Прекрасное далёко

Через несколько дней Макс действительно скребется в кабинет Лонли-Локли, приоткрывает дверь, протискивает голову, довольно кивает сам себе и изрекает: – Шурф, ты тут? Просто отлично! – А что бы Вы делали, если бы меня тут не было, Макс? Ночное лицо изображает глубочайшую задумчивость, а Мастеру Пресекающему хочется научить наконец этого охламона нормально сворачивать тюрбан, потому что то, что присутствует на голове у его официального друга, больше всего напоминает неглаженную занавеску. В целом, конечно, вполне соответствует моде кочевников, но выглядит все равно нелепо. – Я бы зашел попозже. Или пораньше. Или завтра. – И чем я обязан такому вниманию к своей персоне? Совершенно необъяснимым образом у Мастера Пресекающего делается хорошее настроение. Наверное, из-за этого смешного тюрбана. – Ты обещал мне научить меня самоконтролю, помнишь? Макс наконец окончательно закрывает за собой дверь и подходит к столу. Уважительно оглядывает многочисленные таблички, счета и стопку квартальных докладов, с которыми Шурф сверяется для годового отчета перед Канцелярией Больших Денег. – И Вы решили, что необходимо научиться этому немедленно? Мастер Пресекающий как бы намекает, что сейчас вообще-то конец года, все заняты, и некоторые бездельники, которые ничем не могут помочь Тайному Сыску, могли бы это понимать. Однако на Макса намеки не действуют. Вернее, действуют, но как-то не так, как должны. – Да, я тут подумал, что тебе надо отвлечься от этих грешных бесконечных цифр. – И правда, надо, – признается Лонли-Локли. – И перестать называть меня на «Вы», – добавляет Макс и улыбается такой улыбкой, которую Шурф у него почти никогда не видит на людях – мальчишеской и задорной. – В таком случае у меня есть одно условие. Чтобы подчеркнуть важность этого самого условия, Лонли-Локли воздвигается во весь свой немалый рост и серьезно смотрит на Ночное Лицо сверху вниз. – И какое? Грешные магистры, почему у него такой восторженный вид, словно штатный убийца Тайного Сыска сейчас примется показывать ярмарочные фокусы и вынет из-под лоохи живого индюка? – Я никак не могу обращаться на «ты» к человеку, у которого так завязан тюрбан, поэтому для начала мне придется научить Вас делать это правильно. – А что, – удивляется Макс. – Форма завязывания тюрбана имеет такое принципиальное значение? – Имеет, – информирует Лонли-Локли. – Жители Угуланда, которые накручивают на голову старую занавеску, обычно обитают в Приюте Безумных. – А! – радостно кивает Макс. – Так значит все правильно. Можно не переучиваться. Хотя ради тебя, сэр Шурф, я готов пойти и не на такие жертвы. Мастер Пресекающий с подобающим философским смирением думает о том, что оба заместителя Почтеннейшего Начальника стоят друг друга. Но по крайней мере, Макс раздражает его меньше. Когда в Первый день года сэр Макс убивает оказавшегося злодеем горбатого Итуло, интуиция сэра Шурфа молчит и не заставляет его заниматься утешением скорбяших сотрудников. Вероятно, потому, что Макс и не думает скорбеть. Больше похоже на то, что он жалеет, что Итуло дешево отделался, и нет способа убить его второй раз как-нибудь более впечатляюще. Лонли-Локли делает вывод, что дыхательные упражнения пошли сэру Максу на пользу. Через несколько дюжин дней рабочее утро начинается с Зова от Джуффина, по какому-то невероятному капризу начальства прозвучавшего во вполне подходящих для общения обстоятельствах. – «Сэр Шурф, ты в Управлении?» – «Разумеется, поскольку рабочий день уже начался», – отвечает Лонли-Локли с бесконечным терпением. – «Отлично». Не проходит и дюжины минут, как Почтеннейший Начальник лично является к нему в кабинет и с порога берег менкала за рога: – Я решил, что нам необходимо разобраться с тем, что происходит с Кеттари. За свою долгую работу в Тайном Сыске Мастер Пресекающий привык ничему не удивляться, поэтому он деловито переспрашивает: – А что происходит с Кеттари? – Если бы я знал, я бы с тобой это не обсуждал, – буркает Джуффин. – Хорошо, – флегматично пожимает плечами Лонли-Локли. – Схожу и отчитаюсь где-то к обеду. – Какой ты быстрый, сэр Шурф. Темным Путем туда любой дурак может прогуляться. Ну ладно, не любой. Но мне нужно, чтобы вы отправились туда с караваном, как нормальные обыватели. – Мы? – Вы с Максом, конечно. Кого еще мне туда посылать? Лонли-Локли молча начинает набивать трубку. Отвечать на риторический вопрос не имеет смысла, зато имеет смысл подождать, что еще сообщит сэр Халли. Вряд ли их посылают туда для того, чтобы они пересчитали мосты или трактиры на родине шефа. – На самом деле, это тебе нужно поехать туда, сэр Шурф. Там тебе предстоит встреча со старым другом. – Интересные дела, – безо всякого интереса отвечает Мастер Пресекающий. – Мне кажется, я не знаю никого из графства Шимара, кроме вас. – Это поправимо, сэр Шурф. Вы отправитесь через полдюжины дней, Кофа поможет вам изменить внешность. – Это чтобы мой старый друг меня точно узнал? – уточняет Лонли-Локли без малейшего ехидства в голосе. – Именно, – ухмыляется Джуффин. – Ну и чтобы от нашего сэра Макса не шарахались все встречные. – Я так понимаю, что без присутствия вашего Ночного Лица моя встреча со старым другом вряд ли состоится? – тон Мастера Пресекающего не оставляет сомнений в том, что он отлично знает, что именно сэр Макс – идеальная приманка для приключений. И не сказать, чтобы этот факт сильно его радовал. – Знаешь, – сэр Халли просовывает руку куда-то под стол подчиненного и извлекает оттуда кресло. Усаживается поудобнее и тоже начинает набивать трубку. – Макс мне тут говорил, что у них есть какой-то садовый инструмент, запамятовал, как он называется... – Садовый инструмент в Пустых землях? – уточняет Лонли-Локли. – Именно там, – хищно ухмыляется Джуффин. – Так вот, он мне рассказывал какую-то притчу про чудака, который, не видя этого самого инструмента в траве, постоянно наступает на него и со всей силы получает ручкой точно в лоб. И каждый раз недоумевает: кто это умудряется так ловко его бить. Вот иногда ты мне напоминаешь героя этой притчи, сэр Шурф. – Вам виднее, сэр Халли, – отвечает Лонли-Локли с таким естественным равнодушием, что, пожалуй, послать шефа вместе с его притчами в вурдалачью задницу было бы вежливее. В глазах Почтеннейшего Начальника вспыхивает опасный огонек, на миг делая его похожим на себя самого – Кеттарийского охотника. Лонли-Локли отвечает ему короткой дерзкой улыбкой Безумного Рыбника. – На самом деле, это тебе нужно, чтобы он поехал с тобой, учти. – Хорошо, – кивает Мастер Пресекающий, спокойный и равнодушный как всегда. – Я учту. Ему не слишком нравится та внешность, которой наделяет его Кофа, однако по сравнению с беднягой Максом Лонли-Локли может считать, что ему еще повезло. Судя по тому, как ветераны Тайного Сыска издеваются над беднягой, вся эта поездка была придумана только и исключительно ради их развлечения. – «Как тебе девочка, а, Шурф?» – Джуффин сияет так, словно эта девочка – творение его собственных рук. Мастер Пресекающий окидывает беглым взглядом выдающиеся формы и густые рыжие волосы свежеполучившейся леди и отворачивается: – «Довольно вульгарная особа на мой взгляд». – «Я не сомневался, что ты неплохо понимаешь в женщинах, но не могли же мы с Кофой сделать его красоткой в твоем вкусе!» – «Почему?» – спрашивает сэр Шурф, точнее, сэр Гламма, обладатель дорогой стрижки и такого интенсивного провинциального загара, что от него за версту несет запахом фермы. – «Потому что если ты забудешься и ущипнешь его за задницу, наш Макс этого не переживет. Так что мы обезопасили беднягу как могли». Лонли-Локли понимает, что Почтеннейший Начальник просто мстит за их последний разговор, когда ученику почти что удалось вывести из себя учителя. Но удержаться все равно не может: – «По-моему, Вы все-таки перестарались», – отзывается он. – «Не все же такие переборчивые как ты, – парирует Джуффин. – Уверяю тебя, наша леди будет пользоваться большой популярностью». – «Вам не кажется, что если бы я щипал эту красотку за задницу – по вашему собственному выражению – это было бы безопаснее для нее и окружающих?». – «Позвольте-ка, – вмешивается Кофа, до этого с удовольствием вслушивающийся в безмолвную перепалку коллег, покачиваясь в кресле. – Ответ на этот вопрос зависит от того, наденешь ли ты перед этим свои перчатки, сэр Шурф, или нет». – А ведь Кофа прав, – говорит Джуффин вслух. – Вы заняты, Джуффин? Я подожду вас, – раздается за спиной Мастера Пресекающего женский голос со знакомым странным акцентом. Больше всего Мастеру Пресекающему хочется оказаться в своем кабинете дома с хорошей книжкой и не видеть своих коллег как минимум дюжину дней. Но вместо этого он велит Мелифаро не приставать к его супруге, галантно подает руку сэру Максу и в конце концов направляется на площадь, где уже собирается караван в этот самый Кеттари, дырку над ним в небе. Уже в который раз Лонли-Локли убеждается, что сэр Макс не так прост как кажется. Он совершенно естественно берет своего «мужа» под ручку, улыбается, задает вопросы Мастеру Предводителю Каравана, наклоняет голову набок и даже абсолютно женским кокетливым жестом отбрасывает со лба выбившуюся кудрявую прядь. Парень, вероятно, гениальный актер, хотя в это сложно поверить. Отчего-то это тревожит Мастера Пресекающего, и когда они наконец трогаются с места, он позволяет себе заметить: – Я просто восхищен тобой, Мерилин. Твое поведение в этой роли безупречно. – Думаю, восхищаться тут нечем. Ну или не мной надо восхищаться. Леди Сотофа угостила меня какой-то штукой – «Чудесная половина» или что-то такое. Так что теперь я практически настоящая девочка. Макс усмехается, а Шурф инстинктивно передергивает плечами, словно яркое лоохи на провинциальный манер стало ему вдруг мало. – Старайтесь не принимать таких зелий... – он умолкает, не договорив фразу. – А что? Сейчас у Макса – точнее Мерилин – любопытные глаза. Шурф смаргивает и под оболочкой провинциальной модницы видит ясный чуть встревоженный взгляд своего коллеги. Да, так лучше. – Ничего, – не рассказывать же сейчас этому мальчишке о том, что любые снадобья, которые заставляют не быть собой, а казаться кем-то иным для удобства окружающих – это унизительно. Он, небось, только рад, что теперь сможет выполнить задание начальства в наилучшем виде. – Просто последствия воздействия на организм напитков такого рода еще не окончательно изучены. Что на лице Мерилин, что на проступающих под ним чертах Макса написано одно и то же: «ну ты и зануда, сэр Шурф». Впрочем, это не мешает ему поинтересоваться, не намерен ли «муженек» поболтать, а получив согласие на удовлетворение своего любопытства, тут же задать вопрос о прошлом Мастера Пресекающего. Дескать, один из друзей Джуффина упомянул Безумного Рыбника. Ну разумеется, не мог же Джуффин притащить такое чудо в Ехо и не согласовать его появление с теми, кто действительно обладает властью – Сотофой, Мабой Калохом, Нуфлином и еще парочкой других. Ну а тем только дай посплетничать... – Не могу не отдать должное твоему чувству времени! – кивает Лонли-Локли. А про себя думает о том, что действительно, надо бы объяснить этому мальчишке, к чему может привести упоение силой, пока не поздно. «Дивная половина» – совершеннейшая ерунда по сравнению с кристаллами смирения... Лонли-Локли давно уже не стесняется своего прошлого – слишком многие знают о нем всю подноготную. Но, кажется, первый раз видит, чтобы кто-то над этим смеялся. Причем он точно знает: это не обидный смех, Макс смеется не над ним, а над тем, к примеру, что сила помещалась в аквариумах. Что смешного? Впрочем, этот странный парень часто веселится над тем, что вовсе не кажется забавным. Зато когда сэр Шурф упоминает о своих мертвых магистрах, мальчишка так вцепляется в дверцу амобилера, что на ней, похоже, останутся вмятины. Он сопереживает настолько явно и остро, что Лонли-Локли приходится оторваться от рычага и осторожно прикоснуться к напряженному плечу. К счастью, Макс не отдергивается от прикосновения, а накрывает его руку своей, глядя куда-то невидящими глазами. А после окончания рассказа пальцы у него дрожат так, что не сразу получается прикурить. Остается только надеяться, что новичок сделает правильные выводы. Интересно, кем именно кажется ему сейчас Мастер Пресекающий, если рассказ о его прошлом вызывает такую бурную реакцию? Злодеем? Героем? Такому возрасту еще вовсю свойственна романтическая идеализация событий... Шурф несколько минут задается этим вопросом, а потом все-таки советует мальчишке заняться дыхательной гимнастикой. И тот послушно следует совету. До вечера следующего дня Шурфу кажется, что он отправился в поездку с подростком. Наверное, так мог бы вести себя его собственный сын, если бы он у него родился: живой и острый интерес к окружающему миру, словно эти деревья и дороги, и пыль, и камни под колесами, и небо – все в первый раз. Даже невкусной провинциальной кухне Макс изумляется так, как будто всю сознательную жизнь провел в Ехо и никогда не выезжал за пределы столицы. На вторую ночь пути Мастер Пресекающий предлагает своему спутнику разделить сон. Не то чтобы он так уж хотел пустить кого-то в свои сновидения, но дать коллеге отдохнуть и нормально выспаться, не скрутившись на заднем сиденье амобилера, представляется ему достаточно важным. Макс осторожно уточняет, не снятся ли Лонли-Локли те самые мертвые магистры? Сэр Шурф не знает, чего в этом вопросе больше: разумной предусмотрительности или каких-то личных страхов сэра Макса, но на всякий случай хвалит его за осторожность. Они укладываются рядом. На лице у новенького снова светится выражение детского любопытства, жадной открытости новому чуду, которым с ним сейчас поделятся. Лонли-Локли вздыхает про себя и велит подвинуться, чтобы они могли соприкоснуться головами. Такое поведение кажется ему слишком... глупым? Наивным? Нет, не то. Сам он никогда не доверял людям настолько, просто не умел. А Макс доверяет ему. И Джуффину доверяет. И еще кому-то. Как у него это получается? «Откуда же ты взялся, парень? – привычно задает ему мысленный вопрос Шурф. – И что с тобой делать?». – Усыпить такого бодрого человека, как я... – отвечает ему Макс невероятно сонным голосом, потом придвигается ближе, прижимается лбом к виску, обнимает через грудь, забрасывает ногу и начинает послушно размеренно сопеть. Лонли-Локли некоторое время таращится в потолок. Он не слишком любит чужие прикосновения и прикосновения вообще и теперь размышляет, не скинуть ли с себя конечности своего коллеги. Но темная комната дышит уютом, и Шурф вдруг понимает, что такого «мы с тобой одна стая» ощущения у него на душе не было с тех пор, как он убил своего лиса. «Я буду тебя защищать, сколько смогу, – обещает он мысленно навалившемуся на грудь плечу и острой худой коленке. – И еще немного, когда уже не смогу. Просто потому, что так будет правильно». Он осторожно поправляет свесившуюся вниз руку Макса, чтобы не затекла, позволяет себе несколько мгновений полюбоваться переливами чужой Силы и наконец закрывает глаза, призывая к себе свои самые лучшие сны – о небе и полете. Но они оказываются вовсе не в небе. Они сидят напротив друг друга, и Шурф с интересом осматривается – комната очень маленькая, и стены ее как будто потряхивает, слышится глухой ритмичный шум и удары, а за толстым ровным стеклом проносится мимо зеленое и голубое, словно они катаются на карусели. – Где это мы? – спрашивает Лонли-Локли у сидящего напротив парня. Макс похож и не похож на себя – у него глубокие темные глаза древнего существа и совсем молодое мальчишеское лицо. На нем нелепая одежда, не имеющая ничего общего ни с угуландскими лоохи, ни с одеждой кочевников, а улыбается он победной улыбкой сорванца, стянувшего вожделенную сладость с кухни. – А, это мы в поезде! – непонятно объясняет этот парень. – Это как амобилер, только лучше. Мы едем куда-то, представляешь, как здорово! Шурф соглашается и улыбается – действительно здорово! Он вглядывается в стекло, различая контуры округлых, убегающих вниз холмов, непривычно яркого голубого неба с толстыми облаками, темную полосу деревьев на горизонте. Вдруг стук и грохот усиливаются, и они летят по мосту над речной гладью, внизу скользит ярко-желтая лодка, а у берегов на воде покачиваются белые цветы. И звуки меняются, разрастаются, ширятся вокруг них. В ритме этой странной повозки рождается что-то иное, глубокое и мощное, и этому мощному вторят ноты такой пронзительной чистоты, что Шурф чувствует, как у него на глаза наворачиваются слезы. Мелодия словно вонзает свой крюк куда-то в сердце и подцепляет его, тянет за собой, на душе сладко и больно – как от хорошего стихотворения, только куда сильнее. И все это не разложишь на стопы, строфы и клаузулы, оно просто есть, вокруг, внутри него, в этом странном сне. Макс вглядывается в его лицо, протягивает руку через куцый столик из неизвестного материала, и они переплетают пальцы так естественно, словно делали это миллион раз. – Что это, Макс? – голос почти не слушается Мастера Пресекающего, горло перехватывает спазмом. – Я так и знал, что тебе должно понравиться, – радуется Макс. – Это музыка, Шурф. Скрипка с чем-то там, я только не помню, как инструмент называется. Симфония какая-нибудь. Правда, красиво? Лонли-Локли кивает, не в силах облечь свои чувства в слова. Макс чуть заметно тянет его за руку, и странная повозка со своей музыкой исчезает – они стоят на квадратных плитках уходящей в бесконечность аллеи, и незнакомые деревья смыкают над ними ветви. Под ногами шуршат коричневые и желтые листья, хотя почти все вокруг еще зеленое. И как-то сразу становится понятно, что по этой аллее надо идти, загребая шуршащие листья ногами, вдыхая густой воздух, прохладный и терпкий. Шурфу кажется, что они идут по дну реки, а этот ветер – ее прохладное течение. Макс с восторгом соглашается, и говорит, что раз так – надо попробовать плыть. Но плыть у них не получается – только упасть в мягкую листву и смотреть в пятна яркого неба в просветах густых крон... – Ты тут совсем другой, знаешь? – говорит Макс, когда щеки у них начинают гореть от прохладного ветра, и аллея вдруг кончается небольшим уютным городком с кривыми улочками, ведущими или круто вниз или резко вверх. Совсем рядом с ними пропасть, в которой у самых ног неторопливо проплывают облака, а они усаживаются в удобные кресла на веранде какого-то трактира и кутаются в пушистые клетчатые пледы. – И ты другой, – откликается Шурф и улыбается. – Ты здесь настоящий. – А ты? Лонли-Локли пожимает плечами, как бы говоря, что не видит себя со стороны. Даже сон не может заставить его совершать бессмысленные действия, то есть говорить об очевидном. Макс смеется, радуется тому, что есть что-то, что даже во сне остается неизменным. Сует руку под стол и вытаскивает оттуда зеркало с таким видом, как будто только под столом такой предмет и можно найти. Но Шурф не удивляется – зачем? Просто забирает зеркало и разглядывает себя такого, каким никогда не был в свои десять-пятнадцать дюжин лет. Если бы в то время он бы увидел парня с этаким восторженным лицом и горящими глазами, решил бы, что тот глуп и никчемен. – А я выгляжу как дурак, – довольно сообщает он своему невероятному спутнику. – А мне нравится! – вдруг обижается Макс. – Почему-то я не удивляюсь, – говорит Лонли-Локли, сдерживая улыбку, но тут Макс начинает хохотать так заразительно, что не присоединиться к нему невозможно. Воздух свеж и прохладен, пахнет туманом и какими-то неизвестными цветами. Лонли-Локли думает о том, что если бы его мертвые магистры посулили ему такое посмертие, он бы решил, что смерть – прекрасная, в сущности, штука. И понимает, что надо просыпаться, пока они не настигли его здесь. Их обоих. Потому что так хорошо и свободно ему не было давно, очень давно... Никогда. Утро еще довольно раннее, Макс все также спит, прильнув к нему, и улыбается. Мастер Пресекающий знает, что он еще там, в этом странном счастливом мире, шепчет своим снам те слова, которые никто не должен услышать. Шурф осторожно выскальзывает с постели и начинает одеваться, и лишь услышав сзади короткий вздох, беззвучно снимает заклинание и оборачивается. Сейчас Макс кажется ему гораздо больше похожим на себя-из-сна, чем на себя привычного, и даже проступающая сквозь его черты девическая мордашка не мешает Лонли-Локли это заметить. Он ощущает, что его подпустили совсем близко к какой-то невероятной тайне, что он уже практически стоит в ее воротах, и только от него зависит: сделать следующий шаг или нет. Но что-то подсказывает ему, что такая тайна пуглива. И если он хочет повторить это чудесное путешествие по чужим снам, лучше не торопить ее. – Спасибо тебе за эту дивную прогулку! – Макс потягивается и обнимает подушку. – Это я должен благодарить тебя, – спокойно отвечает Лонли-Локли, нащупавший почву под ногами в привычной вежливости. – Я не ожидал ничего подобного даже от Вас, сэр Макс! – Меня зовут Мерилин! – смеется Макс. А Шурфу в этом смехе слышится совсем другое: «Ожидал-ожидал, сэр Лонли-Локли. Не ври уж хотя бы сам себе». – Иногда следует ошибиться, чтобы быть правильно понятым, – отвечает этому смеху Шурф. Они почти не говорят до вечера: чередуются за рычагом, смотрят на пробегающие мимо пейзажи. Лонли-Локли подбирает слова для того, чтобы, оставшись одному, описать все увиденное в тетради. Вчерашняя музыка – тревожная, возносящая, поющая сама себя словно древнее заклинание, все еще звучит где-то внутри него. И Мастер Пресекающий не знает, как можно записать ее нотами, запомнить, разложить на понятные такты. А потом вдруг понимает, что тревожность ему не почудилась. Что-то неуловимо меняется вокруг, перед внутренним взглядом пробегают всполохи окружающей их магии. Мастер Пресекающий косится на своего спутника и даже спрашивает, не нервничает ли тот, но Макс только удивляется. Нервничать он начинает позже, когда дорога портится окончательно. И тогда оказывается, что послать Зов в Ехо невозможно. То есть они умудряются связаться с сэром Луукфи, но и тот через пару минут пропадает в неизвестности. Мастер Пресекающий понимает, что события идут своим, единственно верным чередом. Макс пытается что-то понять, рассуждает вслух, размахивает своей странной курительной палочкой. Шурф знает, что после того, что он увидел ночью, после того, о чем давно догадался, все происходящее закономерно. Здесь все иначе, на этой горной дороге, в клубах пыли от колонны амобилеров. Здесь другое небо и другой воздух, и магия тоже другая. Здесь он свободен. На миг ему хочется сделать что-нибудь такое, что он вытворял во сне: упасть в траву, глядя на небо, смеяться и дурачиться. Но травы тут нет, да и заниматься всем этим посреди движущегося каравана как-то неудобно. Джуффина здесь нет, нет Ордена Семилистника, нет никого, кроме этого странного сэра Макса. Весь караван не в счет. – Есть много разных Миров, Шурф, и я – самое веское тому доказательство. Моя родина – тоже своего рода «тот свет», – сообщает ему наконец его спутник, окончательно растерявшийся от того, что остался без возможности получать от начальства ценные бессмысленные советы. – Я знаю, – спокойно говорит Лонли-Локли. Конечно знает, он догадался об этом в тот самый день, когда впервые увидел этого странного мальчишку. Просто такие вещи надо осмысливать постепенно. Только безумцы меняют свою картину мира в одно мгновение, а для него время безумия давно прошло. Кажется, Макс пугается того, что его коллега давно понял о нем все. Но этот страх проходит быстро. И правильно – какой смысл бояться того, кому уже не раз доверялся? Шурф не позволяет себе восхищаться Кеттари, все еще помня о том, что вокруг – другой, непривычный мир. Перчатки привычно холодят руки, а его фальшивая супруга то и дело тянет его за локоть, показывая то причудливый дом, то неудобно изогнутый мост. – Шууурф, ну ты посмотри! Сейчас Макс очень похож на себя из сна, такой же радостный и восторженный. Лонли-Локли тоже бы хотелось позволить себе стать другим: здесь они неизмеримо далеко от всех, кому нужна его невозмутимая сдержанность, к тому же эта невозможная свобода так и зовет насладиться ею. Но он говорит себе, что должен быть начеку, чтобы успеть защитить Макса в случае чего. Не потому, что это нужно Джуффину. Это нужно ему самому. – Твоя невозмутимость, сэр Шурф, единственный оплот моего душевного равновесия, – восклицает Макс то ли с досадой, то ли всерьез. У него не поймешь. А потом вздыхает и добавляет: – Как бы я хотел, чтобы ты расслабился здесь так же, как и я! Нам ведь дали изумительную инструкцию: наслаждаться жизнью, пока чудо само не найдет нас. – Эту инструкцию дали не нам, а тебе, – задумчиво отзывается Лонли-Локли, наконец-то начавший обращаться к Максу на «ты». – А мне велели охранять тебя от возможных неприятностей. Макс начинает спорить, доказывая, что в Кеттари у него не может быть неприятностей, но благодарно сжимает локоть своего спутника и легонько касается плечом, как бы говоря, что ценит и защиту, и компанию. Это приятно, и Лонли-Локли едва успевает остановить его, когда тот собирается целеустремленно пронестись куда-то мимо дома, который они только что сняли. – Как любит говорить сэр Луукфи, люди такие рассеянные, – смеется Макс. «Люди? Это совершенно не относится к тебе», – спокойно и уверенно думает Лонли-Локли, глядя на рыжие кудри своей фиктивной жены.