Anhedonia

Я смотрел в темное небо, расчерченное огнями высоток — это все было не тем теплым светом костров. Где-то здесь скрывается зверь. Я гонюсь за тобой так много лет, не в состоянии удержать, да и, наверное, это было смыслом всех моих движений. Погоня. Нескончаемая погоня. Жизнь отдана на то, чтобы сражаться. Нет возможности остановиться. Может поэтому я отпускал, каждый раз, когда ты уходил утром, оглядываясь, я делал вид, что согласен с твоим уходом. Давал добро (знал бы кто-то, как болело в груди в эти секунды). Шанхайские небоскребы — сияющие гробы из стекла и бетона, которые человек сам себе воздвигнул, пытаясь быть ближе к черно-синей пустоте неба. Дома жадно нависают надо мной. Привыкнуть к простору, чтобы потом биться в тюрьме из ободранного искусственного камня, стальных дверей, цветных витражей и огней витрин. Ты уже крепко спал, так сладко и мирно, что сводило скулы от этого ощущения. Сколько можно играть в эти гонки? А у тебя до сих пор эта чертова черно-желтая мышь, валяется в кресле, возле открытого ноутбука, где идет другая игра, отличная от нашей. Я не хотел ждать, пока ты проснешься, снова станешь серьезным и таким непозволительно строгим в этих очках. Я не буду ждать утра. Сегодня я улечу, билеты в кармане куртки обжигают пальцы. Хочу напоследок подойти к тебе, но замираю у окна, всматриваясь в пустое небо, где, прорываясь через туман, сияла только одна звезда. Твоя? А я все надеюсь, что ты сорвешься за мной, сможешь стать охотником. И в аэропорту схватишь меня за рукав и тряхнешь хорошенько, так смешно произнося мое имя, что я задохнулся бы от восторга и нежности. Услышав. Свое. Имя. Я не буду больше тратить силы, их и так не хватает ни на что. Небоскребы — слишком душно, степи — слишком пусто. Ты — просто зверь. Смог большого города остался где-то под брюхом самолета — нас ведут звезды. Утихает огонь, гуляющий по кончикам пальцев, но разгорающееся утро дает мне призрачную надежду, тонкую, как расчерчиваемые крыльями полосы. Надежду на то, что когда взойдет солнце — ты поднимешься и что-то мелькнет, на секунду дрогнут твои руки, прикасаясь к шершавой поверхности мышки, пальцы нехотя лягут привычным движением на Q, W, E. А большой палец на пробеле, я следил за ним сотни часов, стоя за твоей спиной. — Даня? — тихонько шептал ты, когда я закрывал твои глаза ладонями. Зверь почувствовал страх.