Об идеалах и семейных ценностях

К вечеру Агнессе окончательно разонравилась идея "бежать прямо сейчас, а куда – неважно". После нескольких попыток взломать замок черного входа она поняла, что великого домушника из нее не выйдет, а внезапное появление престарелого охранника, посоветовавшего "маленькой мисс" хотя бы в ГолоСети почитать что-нибудь о системах безопасности, прежде чем колупаться в сложной электронике, навело на неприятные мысли о скрытых камерах. Смутные надежды на какую-нибудь волшебную команду, ввод которой открыл бы беглянке путь к спасению, тоже долго не протянули: даже если такая и существовала, к ней еще доступ надо было получить, а все компьютеры подло требовали пароля. Так как хакер из Агнессы был еще худший, чем медвежатник, об этом приеме из фильмов тоже пришлось забыть. О том, чтобы выбраться через окно, глупо было даже думать: перспектива дожидаться Айсард, у которой хатт знает что на уме, Агнессу, конечно, не прельщала, но не до такой степени, чтобы броситься вниз с многокилометровой высоты. Она не бралась даже предполагать, какое расстояние ей придется пролететь, чтобы некрасивой кляксой растечься по ближайшей улице: из большинства окон виднелись только многоуровневые аэротрассы, да и те далеко, под облаками, романтично подсвеченными закатом и электрическими огнями. Почти все идеи исчерпали себя еще до ужина, который Агнессе приготовила кухарка – худощавая молодая женщина с неухоженными руками и таким усталым взглядом, будто ее несколько дней пытали бессонницей. Айсард, похоже, сманила ее с должности шеф-повара какого-то ресторана, судя по тому, какими потрясающими оказались блюда. Поначалу она выглядела достаточно дружелюбной, но мигом обратилась суровой надзирательницей, едва Агнесса попыталась завести с ней разговор: с кухни "мисс" была изгнана предельно вежливо, но непреклонно, и таким угрожающим тоном, что к версии о бывшем шеф-поваре добавилась еще одна – о палачихе с "Лусанкии", у которой готовить получалось лучше, чем выбивать сведения из пленных. Поняв, что "прощупывать" эту даму на предмет полезной информации так же бессмысленно, как и охранников (которые, за исключением самого главного – бритоголового старика с идиотским чувством юмора, – Агнессу старательно игнорировали), девушка махнула рукой и на последнюю свою затею – сойтись с кем-нибудь из персонала и посмотреть, что из этого выйдет. "Будто с самого начала было непонятно, что ничего не выйдет, – хмуро размышляла Агнесса, бесцельно бредя по коридору. – Айсард никогда бы не взяла в домашнюю прислугу человека, который хоть немного отличается от раба. Они все тут в точности выполняют ее команды и трясутся от страха, чуть только она косо на них посмотрит. Наверное, маменька и от меня того же хочет: чтоб я перед ней ковриком стелилась и носила тапочки в зубах, как милая домашняя зверушка. Все ведь любят домашних зверушек... а если они не слушаются, их током можно шандарахнуть. Очень удобно". Агнесса сжала кулаки. Вот уж нет, этого не будет. Если матушка думала, что ее можно так легко сломать – сначала подержав в тюрьме и помучив, а потом переселив в шикарные хоромы и вкусно накормив, – ей следует подумать еще раз. Не все люди – ничтожества, которые только о сытности жратвы и мягкости постели заботятся. Принципы и самоуважение для некоторых еще что-то значат. Придумать бы только, как их отстоять... Она кинула сердитый взгляд через плечо. Проклятый дроид больше не донимал ее разговорами, но постоянно ошивался где-то поблизости и даже не пытался сделать вид, будто не следует за ней по пятам. Сильнее раздражал только старик-охранник, периодически отпускавший ехидные комментарии по поводу ее шансов на побег. Его молодые подчиненные хотя бы молчали, но этот хрыч... Агнесса бы не удивилась, узнав, что маменька вытащила его с пенсии лишь ради того, чтобы помотать ей нервы. Ноги принесли Агнессу в гостиную – одну из как минимум трех в этом памятнике гигантомании. Наверное, по замыслу дизайнера комната должна была выглядеть уютной, но на деле вышла холодной и помпезной. В таких не семейные вечера проводить надо, а кино про грязные закулисные игры богачей снимать – получились бы идеальные декорации, в лучших традициях жанра. Агнесса почти не сомневалась, что если хорошенько порыться на полках громоздкого серванта и книжных шкафов, можно наткнуться на парочку расчлененных скелетов. Образно выражаясь, конечно: Айсард, судя по идеальной чистоте апартаментов, слишком брезглива, чтобы держать прах врагов в красивых фарфоровых вазах. Впрочем, пара скелетов бы и впрямь идеально вписалась в атмосферу. Более мерзкого места, чем семейное гнездышко Айсардов, Агнесса еще не видела, и дело было не только в его нынешней хозяйке. Холодок бежал по спине от гулкой тишины, царившей здесь, от пустых коридоров и комнат, слишком чистых и аккуратных, чтобы быть обитаемыми. Было видно, что большая часть квартиры попросту не используется, но в ней не было бездушности, свойственной новым домам, еще не нашедшим хозяина: наоборот, будь Агнесса более суеверной, она предположила бы, что чья-то душа здесь точно живет, и характер у нее не из приятных. Ее присутствие чувствовалось в каждой детали: в картинах, слишком дорогих и необычных, чтобы быть просто элементом интерьера, в старомодных печатных книгах одна другой скучнее, в досках и фигурах для дежарика, какие явно в простом магазине не купишь... Очень уж личным все это выглядело, настолько явно подобранным под вкусы хозяина, что казалось, еще чуть-чуть, и его образ проступит сквозь подавляющую своей монументальностью и строгостью роскошь обстановки. И, судя по музейной безжизненности апартаментов, это будет образ мертвеца. Агнессе не просто хотелось сбежать от Айсард. Помимо прочего, ей хотелось вырваться из этого роскошного склепа в три этажа. Находиться здесь было тяжело едва ли не физически. Чтобы как-то отвлечься и не удариться в уныние окончательно, Агнесса наугад взяла с полки одну из книг. Толстенный том в красивом переплете отпугивал одним лишь названием: "Избранные размышления об общем и частном в цивилизационно значимых человеческих культурах: развитие философской мысли об обществе и государстве в трудах выдающихся ученых и государственных деятелей Корусанта, Альдераана и Кореллии". Идея провести остаток вечера за чтением сразу же перестала казаться Агнессе хорошей. "Странно, что маменька не додумалась пытать пленных, зачитывая им вслух книги из своей библиотеки. Сломался бы кто угодно". – Угомонилась все-таки, маленькая мисс? Вот и правильно. Чтение ум в порядок приводит, а за поломанный замок можно и по шее схлопотать. Агнесса шумно захлопнула книгу и вернула ее на место. Обернувшись, скрестила руки на груди и недовольно поморщилась. – Опять вы? Слушайте, чего вы ко мне прицепились, а? Без вас тошно, честное слово. Старик-охранник улыбнулся во все свои удивительно целые зубы. Наверное, в молодости он был настоящим громилой: в бою Агнесса побоялась бы связываться с мужиком его габаритов – такой один раз кулаком приложит, и привет, травмы, несовместимые с повстанческой медициной. Теперь, правда, он походил на устаревшего дроида-убийцу, с которого сняли все вооружение и оставили бесславно ржаветь: видно, что эта рухлядь когда-то была опасной, но теперь любой мусорщик сможет растащить ее на металлолом, не боясь превратиться в кучку обугленных костей. Агнесса не понимала, какой Айсард с него прок – ясно же, что этот дед уже ни на что не годится. – Вижу, что тошно. Но ершиться так все же не стоит: ты у нас леди, а леди старшим не грубят. – Вот только не надо разговаривать со мной, как с недоразвитой! И вообще, что это вас мои манеры заинтересовали? Мамочка приказала меня подрессировать, пока она пытает беззащитных людей и трахается с мерзким стариком? Агнесса одарила охранника самым убийственным взглядом, на который только была способна. Тот лишь с ухмылкой покачал головой и, нисколько не интересуясь мнением "леди", уселся в ближайшее ко входу кресло. – Маленькая мисс, если ты стесняешься говорить гадости, лучше вообще их не говори. Целее будешь. А мне просто любопытно на тебя посмотреть: если честно, не думал, что когда-нибудь тебя снова увижу... да еще такой взрослой, наглой и похожей на матушку в те же годы. – Не похожа я на нее! – Агнесса скривилась от досады, поняв, каким ребенком только что выглядела. – Постойте. Когда это вы меня видели? Я бы вашу жуткую рожу точно не забыла, если бы хоть раз встретила. Агнесса ожидала новых нравоучений, но старик только хрипло хохотнул, снова живо напомнив ей дроида с барахлящим вокодером. – Что правда, то правда: на сказочного принца не тяну. – Он потер уродливый шрам, рубцеватой кляксой расползшийся от массивной скулы до квадратной челюсти. – А видел я тебя совсем малышкой, когда в детский дом отвозил. Думал, на том и сказочке конец, ан нет... все-таки есть у Исанн сердце, чего бы там кто ни говорил. "Сердце? – Агнесса скептически поджала губы, припомнив камеру, побои и электрошок. – Ну-ну, конечно. Кровь по организму что-то гонять должно". – То есть она даже не соизволила сама от меня избавиться? Прислуге сдала, и все? Наверное, я должна быть благодарна, что хоть придушить и в мусоросжигатель кинуть не приказала. – Должна. Правда, за это тебе деда благодарить надо: в то время приказы мне отдавал он. Исанн вполне могла быть против, но кто ж ее спрашивал. – Против того, чтоб не кидать меня в мусоросжигатель? – А вот хатт ее разберет, девочка. Я начальник службы безопасности, а не семейный психолог: делаю, что мне приказывает нынешний хозяин, и в душу ему не лезу. Потому и продержался в этом доме столько лет. Агнесса и прежде не испытывала к этому типу ни малейшей симпатии, но эта фраза заставила ее передернуться от омерзения. Что еще, интересно, он выполнял без вопросов и "не лазя хозяину в душу"? Его пустой, невыразительный взгляд напоминал Агнессе о самых отмороженных боевиках Сопротивления – тех, которые убьют человека и не испытают при этом ровным счетом ни-че-го. Нетрудно было предположить, чем он занимался до того, как возраст подкосил ему здоровье и рефлексы. Ей вдруг захотелось оказаться как можно дальше от него. Пусть не на свободе – хотя бы в своей комнате. Старик, заметив ее настрой, саркастически хмыкнул: – Да ты, никак, меня боишься? Брось, девочка. Я просто старый пес, которого держат при себе и кормят за верность, а хорошие псы не кусают хозяйских детей... Если, конечно, им не приказывают. Не зли маму, и у нас с тобой не будет проблем. – Как типично для имперца, – презрительно процедила Агнесса. Злость кипела в груди, выплескивалась вместе со словами и бежала вперед разума, но девушке было все равно: что толку миндальничать с этим ублюдком? Еще она перед матушкиными лакеями бегать на задних лапках будет! – А если я верной собачкой быть не хочу, что тогда? Дайте угадаю: вы будете делать все, что вам скажет хозяйка. Скажет избить – изобьете, да так, что я кровь замучаюсь отхаркивать. Скажет запереть и морить голодом – я у вас кусочка хлеба не допрошусь. Скажет убить – свернете шею и потащите тело до мусоросжигателя. Ничего удивительного, что вы хорошо при имперском режиме устроились! Агнессе почти хотелось, чтобы он вспылил в ответ: тогда она хоть в словесной перепалке смогла бы выплеснуть эмоции, так долго копившиеся внутри. Вынужденные покорность и бездействие доводили ее до бешенства. – Соображаешь, – спокойно сказал охранник и одобрительно кивнул, будто радовался за сложившего два и два ребенка. – А эти разговоры о режимах и прочую патетику ты брось: я с тобой демагогию о политическом дерьме разводить не собираюсь. Я не какому-то режиму служу, а твоей семье: Исанн, которая у меня, считай, на руках выросла, и памяти твоего деда, который меня когда-то из такой ямы вытащил, что твои проблемы, деточка, покажутся мелкими неприятностями. Так что ты мне голову идеологиями не забивай, а еще лучше – из своей эту чушь выброси. Тебе же лучше будет... и мне мороки меньше: не в том я уже возрасте, чтобы зверски избивать маленьких глупых девочек и прятать трупы. Опершись на подлокотники обеими руками, он с натужным вздохом поднялся с кресла. Агнесса наблюдала за ним, кусая пересохшие губы и сжимая кулаки. Как он с ней говорил... будто с ребенком, устроившим маленький глупый бунт на ровном месте! Будто все, что Агнесса прошла в Восстании, все, что пережила, было понарошку. Будто все, кого она потеряла, ничего не значили. Будто Айсард была ей настоящей матерью, а не подлой тварью, беспокоящейся только о своей драгоценной репутации. – Мне тоже плевать на политическое дерьмо! – выкрикнула она неожиданно для самой себя.– Но мне не плевать на друзей, которых такие, как вы, даже за людей не считаете! До того, как в моей жизни появилась мамаша, у меня были ребята, которые мне братьев и сестер заменили. Был парень, которого я любила, за которого я замуж собиралась, а имперцы просто... – она сердито утерла глаза рукавом, поняв, что плачет, – ...просто пристрелили его, наверное, как они обычно делают! И вы мне тут с мудрым видом говорите, чтобы я радовалась жизни и хорошо себя вела?! Да пошли вы знаете куда?! Для меня повстанцы за пару лет больше сделали, чем мамаша – за всю жизнь! Старик, уже стоявший в дверях, остановился. Обернувшись через плечо, устало сказал: – Деточка, я-то пойду. Но ты вот о чем поразмысли, прежде чем на конфликт с мамой нарываться: о чем думал твой любимый и ненаглядный, когда тебе, соплячке, пистолет в руки давал? А друзья твои о чем заботились, когда не потрудились даже объяснить тебе, ребенку маленькому, что на войне, вообще-то, убить могут? И почему твоя мать, которую ты так ненавидишь, спасла тебе жизнь, а не придушила в казематах, раз она такая сволочь? Не отвечай – я же тупой старый палач, с которым разговаривать не о чем. Просто подумай над этим сама, раз тебе все равно нечем заняться. Агнесса не успела придумать гневную отповедь: дверь за стариком закрылась раньше. – Хороший способ оставить за собой последнее слово, – желчно выплюнула девушка. – Про "уважать чужой выбор" ничего не слышал? Слова утонули в гулкой, безжизненной тишине комнаты. Агнесса вновь осталась одна, и тоска навалилась ей на плечи с новой силой: проклятый старик разворошил воспоминания, которые она прежде от себя гнала. Дэв, Алика, Кейден, другие ребята из Сопротивления... что с ними сейчас? Наверняка ничего хорошего. Она упала в кресло. Сгорбившись, обхватила руками плечи: жалость к себе и другим накатила волной, и прогнать ее злобой уже не получалось – сил не хватало. А в голове, как назло, засели ядовитые слова охранника, будто их записали и поставили на повтор.