Anhedonia

— Высоченная, — Даня нервно дернул Лема за руку, — может не стоит, а? Я и так все вижу. Он молча перехватывает тонкое запястье и тащит Данила к входу в башню. Охранник здоровается с Клементом за руку и хитро смотрит на растерянного Даню. Возражения не принимаются, они достаточно долго взбираются по крутой узкой лестнице, пока расцарапанная деревянная дверь не преграждает им путь. На ней выжжено и высечено множество слов, непонятных и странных, она жертва древних вандалов, ставшая экспонатом. И Даман сейчас отчасти жертва, проклинает себя за то, что сам напросился на экскурсию. Хотя не боялся же высоты вроде, но внутри все замирает, когда удается зацепить взглядом узкие бойницы. Или это чужие горячие пальцы силой вплетаются в комок с Даниными? На смотровой площадке тесно и страшно — за перилами малюсенькие машинки и пустые миниатюрные улочки. Даня смотрит вниз с напускным бесстрашием, делая вид, что перекидывает ногу через кованое ограждение. Лем тут же тянет его на себя, резким рывком. Заглядывает в глаза с тревогой, такой, что хочется показать язык, выпутаться из крепких объятий и убежать. Пусть догонит! Но он качает головой, едва заметно улыбаясь, и отпирает ключом неприметную калитку на соседнюю крышу. Вот там раздолье. Даня восхищенно присвистывает, бродя по самому краю бездны, так нагло и безрассудно, что Клемент нервно окликает его. Не выдержав, сам подходит, мягко берет за плечи и насильно усаживает на внезапно появившийся плед. Подготовился заранее. Насколько заранее? — Посмотри на меня, — просит Лем. Даня усиленно пучит глаза, он весь во внимании. — А теперь туда, — властно указывает рукой. Закат мягко укутывает аккуратные красные крыши — они кукольные и ненастоящие, все такие ровновыкрашенные и идеальные. Вспыхивают, наливаясь мучительно долго последними лучами солнца. Даня трогает нагретый за день бетон, на кончиках пальцев остается серая пыль. Старый Таллин встречает очередной вечер под ворчание голубей, уютно устроившихся где-то рядом. Наверное, на соседней крыше, под черепичными сводами они вили свои гнезда. Он нерешительно обнял за плечи, уткнулся носом в шею и громко втянул воздух. Дане не были интересны больше трубы, виднеющийся из-за нежно-зеленых крон деревьев порт и домики из прошлого, заставляющие чувствовать себя сказочным персонажем. — Лем? — только не думать, сколько здесь побывало до этого, только не об этом. — Красиво? — длинные ресницы Клемента почти черные в сумерках, почему-то это особенно вгрызается в память. Губы, невинно касающиеся шеи поначалу, жадно целуют ключицы. Футболки давно нет на Дане, остается надеяться, что она не улетела забавной белой кляксой куда-то на дорогу. Он хочет высечь свое имя на хрупком теле, как вандал, желающий пометить что-то беспричинно и бездумно. Просто потому, что так хочется. Закрыть глаза, запоминая каждое прикосновение. Как голые лопатки прижаты к отдающему дневной жар бетону. Как глубоки глаза, пьянящие, словно запах летней ночи, не успевающей стать по-настоящему холодной и темной. Мало времени до утреннего автобуса, совсем мало. Но не высыпаться вошло в привычку, лучше уж лихорадочно быстрые теплые ночи, когда не остается ничего, кроме капель пота на висках. Ничего, кроме острой боли, переходящей в ноющую, смешанной с дрожью в ногах. Чертовых рук Клемента, под которыми хочется выть на все окрестности, распугивая спящих птиц. Его шепот превращал головокружительную высоту в космическое расстояние, когда голова Дани случайно оказалась совсем рядом с краем крыши, он вздрогнул. Но холодок от дорожки, прокладываемой вдоль позвоночника его языком, был реальнее, чем смертельная опасность. Дым был еще более реальным. Клемент не озаботился такими мелочами, как одежда, он лежал на пледе и курил, медленно смакуя темно-коричневый «Captain Black». Сладкий запах, Даня не ощущал его раньше — настоящий капитан не уважал эти сигареты. — Поговорим? — предложил Данил, натянув футболку и присев рядом. — Молчи, — коротко и строго, но светло-карие глаза были полны странной нежности. — Почему это? — заартачился Даня, надувшись. Клемент положил голову на его колени и сощурился, выдыхая через ноздри. Голуби, чем-то раздраженные проносились над головой, роняя перья, хотя давно уже должны были спать. Ничего этого не было: домиков, голубей, кораблей и шпилей башен. А вот пальцы в густых волосах и сладкие от фильтра сигареты сухие губы — определенно были.