Anhedonia

— Дыши! — ору я, с силой ударяя по бледной щеке, на которой тут же проявляется красный след от ладони. Спутанные волосы беспорядочными мокрыми прядями на лбу, завиваются в колечки. Он распахивает глаза — узкие зрачки теряются, серые глаза безжизненные и пустые, снова закатываются. Я трясу его за плечи, ощущая, как же колбасит меня самого. Хватаю за запястье, пульс вроде ровный, пальцы теплые. А что не так? — Сука, — лаконично сообщает Густав, — на кровать его, живо. Сам он и не собирается трогать мокрое податливое тело, наблюдая, как я взваливаю на себя Вальберга. — Будто ты не знаешь, — Густав неожиданно подходит ко мне сзади, его дыхание обжигает шею, — какой он актер. — Знаю, — огрызаюсь я, наблюдая, как Людвиг разочарованно выдыхает и садится на кровати, хмуро разглядывая нас. — Если ты не прекратишь выебываться, я вылью на тебя еще пару стаканов воды, — спокойно заявляет Магнуссон. — У тебя нет выбора и наше предложение еще не такое плохое, я бы мог просто отметелить тебя, как лживую шлюху. Я, приоткрыв рот, охуеваю от того, как разговаривает вечно спокойный и доброжелательный Густав. Он вколачивает слова, чеканит каждый мат, а я вижу, как ерзает на кровати Зай, вздрагивая от таких обращений. — Может… не стоит? — хрипло протестует Людвиг. — Никто не собирается тебя спрашивать, ты сделаешь свой выбор, — встреваю я, складывая руки на груди. — Артур, — мягко зовет Зай, в ужасе распахивая глаза, когда Густав подходит ближе к нему и нежно убирает светлые волосы назад. — Это же он придумал, правда? Артур, останови его. — Хуй тебе, — одними губами произношу я. — Мне выйти? — спрашиваю у Густава. — Я тебя не стесняюсь, — фыркает он, запуская пальцы в кудри Людвига и резко дергая их так, что парень запрокидывает голову и морщится от боли. Чувствую себя немного неуютно и не могу найти места в маленьком гостиничном номере. Окидываю взглядом убогое убранство: стол, табуретка, кровать, тумбочка и подобие шкафа. Дверь на балкон за желтоватой шторой. Романтично. Присаживаюсь на тумбу, наверное, чтобы смутить Густава, который стягивает промокшую одежду с Зая, своей близостью. Но он ядовито улыбается мне, оборачиваясь. Его пальцы жестко пересчитывают ребра, поднимаясь от живота Людвига, цепляя соски, от чего жертва протяжно стонет, но тут же замолкает, косясь на меня. Стыдно? Прижимаюсь спиной к стене, не отводя взгляда от серой стали его глаз. Он больше не молит о спасении, он обреченно готов к тому, что приготовил ему Густав. Я наблюдаю и за блудливыми руками, по-хозяйски ощупывающими знакомое до ужаса тело, и за лихорадочным румянцем, вовсе не стыдливым, а порожденным жаром похоти, когда Густав стягивает с Людвига шорты. Через пару минут в комнате остается одетым только главный эксгибиционист команды – я. От этого факта мне становится еще более неудобно. И как-то тесновато в джинсах. Кто-то смог смутить Бабаева? Определенно, Густав преуспел в этом. И, когда он переворачивал моего мальчика на живот, поглаживая его по спине и заставляя выгибаться, я просто встал и вышел на балкон. Обнаружив там начатую пачку, я достал одну сигарету, перекатывая ее между пальцами, уставился вниз. Огонек выбил только раза с десятого, ебаная зажигалка не хотела мне подчиняться. Выдохнул горький дым. Ну и говно курит Людвиг, нет слов. В горле першило, но голова кружилась приятно, поэтому я упал на пластиковый стул и продолжил медленно тянуть сигарету. — Артур? — голос Густава вывел меня из задумчивости. — Ты вышел покурить или спрятать стояк? Я опустил голову, разглядывая свою ширинку. — Не хочу это видеть, — отозвался я, — веления плоти не имеют значения. — Это точно ты? — закутанный в простыню Магнуссон тыкнул меня в плечо, зачем-то задерживая теплые пальцы и поглаживая ткань футболки. — Откуда ты такие слова знаешь? — Чувак, — я стряхнул его руку, — просто скажи мне, вы закончили? — И не начинали, — непонимающий взгляд он принял с улыбкой, приглашая меня пройти в комнату. Людвиг выглядел погано и расстроено. — Говори, — приказал Густав. — Артур, — голос его сорвался, он спрятал глаза, прикрыв их ладонями, и его плечи затряслись. Я, не выдержав, подошел к нему и сел рядом, стараясь не обращать внимания на то, что Зай совершенно голый. Густав стоял над нами в своей простыне, задрав подбородок, как Цезарь, но и в его холодном взгляде было что-то вроде жалости. Или это была тоска? — Ты че довел его? — угрожающе рыкнул я, прижимая белокурую голову к груди. — Зато теперь можно ждать от него правды, — растерянно хмыкнул Магнуссон. — Я не смогу выбрать! — внезапно заорал Зай, вырываясь из моих объятий. — Выметайтесь оба, я не могу вас видеть! В глазах потемнело, я тянулся к нему, он размахивал руками и кричал что-то. Мне было насрать. Я притянул его к себе, грубо, как делал это Густав. Взял за подбородок, впиваясь в его губы, солоноватые от слез, целовал его влажные щеки. Он рухнул обратно на кровать, придавленный мной. Мне было абсолютно насрать, правда. Я просто желал, чтобы Густав все понял и живо съебался отсюда, оставив Зая мне. Красивый, какой он красивый в гневе, блять. Его злобное шипение, когда я запустил свою руку между нами, нащупывая его член, отозвалось во мне болью. Жесткая ткань джинс бесила, причиняя дискомфорт, надо было срочно избавиться от них. Я почувствовал чужие руки, хватающие меня за бедра. — Я помогу, — прошептал Густав. Я почему-то послушно приподнялся, ощущая, как он вжимается с меня, расстегивая пуговичку и, перед тем, как взяться за молнию, поглаживая мой член через джинсы. Я хочу чувствовать его руку на своей коже. Он освобождает меня от одежды, последней стягивая футболку, его руки дрожат. Я нагло заглядываю в темные глаза, а Людвиг уже встал с кровати и подошел к нам — его дыхание щекочет мою шею. Густав замирает на мгновенье, но вот его ладонь уже там, где следует ей находиться. Легонько растирает плоть, теплые волны от его пальцев чертовски приятны. Мы сегодня втроем и две пары рук увлекают меня с собой. — Пиздец, — Людвиг едва дышит, а я останавливаюсь и провожу пальцем по нижней губе Зая, он с готовностью высовывает язык. — Переворачивайся, — предлагаю я, выпуская его из своей хватки. Его самая нелюбимая поза — ноги затекают, дышать сложно, когда я прижимаю к постели. Он мстительно сдавливает мою шею напоследок, с облегчением втягивает воздух, убирая ноги с моих плеч. Жаль, что я не смогу заглядывать его мутные от приближающегося оргазма глаза. Когда удовольствие становится болью? Когда секс превращается в безумие. Я стараюсь быть предельно осторожен с малышом, но его задница увлекает меня в какие-то несусветные дали, когда я разглядываю то, как легко и непринужденно он встает в коленно-локтевую. Я немного отстраняюсь, позволяя Густаву целовать спину Людвига, которую я царапаю, наблюдая, как между его лопаток выступают бисеринки пота. С силой давлю на его поясницу, и он комкает одеяло, со стоном прогибаясь. — Помоги ему, — прошу я Магнуссона, хватая его за руку и целуя пальцы, вдыхая его головокружительный запах. Густав кивает. Змеиная улыбка, говорят, не должна предвещать ничего хорошего. Но, судя по тому, как хрипит Людвиг, насаживаясь на мой член, ему охуенно и рот Густава позволяет ему забыть о боли. Я сжимаю его бедра до синяков, чтобы он орал в услужливо подсунутую подушку. — Густав? — охаю я, ощущая спиной прохладные пальцы, измазанные лубрикантом. Они медленно спускаются вниз, но я не могу остановиться сейчас, когда подо мной бьется горячее тело Зая. — Тебе понравится, — неожиданно низко протягивает швед. Блять. *** — Меня заебали твои семейники в клеточку, — заявляет Вальберг, убирая волосы в хвост. Я протягиваю ему его же пачку, он ломает первую сигарету, с матом, тут же вытягивает вторую. — Она не так хорошо смотрится в твоем рту, — улыбаюсь я, нежно целуя плечо Людвига, пока он щелкает своей ебанутой зажигалкой. Он протягивает мне подожженную, я подкуриваю от нее под внимательным взглядом внезапно лазурно-голубых глаз. Море сменило сталь бушующего шторма на тропический райский цвет. Я даже стал сомневаться, не нацепил ли он линзы. Семнадцатилетний пиздюк нагло выдохнул мне в грудь клуб дыма и улыбнулся, рассеяно и мило. Я ему поверил на этот раз, приобнимая его за талию и устраиваясь рядом, возле перил. Бухарест спал. И Густав во мраке комнаты тоже, свернувшись в скромную гусеничку в углу кровати. Я сел рядом и погладил темные волосы, мокрые после душа. Который мы тоже принимали втроем. Зай уже прыгнул на кровать, подполз к спине Густава и притянул его к себе, утыкаясь носом в макушку и что-то бормоча. Клубок из одеяла и Магнуссона размотался, я накрыл их обоих вытянутым из-под спящего тела пледом, и встал, чтобы собрать свои вещи с пола. — Артур, — шепот, когда я был уже на двери, выискивая свои тапки. — Останься с нами, пожалуйста. Я замер.