Anhedonia

— Дань, отходи, — мне стоило слушаться капитана беспрекословно, но я отсчитывал секунды до врыва. Рядом со мной он, молчаливой тенью следует по пятам. Но не слишком близко — едва я оборачиваюсь, его нет. Только по миникарте вижу, как он параллельно мне двигается через лес. Так же и в жизни: поможет, да уйдет. И слова не успеешь сказать ему. Меня это всегда раздражало, неужели он смог сделать так, чтобы я был ему обязан? Кажется, я бормотал свои мысли под нос — повернул голову, а он вопросительно приподнял бровь и смотрит на меня. Не думаю, что расслышал, все сидят в наушниках, но… Сейчас я не могу решить: послушно отступить в безопасное место или ворваться в бой. Сделать обдуманный шаг или проверить, на что он способен ради меня? Моя тень замирает, когда враги чинно и медлительно выходят мне навстречу. Черные тонкие руки демона взмахивают, оставляя вокруг меня сгустки мрака. Теперь я слышу в тимспике только его дыхание. Все заткнулись — фармящий Хвост, ставящий вард Артстайл и до сих пор сидящий в таверне Фанник. А мой защитник лишь свирепо втянул воздух. Он совершал самоубийство, чтобы на него решиться, ему понадобилась целая секунда. Я неодобрительно покачал головой. Неужели сомневается во мне? Вы знаете все эти глупости про то, что саппорт должен спасать, мол, для этого и существует этот персонаж. Для этого и сидит парень недалеко от меня, на расстоянии вытянутой руки. На этот час он только спаситель для меня и никто больше. Но почему-то мне становится страшно, когда его иконка становится серой, когда Акбар откидывается на спинку стула и потирает глаза, чтобы через секунду вернуться к созерцанию карты — игра не заканчивается его смертью. И моей тоже. Я снова один, в окружении, полон обреченного спокойствия. Хвост просит время для маневра, что же — я предоставлю его, даже если мне придется рискнуть. Разумеется, я буду рисковать не собой. — Я иду, держись, — Акбар обращается ко мне, его голос срывается и он закашливается. Он в пути, я краем глаза вижу иконку, движущуюся ко мне. Спаситель или жертва? Они заплатят за каждую из его смертей, за каждую секунду, что его герой провел в таверне. Меня спасали сотни раз, совершенно разные люди. Сейчас, хотя мы сидим рядом, у меня особенное ощущение, будто Соннейко за моей спиной, мягко берет меня за плечи и встряхивает. Но это его герой ударяет о землю, заставляя моих преследователей снова переключить внимание на себя. Мы знаем, что доверять надо, а я все равно бесконечно проверяю его, наверняка выводя его из себя. Теперь я точно уверен в моем саппорте. Он не позволит мне погибнуть. Он не сомневается в своих решениях и действует молниеносно. — Ты опять его продал, — дружелюбно хохотнул Ваня. Акбар сидел, опустив руки, пока Дашкевич самодовольно что-то высказывал и доламывал трон. Вот же он, совсем рядом. Я снял наушники и робко потянулся к его плечу, дотрагиваясь до гладкой ткани черно-желтой футболки. Он замер. Это не его стихия, здесь он не совершает невероятных действий. Обычный парень, тихо спрашивает, в чем дело и почему я так смотрю. Я не отвечаю, немного сильнее сжимаю его плечо на секунду и ухожу из комнаты. А в жизни от неопределенности никто не спасет, она будет всегда. Как говорил Дашкевич, роль в игре — это «работа», в которой нет места чувствам. А вот когда работа окончена, все становятся сами собой, со своими недостатками и характерами. — Данил, подожди, — по ушам режет это «Данил», честно, но я оборачиваюсь. Акбар запыхался, торопливо подходит ко мне и протягивает забытый мною второпях телефон. — Да ты мой спаситель, — улыбаюсь я. — Правда? — неожиданно спрашивает Соннейко, отводя взгляд. — Точно-точно, ухопуп ты хитрожопый, — преувеличено радостно ржу я, наблюдая, как он подходит ближе. И еще ближе. Еще пара сантиметров. И еще. Неожиданно между нами лишь ткань — его футболка, да моя, а в голове только шальная мысль, что реагирует-то он все же быстрее, чем я думал. Эта черта осталась с ним, когда он прижимал меня к стене в коридоре, его решительность и напор, не вязавшиеся со скромностью и добродушием. Страх в расширенных зрачках и наглые теплые пальцы на моих ребрах. — Я тебя спасу, — шептал он мне, — еще много раз спасу, любой ценой.