Anhedonia

Ты запыхался и на щеках такой лихорадочный румянец, что мне кажется, будто ты бежал стометровку в сорокаградусную жару. А это всего лишь фигурка на карте перестала подчиняться твоим командам, и ты зажимаешь паузу. С досадой отпихиваешь клавиатуру от себя, ожидая кого-то из стаффа, а сам поднимаешь глаза на меня, словно извиняясь за свое поведение. — Артур, отходи, Клинтон прилетит на вышку, дождись его, — голос Питера двоится, он вроде и в комнате, и в наушниках, он всюду не упускает момента проанализировать ситуацию, когда замершая вражеская команда почти вся на наших вардах. Так и хочется завопить: «Ха, а я вас вижу!», как в детстве, в прятках. Компьютеры на саммите странные, у Клинтона вечно отключается один из юсб-портов, да и Юниверс, забившийся в угол, недовольно цыкает. Я ощущаю затылком пристальный взгляд и сталкиваюсь, оборачиваясь, с огромными раскосыми глазищами моего керри, умоляющими меня поступить благоразумно после паузы. — Людвиг, все хорошо? — с подозрением спрашивает Питер. А ты наклонился ко мне, сдвинув мои наушники и напевая мне глупую песню, которую мы слушали вчера весь вечер, валясь в номере. Я улыбаюсь от уха до уха — не из-за песни, а только потому, что твое дыхание такое теплое и приятно касаются губы моей щеки. Мы скрыты от камер высокими спинками своих драгстеров, да и ты делаешь это украдкой, насмешливо приподнимая бровь, когда, не удержавшись, слишком шумно выдыхаю. Я люблю твои лукавые глаза. — Где Блэк? — доносится до меня стон Саахила. А вот вылетающего из тумана Блэка, всаживающего кинжал мне в бок, я не люблю. — Вот жеж говно! — расстроено протягивает Клинтон, телепорт которого был бесконечно долгим, пока меня шинковали впятером быстренько добравшиеся на помощь Доминику соратники. «Фир долбон», — уже прикидываю я свой новый твит после игры, разминая пальцы и следя за тем, как выползаешь ты и мстишь китайской братве. — Я тебя люблю, — одними губами произношу я, когда ты с гордой ухмылкой поворачиваешься ко мне. — Клинтон, ты тормоз, — уже громко говорю я, критично замечая, что его случайно пришибли в схватке. *** Я нападаю сзади и сжимаю тебя в объятьях, а ты смеешься, вытягивая шею. Перед интервью тебя намазали тоналкой, как девчонку, скрывая круги под глазами от вечного недосыпа. Расчесали твои кудри, которые я тут же растрепал. Я люблю твои запутанные волосы, после того, как я валяю тебя по кровати в шуточной борьбе. Люблю видеть, как плавится лед — не в бокалах с виски, а в твоих глазах, теплеющих только тогда, когда мы переглядываемся. Люблю, как ты морщишь нос, смеясь над моими неуклюжими шутками. И губы твои, мягко касающиеся моего виска, когда болит голова и хочется тихо выть под одеялом. Я всего однажды поймал твой невесомый поцелуй, на что ты грозно нахмурился. И, вроде, не разговаривал со мной целый день. — Тебе идет вот так, — я снова запускаю руку в твою прическу, делая из нее воронье гнездо: маленькая месть за то, что ты от меня вечно ускользаешь. — Артур, — ты снова смотришь серьезно, высвобождаясь из моих объятий, и, привычным движением, скрещивая руки на груди. — Артур, — передразниваю я, с опаской заглядывая в безмятежно-серые глаза, которые неожиданно приближаются ко мне. Я чувствую привкус пудры, которой штукатурили даже тебя, вовсе в ней не нуждающегося. Я ощущаю ладонью мягкость волос, когда впиваюсь пальцами в непослушные кудряшки, заставляя тебя запрокидывать голову. Ты тяжело дышишь, но не от злости теперь, ведь это не она вынуждает тебя отдергивать пальцы от моих ребер, когда я впиваюсь в твою шею губами, зная, что укус будет непростительно заметен на бледной нежной коже. Время ускользает. Тебе пора, настойчиво гудит твой телефон. А я все не могу оторваться от тебя, желая чувствовать твое тело, подмять его под себя, как и всегда в нашей веселой возне, но чтобы теперь ты спал на моей кровати, укрывшись по самый нос одеялом и разметав волосы на подушке. И я читаю в твоих глазах немое согласие. Ты всегда понимал меня, старательно отрицая эту связь. Но не сейчас, когда пытаешься подавить нежную улыбку, а губы, раскрасневшиеся от поцелуев, не слушаются. Они теперь мои.