, и не собирался прыгать, — получив неожиданную порцию добрых слов в свой адрес, парень пришёл в норму, а вместе с нормой пришло и ощущение холода. Он зевнул, а когда рот закрывался, то зуб на зуб не попадал. — А что ты тут, собственно, делаешь? — он решил как-то всё-таки вернуть разговор в нужное русло. — Встречаю рассвет, — обрадовавшись, что не станет свидетелем суицида, девушка потащила парня за собой. Тогда-то Гарри и увидел, что на крыше «будки», из которой он вышел, была разбита палатка. — Рассвет? — нахмурился Гарри. — У нас уже полгода как солнце вечно скрыто за тучами. — Сегодня обязательно будет рассвет, я знаю, — когда Эванна говорит таким тоном, запомнил Гарри, то она действительно абсолютно уверенна в своих словах, и ничто ей не переубедит, поэтому он сменил тему: — Ты основательно подготовилась, — похвалил Эванну Гарри. — А откуда ключи взяла? — Какие ключи? — она дошла до строения с палаткой, а потом ловко вскарабкалась в своей одёжке наверх по лестнице, приваренной к стене, а потом она протянула мне сверху руку. — Извини, я уж как-нибудь сам справлюсь, — в Гарри проснулась гордость, которая не желала, чтобы его в какой-либо форме жалели. И он сразу же пожалел, что отказался от помощи. Его продрогшие пальцы встретились с промороженным насквозь металлом, что вызвало не самые приятные ощущения, но он, сжав зубы, забрался. Назвался груздем — полезай в кузов. Эванна же, не желая смотреть на страдания парня, уже залезла в палатку. Немного подумав, Гарри решил залезть туда же, ведь, скорее всего, именно этого и ожидала от него девушка. — Так откуда ты взяла ключи на крышу? — задал Гарри свой вопрос, оглядывая «убранство» «помещения». Разумеется, внутри она была такой же маленькой, как и снаружи, ведь это не полицейская будка, но зато прямо в центре этой конструкции было что-то вроде портативного обогревателя, в дальнем правом относительно входа углу были свалены свёрнутый спальный мешок и рюкзак. В другом углу (дальний левый) уже сидела Эванна. Она уже сняла свой пуховик и варежки и сидела на корточках напротив обогревателя, тепло которого смогло спасти даже Гарри. В этот момент он отметил про себя, что она очень милая (он это и до этого знал, но сейчас осознал это в полной мере): на её щеках был морозец, волосы, до этого скрытые под капюшоном, оказались распущенные и теперь ниспадали до плеч, в глазах был странный блеск, эмоциональную нагрузку которого парень не мог опознать, а снятая куртка и замкнутое пространство создавали полуинтимную обстановку. Гарри тряхнул головой, тем самым будто вытряхивая из головы все пошлые мысли и возвращаясь в реальность. Он оставил свой рюкзак снаружи. Через какое-то время он смог-таки получить ответ на вопрос о том, где же Эванна раздобыла ключи: — Ключи? А их и не было. Дверь просто запирается на щеколду, — она потёрла ладошки друг об друга. — Давай, присаживайся, не бойся. Пуховик нужен? — она накинула его на левое плечо и протянула правый по направлению к Гарри. Тот пожал плечами и сел рядом с ней. Затем она осторожно придвинулась к Гарри и накинула вторую половину на его спину. Тот, оказавшись во власти тепла (Эванна слева, обогреватель справа, куртка на плечах), парень расслабился. — У меня тут чай есть, — она показала термос и пару кружек. — Будешь? В голове Гарри роилось множество мыслей. Первая из них заключалась в том, что от столь близкого контакта у него проснулись давно забытые мужские инстинкты, поэтому желательно, чтобы она так или иначе не оказывалась близко с некоторыми частями тела парня. Вторая была следствием первой и предлагала варианты того, как можно сделать так, чтобы провести тут замечательное утро вдвоём. Ну а третья же мысль (которая в голове Гарри была озвучена голосом Эммы) была самой здравой и напоминала, что пора как бы в школу, а не сидеть на крыше и прохлаждаться (причём «прохлаждаться» во всех смыслах слова). — Если тебя это не затруднит, — всё-таки в Гарри были зачатки джентльмена, а сам он был британцем, поэтому он не мог отказаться от чая даже по каким-нибудь благовидным предлогом. Да и не хотел отказываться, парень был голоден как волк. Она взяла в руки два пластиковых стакана и из термоса, в котором был даже «носик» для разлива чая, налила горячий напиток. Парень незамедлительно взял себе стакан и какое-то время сидел со стаканом в руках, грея об него свои замёрзшие кисти. — Спасибо большое, — в итоге сказал Гарри. — Всегда пожалуйста, — ответила мне Эванна. — И что же привело тебя на крышу? — Она была открыта, и в школе была холодрыга, — сказал Гарри. — В следующий раз, когда ты решишь побывать в запретном месте, закрывай за собой двери, иначе тебя раскроют. — А я думала, что наоборот, если закрыть дверь, то её могут и запереть случайно, — заметила Эванна. — Ты же сама сказала, что она и до этого была прикрыта на одну лишь щеколду, — напомнил Гарри, — так что никто бы не встрепенулся. А вот открытая дверь вызовет гораздо больше подозрений. — Твоя правда, — в итоге кивнула Эванна. — Гарри, как жизнь? — Не жалуюсь, — честно ответил парень. — Ничего не происходит, и это хорошо. И зачем ты спрашиваешь? Мы же не так давно виделись в последний раз. — Просто я вспоминаю то, как мы с Эммой неделю назад расковыряли то, что не должны были, — сказала Эванна. — Я имею в виду тот разговор про тексты. Помнишь? — Гарри скупо кивнул. — Наверное, мне… нам нужно принести извинения, если мы тебя как-либо обидели или напомнил о чём-то грустном. — Ничего страшного, — сказал Гарри. — Честно. Это я должен вас благодарить за доброту ко мне, причём, боюсь, совершенно незаслуженную доброту. Я же так ничего хорошего и не сделал. — Сделал, — сказала Эванна. — Ты стал нашим другом, нашим товарищем. Ты помог Эмме освоиться в новом коллективе, помог и мне тоже. Ты не так плох, как ты о себе думаешь, Гарри. В тебе есть доброта и сила. Я бы сказала, что ты невероятно закалён духом, если тебя, конечно, такая формулировка не обидит. Короче, Гарри, не переживай. У тебя есть мы… — она отвела взгляд. — И… Ещё… Насчёт того, что ты нас любишь… Что ты имел в виду? — Именно то, что и сказал, — Гарри так же отвёл взгляд от Эванны. — Я вас люблю, девочки, ведь если бы не вы, я так и оставался бы вещью в себе, так и не выкарабкался бы из своей скорлупы. — Но… К-как именно ты нас любишь?.. Это был очень скользкий вопрос, на который Гарри боялся отвечать, потому что сам не мог понять, какие именно он чувства испытывает к своим подругам. Действительно ли это любовь или нет? Ответа не последовало, и они так и сидели вдвоём под одним пуховиком и молча пили чай, дожидаясь определённого времени. Через некоторое время Эванна сообщила, что уже скоро рассвет, они выбрались наружу и снова уселись под пуховиком, подстелив под себя одеяло, чтобы не замёрзнуть на холодном бетонном полу. Небо начало алеть. Гарри знал, что человек не может уловить течение времени, не мог наблюдать его. Изменения происходят плавно, незаметно даже для внимательного зрителя, однако они происходят, а результаты оных становятся видны лишь по прошествии времени. Вот так и сейчас по сравнению с недавним тёмным небом нынешний небосклон более алый, и если Гарри включит воображение, то, может, даже увидит далёкое восходящее солнце, самый его огненный краешек, будто насмешку над промёрзшей насквозь Британией, ибо солнце должно согревать людей летом, а не зимой. Зимой солнце не светит, но лишь охлаждает. Гарри и Эванна наблюдали, как самый-самый краешек солнца выплыл из-за горизонта и начал своё путешествие по небу, озаряя крыши далёких городских домов. Поднимался белёсый дым, заснеженный Литтл-Уингинг можно было и не заметить на фоне бесконечного белого простора.Глава VI. The Best of Times V: The Shattered Fortress
9 марта 2016 г. в 22:08
Хэллоуинское гуляние втроём объединило Гарри, Эмму и Эванну, и поэтому уже в ноябре Гарри отбросил все сомнения и полностью признал Эванну своей подругой. Похоже, что дружить оказалось именно настолько просто, насколько об этом порой говорилось в книгах. Гарри начал понимать, что его жизненный скепсис порой бывает излишним.
И вот, в Великобритании началась невероятно ранняя зима. В середине ноября похолодало, и многие жители были вынуждены закупиться тёплыми куртками. Даже Поттеру Дурсли были вынуждены купить тёплую куртку. Сложно сказать, с чем было связано такое беспокойство, но Гарри думал, что где-то здесь есть подвох или таится какой-то прагматичный смысл. Похоже, лечение Гарри от заболеваний, которые могут быть вызваны холодами, оказалось дороже новой куртки.
А тем временем Эмма решила немного обустроить быт в библиотеке. Появилась копилка, куда каждый вложил деньги (Гарри так же внёс свою лепту, хотя Эмма сразу сказала ему, что не примет от него ни пенни, так как ему нужнее), и на эти средства мисс Уилкинс купила в библиотеку электрочайник и чайный сервиз, и теперь троица проводила холодные и снежные вечера в относительно тёплой библиотеке с кружечкой горячего чая или шоколада, читая книги или готовясь к грядущим итоговым экзаменам. Таким образом, Гарри поверил, что жизнь наладилась, и печальная мысль, что этот учебный год станет последним в жизни Гарри, оказалась на задворках сознания Поттера.
А в такой атмосфере у него начало пробуждаться вдохновение. Всё чаще Поттер обнаруживал себя не читающим книги, а строчащим в своей тетрадке. Он снова взялся за свой труд о богах в теле школьников, хотя порой он находил и время для того, чтобы пытаться начать что-то новое, но у него ничего не получалось. Все свои зарисовки он оставлял в отдельной тетрадке, и зачастую эту тетрадку листала Эванна и задавала по ней различные вопросы.
— А что ты хотел в этой зарисовке написать? — до рождества было полторы недели, и друзья сидели в библиотеке и занимались каждый своим делом: Эмма сидела за учебником, Гарри строчил, а Эванна читала наработки Гарри и служила своеобразным редактором. Поттер почесал затылок, а затем взял у блондинки тетрадку и стал перечитывать то, что настрочил. Тот рассказ был написан от лица какого-то существа, гуманоида, но явно рептилоидного происхождения.
— А, здесь я хотел описать вторжение землян в этот мир, — вспомнил Гарри; Эванна забрала у него тетрадку. — Как видишь, концепция отчасти взята из «Запада Эдема» Гаррисона. Я имею в виду ту часть, что про живой дом. Вот только я не помню, какой расе принадлежал рассказчик. Кажется, динозавр или просто какой-нибудь рептилоид. Или вообще что-то птицеподобное. Но я точно помню, что это должна была быть милитаризированная цивилизация, но всё равно проигрывающая землянам.
— А здесь? — показала следующую зарисовку в несколько страниц.
В этой зарисовке Гарри представил героя, который интересуется политикой и расписал настоящую альтернативную реальность, где уделил особое внимание и роли Великобритании в новом мире.
— Тут я увлёкся политикой и альтернативной историей, как видишь, — объяснил Гарри, пробежав глазами. — А вообще, хотел описать идею, где главный герой хочет восстановить стабильность и мир в родной стране, а для этого он начинает бороться как с революционерами, так и со сторонниками старого режима. Короче, что-то про стабильность, консерватизм и все дела. Настоящий британец. Но, как видишь, переместил всё в далёкую Америку, чтобы Британия не пострадала.
— Никогда не думала, что ты так патриотичен, — вмешалась в разговор Эмма.
— Просто мне трудно представить, чтобы у нас кто-то согласился на революцию, — ответил Гарри. — Ну, может, только Шотландия, но их даже на попытку референдума о независимости не хватит.
— А тут вроде всё понятно, — Эванна тем временем продолжила листать. — В школе появляется ученик с необычными способностями, но его никто не понимает, а единственный человек, к которому он протягивает руку, отталкивается от него… Ты с себя писал?
— Н-не совсем, — смутился Гарри. Эванна отличалась поразительной способностью говорить жестокую правду, и за это он её искренне уважал, но в такие моменты он хотел попросту провалиться сквозь пол от стыда. — Вообще, если ты про эту историю о парне, который видит плохое будущее, то это должна была быть наивная романтическая история. Почему всё закончилось так, я не знаю.
— О, у этой истории даже есть предыстория! — Эванна стала читать дальше. — О, а я помню этот рассказ! Он у тебя потом ещё раз встречается, но под другим названием, — блондинка так же удостоилась чести прочитать все тетради Поттера, кроме, конечно, самых ранних трудов о динозаврах.
— Ага, у меня история о том, как этот парень получил свои способности, оформилась в отдельную повесть, — кивнул Гарри. — И как-то само собой он стал студентом. А потом эта повесть стала частью моего цикла про Академию, моего магнум опуса.
— Я уже давно тебе говорила, что если хочешь продолжить свой цикл про Академию, то попробуй хотя бы определиться, о чём ты хочешь писать, — снова вмешалась в разговор Эмма. — У тебя там полный сумбур, как в жанрах, так и в том, что в него входит. Я уж молчу, что начинается всё как что-то явно про школу, продолжается то ли как научная фантастика, то ли как городское фэнтези, затем заканчивается киберпанком с элементами роуд-муви.
— Я хотел написать киберпанковую повседневность! — оправдывался Гарри. — Я думал, это будет интересно и как минимум оригинально! А так как у меня проблема с именами, то решил вставить персонажей, и всё как-то получилось само собой.
— А тут у тебя получилась милая зарисовка… — заявила Эванна, читая другую зарисовку. — Даже как-то прониклась… Чуть-чуть…
— Я тут хотел написать что-то масштабное, связанное с космосом, написать настоящую оду красоте космоса, а затем и это включил в свой цикл про Академию, — вспомнил Гарри.
— А ты что-нибудь НЕ включал в свой Академический цикл? — хмыкнула Эмма.
— Боюсь, не найдётся в моей библиографии такого творения, — заметил Гарри. — Даже мой цикл про богов в школе в итоге стал частью Академического цикла. Точнее, это Цикл стал частью Богов. Вернее, только одна часть.
— Да, которая у тебя лучше всего получилась, — сказала Эмма. — Не хочу показаться грубой, но твои эксперименты с магами, кубическими мирами, киберпанком, были не так интересны как мрачная повседневность с предательствами друзей. Хотя… вру. У тебя там только первые несколько глав хорошо получились. А потом ты начал давить на жалость, появились ненужные подсюжеты, связанные с предательством друзей, изменами и всякими пошлостями…
Гарри покраснел. Да, действительно, в некоторые моменты он позволял себе написать что-то откровенно непристойное, явно не думая, что рано или поздно это всплывёт. Однако судьбы распорядилась иначе, и теперь все его наработки оказались достоянием общественности…
Отдельно стоит рассказать о так называемом Академическом Цикле. Такое название носит целый ряд произведений, написанных Гарри Поттером, которые повествуют о так называемой Академии, классической для Британии закрытой школе-пансионе. Фактически, в этом цикле Гарри кристаллизовал все свои мечты о побеге от Дурслей. Сей цикл начал писаться на третьем году обучения в Хай Камеронсе, и начинался с небольшой повести о том, как главный герой по имени Юджин, альтер эго Гарри, а по сюжету сирота, проживающий без родителей и родственников вообще, узнаёт о том, что его настоящие родители на самом деле всё ещё живы, и он отправляется на встречу с ними. Однако по мере написания, в этот цикл начали включаться фантастические элементы, появились маги, всемирные заговоры, хитрые планы, путешествия во времени, а так же виртуальные реальности. По замыслу Гарри, действие всех романов оказывалось вымыслом, происходящим в голове главного героя, и в зависимости от настроения Гарри, либо его альтер эго в итоге понимал, что нет смысла жить иллюзиями и признавал реальность, либо Юджин продолжал питать себя иллюзиями о счастливой Академии, где у него есть друзья. Надо так же сказать, что ближе к настоящему времени, Гарри решил отказаться от многих сюжетных перипетий, и оставить лишь ту часть, что повествовала исключительно об Академии.
— А ещё у меня где-то в набросках был рассказ о людях, превращающихся в динозаврах, — стал вспоминать Гарри. — И это тоже могло бы стать частью Цикла.
— О боже, за что? — ужаснулась Эмма.
— Ну, ты же знаешь, что в Академии набирают различных учеников, но никто никогда не объяснял, почему, — сказал Гарри. — И вот, однажды у меня была идея обоснования, что они могут превращаться в динозавров.
— Какая же мешанина всё-таки… — вздохнула Эмма. — А ведь ты читаешь так много книг, мог бы и создать что-то действительно путное, серьёзное, а тебя всё тянет на какую-то фантастику и фэнтези.
— Не вижу в этом ничего плохого, — спокойно заметил Гарри.
— И я не вижу, — поддержала парня Эванна. — Гарри пишет, что хочет, и вообще, что значит «что-то серьёзное»? У Гарри и так есть кое-что серьёзное, в котором есть и смерть, и предательства…
— Я имею в виду что-то, исследующее глубины человеческой души! — заявила Эмма. — Как Диккенс, например! Ты же любишь Диккенса!
— Но не настолько, чтобы эпигонствовать, а особо глубины души я не… — Гарри прервался, так как Эванна молча показала ему ещё одну его наработку. Она повествовала о мире, населённый людьми с таким же характером, как и Гарри. Точнее, то, каким Гарри себе представлял мир: тихий, невзрачный, но спокойный и идеальный для самого Гарри.
— Эванна, — Гарри поспешно перелистнул, — я тебе шоколадку куплю, чтобы ты никому не говорила об этом черновике, идёт?
— Нечего стесняться, Гарри, ведь в этих строках прозвучала твоя душа, — после слов блондинки в комнате стало чуть-чуть холоднее. Похоже, сейчас было не лучшее время для откровенного разговора.
Гарри упустил момент, когда Эванна выхватила у него тетрадку, и теперь она молча показывала на страницы с ещё одной зарисовкой. Эта зарисовка была достаточно "взрослой", содержала в себе критику современного общества, элементы сексуальных фантазий самого Гарри плюс ещё кое-что нехорошее. Атмосфера в комнате резко изменилась.
Гарри моментально вспомнил, при каких обстоятельствах у него родились такие строки. Это был конец пятого курса, когда Поттер был охвачен настоящим отчаянием и не понимал, в каком направлении ему дальше жить. Чувство ненужности, одиночества и утраты было обострено — чего уж греха таить — и сексуальной неудовлетворённостью в том числе. Нет смысла отрицать, что даже такая сторона человеческой жизни косвенно коснулась и Поттера. Естественно, парень был парнем, поэтому его интересовали некоторые аспекты, и, разумеется, о многих из них он вычитал в книгах, причём большинство не из современных дешёвых романов, а из достаточно старинных произведений фривольного характера, что дошли до наших дней, пройдя проверку временем.
Надо отдать должное парню, тот удовлетворялся исключительно теорией без какой-либо практики, даже без, скажем так, одиночной практики. В то время как Дадли однажды попался на хранении эротических журналов, Поттер себе не позволял подобной глупости. И даже тщательная проверка Петуньи его комнаты (она подозревала, что это «гнусный Поттер подкинул моему ненаглядненькому Дадлику эту мерзкую книженцию») не выявила ничего порочащего честь юного Гарри (Петунья имела неосторожность заранее предупредить Поттера, что она придёт к нему с обыском, поэтому всё, что могло как-то опорочить Гарри, он заблаговременно утащил от греха подальше). Разумеется, несколько раз природа брала своё, и Гарри не сдерживался, но почти всё время он держал себя в руках.
Гарри нельзя было назвать извращенцем. Если уж и брать его сокровенные фантазии, то они ничем не отличались от фантазий любого другого старшеклассника, вот только Поттер не тратил на такие глупости своё время. А что касается ранее указанного периода в конце пятого класса, то тогда Гарри пережил экзистенциальный кризис.
Тогда у Дадли появилась девушка, и он привёл её к себе домой для знакомства со своими родителями. Это была симпатичная темноволосая особа. Одета была она тогда чуть более вульгарно, чем хотелось бы чете Дурслей, поэтому Петунья при виде девушки Дадли едва заметно поморщилась, а Вернон хмурился. Конечно, при самой особе они ничего не сказали Дадли, а затем впервые на памяти Поттера родители очень серьёзно поговорили с сыном. Настолько серьёзно, что Гарри, который был достаточно любопытным, так и не узнал полного содержания разговора, лишь обрывки.
Естественно, ему приходилось подглядывать. Дадли открытым текстом сказал Гарри, что если тот покажется его девушек на глаза, Поттер может прощаться с жизнью, однако угрозы не остановили очкарика, и тот всё же исхитрился, но нашёл способ подсмотреть.
Гарри не знал, продолжается ли их роман всё ещё, однако его очень поразило, что Дадли вёл с ней как настоящий джентльмен. Гарри ожидал, что его племянник будет совершенно несносным, непристойным, охочим до пошлостей, и его девушка будет даже рада убежать от него к кому-нибудь, кто не такой властный… к кому-нибудь тихому, спокойному, предпочитающему не игры мускулами, а чтение книг… ну, кто-то вроде Гарри… Однако этот случай с девушкой Дадли заметно пошатнул мировоззрение Поттера. Как только он узнал, что у Дадли появилась девушка, одной из мыслей Гарри было «почему даже у него есть девушка?» Впервые за многие годы Гарри позволил столь крамольным мыслям зародиться в голове. А когда он узнал, что они вполне счастливы, и их отношения построены не на шантаже, угрозах или типа того, Гарри так и вовсе перестал верить в разумное и светлое. И если раньше он пользовался всякой возможностью, чтобы узнать о том, как там дела у Большого Дэ на любовном фронте, то после этого он вообще старался держаться как можно дальше от личной жизни Дадли. Ещё Гарри поражался тому, как спокойно Дадли ему пригрозил не показываться его девушке на глаза. Он думал, что тот вообще будет кичиться тем, что у него, в отличие от неудачника-очкарика, есть девушка, однако тот просто констатировал факт: «либо ты, Поттер, исчезаешь с глаз долой, либо тебе нездоровится, а то что-то давненько тебя не били, а зря»…
И тогда Гарри понял ужасающую истину — Дадли изменился. Все и вся вокруг него меняется, лишь он, Гарри, остаётся константой и никак и никуда не движется. Эта простая истина о том, что он сам не настолько хорош, как он кажется, поразила его до глубины души. Он всегда наивно полагал Дурслей исчадиями ада, однако он излечился от инфантилизма и попросту понял, что просто ничего не значит в масштабах мироздания.
«Кто я для них вообще такой? — однажды думал Гарри, лёжа у себя в комнате, что было крайне несвойственным для него занятием, ведь обычно он сидел в библиотеке, а не дома. Он лежал и рассеянно смотрел в окно своей комнаты, а за окном был тёплый июнь. Вековечный холод ещё не успел настать, и поэтому природа была сама собой. В комнате было душно, и духота сводила Гарри с ума. — Я — подкидыш, найдёныш, я никто и ничто. С чего они вообще должны любить меня? С чего они должны вообще обо мне как-либо заботиться? Они делают всё, необходимое для моего существования. Никто им не говорил любить и заботиться как о своём родном сыне. Никто их не обязывал, я думаю. Тогда какое право я имею требовать с них любовь? Никакого. И ежели я хочу быть любимым… то…»
Тут Гарри иссяк. Он не знал, что ему дальше думать. Сердце будто засунули в тиски, оно болезненно сжалось. Гарри прекрасно знал, что это за чувство — жалость к самому себе и глупое отчаяние. Он его столько раз к себе испытывал, когда лежал, запертый в чулане! Он так ждал, что явится какое-нибудь чудо, которое спасёт его, излечит его от всего, заберёт от Дурслей!..
Но такого чуда не произошло. Чудес вообще не бывает. Человек само формирует вокруг себя реальность, и никакая внешняя сторона не может ему в этом помочь. Никто не способен помочь человеку в понимании собственных проблем. Если кто-то говорит, что такое возможно, то это ложь в чистом виде. Взаимопомощь не свойственна человеческому роду. Гарри не видел никого, кто мог бы ему помочь. Но самое обидное, он понимал, что охвачен элементарным юношеским максимализмом, и от осознания ничтожности собственных треволнений, ему становилось ещё горше.
Поэтому он лежал и не знал, что ему делать. Он пытался писать, и строки о прогнившем обществе были лишь одним из проявлений. Именно в те дни Гарри впервые пустился во все тяжкие, и регулярно опускался до греха второго сына Иуды. Он ненавидел себя за своё малодушие, но не знал или не желал что-либо делать. Он просто существовал. Лишь иногда он заходил в библиотеку, но книги не читались.
Кризис закончился за несколько дней до начала учебного года, когда всё отчаяние выгорело, оставив после себя лишь пустой след в душе. Гарри молча принял факт того, что в его руках нет никакой силы, способной изменить что-либо, поэтому он и решил плыть по течению вперёд, пока безумные волны не принесут его куда-либо.
И вот, первого сентября он познакомился с Эммой, и этот случай начал менять Гарри и его взгляд на многие вещи. То самое чудо, о котором он грезил, свершилось. И теперь… Гарри понял, что нет смысла ругать себя за то, что это чудо с ним произошло. Оно случилось, и он должен ликовать. И Гарри действительно был счастлив.
И вот, Гарри вырвался из собственных мыслей. Все в комнате молчали. Гарри не знал, сколько минут они молчали, но ситуация выходила действительно щекотливая. Обычные посиделки случайно превратились во что-то крайне… неоднозначное, и ситуация требовала разрешения.
— Ну… — начал говорить Гарри. — Да. Был период, когда я был очень циничен, но…
— Ты ведь когда писал это, был одинок, не так ли? — перебила мямлящего Гарри Эванна. — Ты ведь просто хотел, чтобы тебя поняли?
Гарри всегда поражала способность блондинки говорить правду без каких-либо прикрас. А искренне честных людей Гарри всегда уважал, и подобное качество парень наиболее всего ценил в людях.
— Знаешь, — подала голос Эмма, — думаю, ты нашёл таких людей. У тебя есть мы, Гарри. Ты не одинок теперь.
«Ты не одинок»…
Эта фраза была одной из тех, что он всегда жаждал услышать. Было в этих трёх словах что-то такое… простое, но общечеловеческое, понятное любому человеку. В этих словах можно было услышать настоящий отзвук умиротворения, которого так жаждал Гарри. И теперь… Он всё-таки услышал её…
Одна эта фраза уничтожила самые последние сомнения Гарри. Он не одинок. Он мыслит, существует, а его жизнь не окажется пустой тратой времени. Он будто оказался на остовах разрушенной крепости, которая некогда окружала его душу, не позволяя ничему и никому проникнуть внутрь. Гарри чувствовал, что прошёл долгий путь, и вот, этот путь освобождения завершился.
Гарри улыбнулся. Всё-таки когда есть люди, готовые тебя понять, живётся гораздо проще. И… это не жалость, а разумное сострадание к другому человеку, которое… которое всё-таки свойственно людям тоже.
Люди плохи и хороши одновременно. И это естественно.
— Так что… — продолжил говорить Гарри. — Вы… вы уже думали, как вы проведёте рождественские каникулы? — попытался он сменить тему.
— Думаю, с родителями проведём каникулы, — сказала Эмма.
— Аналогично, — добавила Эванна.
— Ну, тогда, может, попробуем как-нибудь собраться вместе? — предложил Гарри, собравшись с духом. — Отметить и всё такое в этом духе?
— Конечно, — легко согласилась Эмма.
Похоже, предложение встретить рождество вместе окончательно растопило лёд, который образовался после этой неловкой сцены с текстом Гарри, и тот окончательно успокоился. Всё вернулось на круги своя.
Гарри почувствовал, как в уголках глаз проступили слёзы. Он решил, что может немного всплакнуть, и в порыве чувств произнёс:
— Девочки, я вас люблю!