Игра в прозвища

В комнате темно. Может не столько от отсутствия освещения в комнате, сколько от самого ее цвета. Темно-бордовая, похожая на цвет крови, которую ее хозяин не раз пускал своим врагам. Не без повода, естественно. Не стоит считать его каким-то убийцей или просто жестоким человеком… Хотя, на счет второго можно еще поспорить, но он сам называет это качество «циничностью». Треск-треск… Тихо горят дрова в камине. Дышит, изредка грустно вздыхая, послушное пламя, зная о своей скорой погибели. Треск-треск… Перед камином сидит молодой человек лет 26 и перебирает кипы бумаг. Он не отличается какой-то примечательной внешностью, однако он чарует и притягивает своей аурой загадочности, вечного цинизма и хладнокровного красноречия. Он подтянут, но, в принципе, как уже было сказано, не выделяется среди остальных людей чем-то необычным: серые большие глаза, тонкие, сухие губы, сжатые в вечном пренебрежении и сдержанности, каменное выражение лица, рыжеватые волосы, которые даже сейчас, в домашней обстановке, зачесаны назад. Кстати о домашней обстановке. В комнате есть камин, как вы уже могли заметить, а по периметру расставлены книжные шкафы, которые, казалось, удерживают потолок подобно колоннам. И все полки, от самой нижней и до самой верхней уставлены книгами. Точно распределенные по тематике, размеру и даже цвету, они создавали в комнате атмосферу вечного обучения, вечной занятости. На полу единственным ярким пятном был абсолютно белый ковер с длинным ворсом, а также два тяжелых, мощных кресла. Молодой человек поднял голову, выпрямил спину и ослабил узел галстука. Рука его застыла в нерешительности, а после и вовсе развязала злополучную полоску ткани. Одет он был так, словно в любую секунду должен был явиться на какую-то важную встречу: пиджак, аккуратно сложенный, покоился на подлокотнике одного из кресел, а сам юноша был в белой рубашке, сером жилете и брюках. В следующую секунду, он сел по-турецки и откинул назад голову, явно давая своей голове передышку. Тут-то мы с вами и узнаем нашего старого, но так изменившегося, знакомого. Майкрофт Холмс. Кого-же вы могли ожидать увидеть за перебиранием секретных бумаг и их уничтожением? Теплые отблески от огня отражаются на лице Майкрофта, заставляя того жмуриться, подобно коту. Спина ужасно болит, но нужно закончить с документацией и можно будет… передохнуть? Майкрофт лишь иронично улыбнулся. Даже сон, с каждым годом на который оставалось все меньше времени, не являлся средством успокоения. Постоянное наблюдение за ним стало его вечным проклятием, на которое он сам подписался, выбрав юридическую стезю и блестяще проявив себя. Хотя, Майкрофт ловил себя на мысли о том, что за 4 года он уже привык к такому наблюдению и без него чувствует себя в какой-то степени беззащитным. «Шу-у-у-у-у-урх» — радостно выкрикнуло пламя, когда в него бросили очередные бумаги, и тот час же бросилось пожирать их, заставляя листы съеживаться под горячими и губительными поцелуями огня. «Почти закончил," — проносится в голове у Макрофта, и тот поводит плечами, слегка изгибаясь в пояснице, чтобы размяться, —" осталась парочка папок. Там, как всегда, ничего нужного, пара-тройка листов с общим описанием дела, которые нужно сохранить. Но их же еще найти нужно…» Майкрофт поморщился и снова взялся за работу, длинными пальцами перебирая тонкие листики. Наблюдая за его движениями, уже совсем отточенными и идеальными, можно было подумать, что он колдует над бумагами, заставляя их шевелиться и перешептываться тихим шелестом. Говорят, что когда человек занят любимым делом, он выглядит по-настоящему красивым. Вот и сейчас, занимаясь перебиранием бумаг, Майкрофт словно был окружен ореолом красоты, мягкости и спокойствия. Да, дело это могло показаться странным: как можно любить скучный разбор бумаг? Но… У кого нет странностей, тот не человек, а Майкрофт, имеющий более дюжины таких «человеческих» странностей, старательно от них избавлялся, окончательно превращая себя в холодную машину, которая и способна только на то, чтобы вычислять. Да и вообще. Еще в колледже отношения с людьми у него не ладились. Он окончательно замкнулся в себе, проводил много времени на занятиях, в библиотеке, занимая себя всевозможной работой, чтобы не думать о том, какое же он ничтожество. Его честолюбие было просто уничтожено и теперь Майкрофт Холмс отчаянно пытался доказать, нет, не целому миру, а в первую очередь себе, что он чего-то в этой жизни стоит. Коммуникативные навыки оставляли желать лучшего: уж чему-чему, а этому он не мог научиться, а потому предпочитал бумаги живым людям. Единственный, кто ему по-настоящему нравился во всем колледже — был профессор Роджерс. Уголки губ потянулись вверх, когда он вспомнил то далекое время. *** Профессор Роджерс с самого начала не внушал Майкрофту доверия. Слишком уж он выделялся среди остального преподавательского состава. Как вы себе представляете типичного профессора на юридическом факультете? Я вам отвечу: скорее всего вам представляется пожилой старичок, с залысиной, которая сверкает ярче чем свеженатертые воском шары для боулинга, в обрамлении полукруга седых или коричневых волос, который одет всегда в коричневый костюм-двойку, а на груди у него болтается цепочка с очками. Ах да! Под мышкой у него обязательно огромны потертый портфель, и отвратительный галстук. И в целом это добродушный старикашка, который все спускает с рук. Или же человек точно такого же типажа, только наоборот: до чертиков обожающий свои предмет и не допускающий даже мысли о том, что ты не будешь знать чего-то, связанного с их предметом. Так вот Эрл Роджерс выделялся среди этих преподавателей просто своей молодостью. Если остальным преподавателям было по 50-60 лет, то ему от силы было за сорок, хотя выглядел он очень хорошо, можно было бы сказать, что выглядит он на 35 -37 лет. Лицо у него было неподвижным, с угловатыми чертами, которое всегда выражало холодную отстраненность от всего того, что его окружало. Он был высок, с длинными волосами, которые всегда схватывались в хвостик сзади. Одевался он в черный костюм-тройку, пиджак которого чаще всего оставался висеть на спинке стула во время лекций. Так вот. Майкрофту он сразу не понравился, хотя остальные просто обожали этого преподавателя. Ему было все равно на то, сделал ты рефераты, курсовые. Он всегда ставил минимальный балл и не доставлял хлопот ни себе, ни другим. Майкрофт не привык к такому подходу, и каждый раз плевался, когда он, стараясь, получал высший балл, а другой, не делая ровным счетом ничего, получал балл, достаточный для продолжения учебы. Майкрофт считал Эрла Роджерса высшим проявлением некомпетентности, плюс ко всему, он не проявлял никакого интереса к Майкрофту. Если остальные преподаватели нахваливали Майкрофта, ставили его в пример, но профессор Роджерс оставался непреклонен и ужасно отстранен от всего, что делал Майкрофт, что вызывало в нем негодование. А потом произошло то, что произошло: Элли его предала. Шерлок окончательно отстранился от него и вместе с родителями укатил на постоянное место жительство в округу Лондона. Майкрофт остался один, поглощенный своей неудачей, своей ничтожностью и продолжал ранить себя осколками своего самолюбия, чтобы снова и снова идти по замкнутому кругу. Сначала он боролся. А потом что-то в нем сломалось и сил не осталось на то, чтобы даже приходить в библиотеку и выбирать книги, не то что бы читать их и занимать этим свой мозг. Он съехал по учебе, превратился в окончательного отшельника, заросшего длинными сальными патлами, которые украшали его, уже узкое и бледное, лицо. Единственным плюсом своего состояния Майкрофт считал совершенное нежелание есть, вследствие чего он очень сильно похудел, как давно хотел, но теперь это не приносило удовольствия, а только злило: где же была эта худощавость, когда мне это было так нужно?! Майкрофт начал курить наркотики. Он не помнил, где и при каких обстоятельствах впервые попробовал траву, но эти забавные глюки успокаивали парня. Он стал бледным, перестал за собой следить, а ректор уже месяц грозился выбросить его из университета, но Майкрофту, который так грезил о поступлении на этот престижный факультет, потратил столько сил, даже с его гениальной возможностью запоминать даже самые трудные правила, формулы и даже учить языки за месяц-другой, было плевать. В тот день была пятница. Майкрофт точно помнил это, потому что погода тогда была замечательной, что шло вразрез с настроением самого Майкрофта, и он только зло плевался, сидя на перилах своего дома и затягиваясь очередной сигаретой. Чертовы наркотики, а точнее трава, не приносила больше ему такого удовлетворения как раньше. Глюки оставили его, мозг его медленно тупел, а отсутствие дозы отдавалось страшной ломотой во всем теле. Выкурив косяк, он затушил его о перила и, надвинув капюшон по самые глаза, пошел на лекцию к профессору Роджерсу. Только его минимальные баллы пока спасали Майкрофта от отчисления, хотя теперь Роджерс удивленно поднимал холодные карие глаза на парня, который теперь равнодушно взирал на него потухшим взглядом серых глаз. — Я не буду ставить вам минимальный балл, — сказал Роджерс, поднимаясь из-за стола и начиная собирать свои бумаги в свой рюкзак, еще одна вещь, которая отличала его от преподов. — В смысле? — равнодушно провозгласил Майкрофт, не поднимая глаз. — Можете собирать свои вещи и выметаться. Вы меня разочаровали и я не считаю нужным больше держать вас при колледже, что я делаю уже больше двух месяцев. Майкрофт поднял голову. В смысле «разочаровал»? В смысле « держать»? Роджерс посмотрел на Майкрофта, который буквально сверлил его взглядом, сжимая в полосу тонкие бледные губы, и впервые на лице этого профессора Майкрофт прочел эмоцию — жалость и разочарование. — Мистер Холмс, — вдруг провозгласил Роджерс, отставляя рюкзак и присаживаясь на край стола, внимательно посмотрев на парня, который уже чуть более заинтересованно посмотрел на мужчину, — Я не знаю, что с вами происходит и не хочу знать. Я просто не могу понять, как вы, тот, который видел во мне только некомпетентного преподавателя, сдался и сдулся так быстро. Холмс встал. почему-то именно сейчас в нем забурлила кровь. Он?! Сдулся?! — А вы знаете, что произошло с моей жизнью?! ОНА РАЗВАЛИВАЕТСЯ, ПРОФЕССОР! Майкрофт понимал, что нужно остановится. Но то, что он так долго держал в себе, рухнуло через край, падая и разбиваясь, сметая все на своем пути. — Я один! Я несчастный наркоман, который ничего не добьется в своей жизни. Я неудачник, которому не светит ровным счетом ничего! Я даже слаб, чтобы совершить суицид! Я выбрал медленное убивание себя, заталкивая себе в горло эти сраные косяки, испытывая облегчение на несколько секунд в череде часов и дней! И вы не представляете, как сейчас я мечтаю умереть! Я не могу больше так жить!!! Просто НЕ МО- ГУ! Майкрофт уселся на пол, обхватил свои колени и заплакал. Как девочка, которую слишком сильно дернули за косы, или как пацаненок, который слетел с велосипеда и расцарапал до крови свои ноги и руки и, наблюдая за вытекающей кровью, орет как недорезанный. Юноша чувствовал себя жалко, коря себя за проявленную слабость и дрожа, как чахоточный, не в силах остановить свои рыдания, которые острыми иглами впивались в его щеки, распарывая кожу вплоть до самого подбородка. На его плечо легла тяжелая теплая рука, и крепко сжав, заставила подняться на ноги. — Мистер Холмс, посмотрите на меня, — раздался громкий голос, который, почему-то прогнал все мысли из его головы. Юноша поднял голову и посмотрел на Роджерса, в глазах которого читался триумф. — Жизнь — штука тяжелая и несправедливая. Людей, достойных и благородных, еще меньше, чем справедливости в мире. И потому, нужно быть сильным. Нельзя себя жалеть никогда, мистер Холмс, нет, смотрите на меня! Не отводите глаз! — он чуть повысил тон, — Вы не должны чувствовать себя слабаком и неудачником просто из-за того, что вы живете этой мыслью. И если вы хотите все исправить — вы исправите. И достаточно быстро. Я читал ваши работы. Они загнаны в стандарты, но сквозь них светит разум. Я ставлю вашим одногруппникам минимум из-за того, что они ничего не стоят и даже не пытаются набить себе цену. Но вы! У вас необычайный потенциал, мистер Холмс, и только вам решать, скатиться в яму к тем, кто ничего не стоит и не пытается ломать себя, каждый раз испытывая свой интеллект на прочность, или стать тем, кем вы можете стать при надлежащей работе и нестандартном подходе. Он убрал руку с плеча Майкрофта и слегка улыбнулся, однако сквозь эту улыбку светилось легкий люфт презрения и насмешки. Вызов! ОТКРЫТЫЙ ВЫЗОВ! -Закроете аудиторию, Холмс. И если решитесь взять перчатку, которую я вам бросаю, вы найдете меня в понедельник в библиотеке. Прощайте, мистер Холмс. Дверь за спиной Холмса закрылась и он остался один в темной аудитории, размышляя над тем, что ему сказал Роджерс. Почему-то теперь он не казался Майкрофту заурядным некомпетентным преподавателем. Он посмотрел на стол и увидел на нем один из первых рефератов, который он сдавал Роджерсу, на котором был приклеен стикер с угловатыми словами «Выйди за рамки». — Я принимаю перчатку, — сказал Майкрофт, и взяв папку, удалился из аудитории, в твердой решимости выиграть дуэль.