Об идеалах и семейных ценностях

Мальчишка выглядел жалко. Обнаженное по пояс тело было тощим и по-юношески угловатым; на вызывающе вздернутом подбородке едва-едва пробивалась жидкая щетина. Упрямо сжатые губы постоянно подрагивали, сводя на нет все впечатление от горящего ненавистью взгляда покрасневших глаз. У него еще остались силы притворяться стойким, но иллюзия была непрочной: стоило Исанн сделать шаг в его сторону, как юнец нервно дернулся и сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. От холода, слабости и страха его колотило так сильно, что даже если бы кто-нибудь потехи ради кинул ему оружие, оно бы тут же выскользнуло из его рук. Исанн презрительно поджала губы. Как же низко ценила себя ее дочь, в каком плебейском окружении вращалась, что свою невинность отдала такому ничтожеству. Сейчас Исанн как никогда остро ощущала вину перед Агнессой: пусть дочь выросла вздорной и беспутной, но именно Исанн бросила ее в эту грязь, не воспитала и не оградила от дурных связей. Хотелось бы верить, что еще не поздно исправить вред, нанесенный девочке годами без материнского внимания... Но прежде чем пытаться достучаться до разума Агнессы и отыскивать под наслоениями скверного влияния хоть что-нибудь здравое и достойное, следовало огнем выжечь ее былые привязанности, добрая память о которых всегда будет тянуть ее назад, к жажде бунта и ложным ценностям. Сломать Агнессу Исанн всегда успеет: нескольких дней интенсивной работы хватит, чтобы девочка почтительно склоняла голову в ее присутствии и не смела рта открыть без разрешения. Но это – крайние меры, если уж по-хорошему с ней сладить не удастся. Со своим ребенком Исанн могла побыть терпеливой и гуманной... до определенных пределов. "Увидим, будет ли от тебя толк, герой. – Она окинула Дэвида Тионо критическим взглядом, каким покупатели смотрят на бессовестно переоцененный товар. – Если бы ты по-настоящему любил мою дочь, ты помог бы мне по доброй воле. Очень жаль, что отребье вроде тебя неспособно на благородные поступки". Не удостоив мальчишку и словом, Исанн вышла из камеры. За спиной послышался глухой удар и, затем, сдавленный хрип: пленник попытался подать голос, и охраннику пришлось напомнить ему о правилах поведения на том единственном языке, который понимают повстанческие отбросы низших рангов. В коридоре Исанн дожидался комендант Танет – человек, карьера которого на протяжении многих лет совершала странные виражи от науки к силовым ведомствам и обратно, пока не достигла идеального баланса в службе на "Лусанкии". Исанн точно знала, что он старше ее всего на десять лет, но благодаря тонкой коже, туго обтягивавшей костистое лицо, глубоким морщинам и абсолютно седым волосам, Танет выглядел глубоким стариком. – Вы быстро справились с этим заключенным, – обратилась Исанн к нему, когда они в сопровождении охраны двинулись по направлению к административному уровню. – Уверены, что он поведет себя именно так, как требуется? Танет позволил себе намек на самодовольную улыбку. – Иначе я бы не посмел беспокоить вас, госпожа директор. Этот юноша – довольно простой случай, особенно если сравнивать с обычным нашим контингентом. Ему даже внушать ничего не пришлось: все, что вам требовалось, и так было заложено в его подсознании, нужно было лишь вытащить эти мысли на свет... Он разыграет свою роль как по нотам, можете не сомневаться. – Прекрасно. – Исанн не стала уточнять, что будет, если Танет подведет ее: он был человеком разумным и опытным, и не первый день работал под ее началом. – В таком случае, держать этого мальчишку на "Лусанкии" больше нет смысла. Подготовьте бумаги на его перевод в тюремный комплекс Беш-14. "Пускай Агнесса полюбуется на своего ненаглядного в последний раз, – мысленно добавила она. – Пора этой глупой девчонке увидеть, ради кого она чуть не загубила свою юность". * * * Раньше Агнесса думала, что "разрываться от чувств" – всего лишь глупая метафора из женских романов. Когда же Айсард сказала ей, что Дэв жив, эмоции устроили форменную свистопляску, из-за которой в самом деле казалось, что голова вот-вот лопнет, и сердце разорвется, не выдержав перегрузки. От радости и облегчения хотелось кружиться по комнате, заливаясь смехом, а в следующую секунду – уже плакать от бессилия, потому что Дэв в руках у имперцев, и его наверняка мучают, а потом казнят – если, конечно, не случится какое-нибудь чудо. Восторг сменялся болью, боль перетекала в отчаяние, отчаяние – в надежду, и так по кругу. Только одно чувство было постоянным: Агнесса до дрожи хотела увидеть Дэва. Хотела поговорить с ним, коснуться, обнять... снова услышать этот его смешок, с которым он даже в самой дерьмовой ситуации убеждал ее, что все будет хорошо, и они обязательно прорвутся. Хоть вдвоем против всей галактики, и хер с ним, что так только в фильмах бывает. – Ты позволишь мне его увидеть? – Агнесса стиснула кулаки и уперла глаза в пол: узор на ковре действовал на нервы гораздо меньше, чем лицо матери. Она не видела Айсард весь вчерашний день и почти половину сегодняшнего, и уже успела отвыкнуть от ее пробирающего до костей взгляда. Впрочем, она и привыкать-то не начинала. – Не просто же так ты завела этот разговор, да? Хочешь от меня что-то потребовать взамен на встречу с Дэвом? – Не говори глупостей, девочка. Какой толк торговаться с человеком, который не может мне ничего предложить? Однако я не лишена сострадания и способна понять, что ты сейчас испытываешь. Я могу устроить тебе встречу с твоим… – Айсард пренебрежительно скривила губы, выкрашенные ярко-алой, под цвет мундира, помадой, – …возлюбленным. Тебе нужно только попросить меня об этом. Если бы Агнесса ничего не знала о своей мамаше, то, возможно, поверила бы в ее добрые намерения: судя по скучающе-каменному лицу, ей было настолько плевать на ответ Агнессы, что предложение вполне могло оказаться искренним. Но, хатт побери, это же Айсард! Чтобы она пошла навстречу мятежной дочке просто так, по доброте душевной? Да у нее и души-то отродясь не водилось, что уж о доброте говорить! Здесь точно был какой-то подвох. «Но… это же Дэв! Даже если Айсард что-то задумала, как еще я с ним увижусь? А если его казнят? А если…» Агнесса похолодела. Осознание пришло так резко и внезапно, что она даже не сразу поняла, как к нему относиться: ярость и окрыляющая надежда накрыли одновременно и слились воедино, странным образом дополняя друг друга. Мамаша все-таки рассчитывала на торг. Но не за встречу с Дэвом, а за его спасение. «Ну и сволочь же ты, матушка, – подумала Агнесса, с трудом сдерживаясь, чтобы не высказать это в голос, и как можно громче. – Наперед все мои действия просчитала, а, хитрая ты сука? Сейчас я выпрошу у тебя эту встречу, а потом на коленях буду ползать, умоляя сделать так, чтобы Дэва не убили? Для тебя-то это пустяк, а вот за мной тогда такой должок запишется, который я тебе всю жизнь выплачивать буду… Ты ведь на это с самого начала рассчитывала, тварь? Почти уверена, что так и есть». В какой-то момент ей захотелось оборвать игру прямо здесь и сейчас – хотя бы ради того, чтоб полюбоваться на вытянувшееся маменькино лицо. Агнесса ей не какая-то безвольная девчонка, о которую можно вытирать ноги и помыкать, как вздумается! Но порыв этот и нескольких секунд не продержался, а ему на смену пришло жгучее желание залепить себе пощечину, и не одну. Неужели у нее в глубине души и впрямь живет такая глупая, инфантильная, эгоистичная мразь? Возможно, это ее единственный шанс помочь Дэву. Кем она будет, если им не воспользуется? – Так что же? – поторопила Айсард, раздраженная долгим ожиданием. – Ты хочешь увидеть Дэвида, или уже готова оставить эту позорную страничку биографии в прошлом? – Хочу. – Агнесса решительно вскинула голову и набрала в грудь воздуха, будто готовясь к прыжку в ледяную воду. Нужные слова никак не хотели идти на язык – их, скользких, как слизни, и таких же мерзких, пришлось чуть ли не выплевывать. – Пожалуйста… мама. Я прошу тебя об этом. Айсард одарила ее снисходительной улыбкой. – Умница. Как видишь, в хороших манерах нет ничего сложного. Раз уж ты начала это понимать, я не стану отказывать тебе в такой мелочи. Агнесса невольно сжала кулаки. Как же хотелось показать этой жестокой, напыщенной твари, как хорошо «воспитывали» молодежь в Сопротивлении! Может, с манерами пробел в образовании вышел, зато рукопашный бой и стрельба отлично компенсировали… Она с большим трудом заставила гордость и злобу заткнуться. Боец, который хочет и сам прожить долго, и товарищей сберечь, обязан уметь правильно оценивать ситуацию. Пока ситуация такая, что у хатта под хвостом светлее, придется засунуть самоуважение с принципами вместе подальше и играть роль хорошей девочки. Как бы руки ни чесались побыть плохой. – У меня есть еще одна просьба. – Агнесса сглотнула: от волнения в горле так пересохло, что каждое слово будто ножом обдирало. – Спаси Дэва. Пожалуйста. Я умоляю тебя, мама. Если поможешь ему, я никогда тебе больше слова поперек не скажу. Забуду и о Сопротивлении, и о плене, и вообще обо всем, что было раньше, только помоги ему! Отчаянная надежда раскрыла в Агнессе актерские таланты, о которых она прежде и не подозревала. Ненависть к мамаше, отвращение к самой себе за эти унизительные мольбы – все осталось и ни капли не ослабело, но отошло на второй план. Сейчас главное – вызволить Дэва из плена, а потом видно будет. С его-то мозгами и Агнессиной какой-никакой, а неприкосновенностью, они точно найдут способ выбраться из этой передряги. Надо только вытащить его из имперских застенок, и дальше все образуется. Айсард прервала ее взмахом холеной ладони. – Для той, которая сама избежала смерти лишь благодаря моему милосердию, ты слишком многого хочешь. Я бы могла подумать над твоей просьбой, если бы видела, что ты искренне раскаиваешься в своих ошибках, но, к сожалению, твое поведение пока говорит об обратном. Так почему я должна идти тебе навстречу и в этом, Агнесса? – Я докажу! – выпалила Агнесса, не раздумывая. – Докажу, что хочу исправиться, стать достойным членом общества и все такое. Проверяй, как хочешь, хоть под вашей мозговыкручивательной наркотой. Только пусть хотя бы на то время, пока ты решаешь, Дэв останется в живых, ладно? На это ведь ты пойти можешь? Пока Айсард медлила с ответом, Агнесса успела придумать с десяток способов расправиться с ней, если она откажется. Почти все были безумными и самоубийственными, но Агнессу это не заботило. Она бы сошла с ума, если бы ничем не занимала голову. Или лишилась чувств, как кисейная барышня в слишком тугом корсете на жаре. Или, в конце концов, сорвалась бы, снова высказала Айсард в лицо все, что думает о ней, и погубила этой глупостью Дэва. Нет. У нее все получится. Обязано получиться! Ведь Айсард же сама именно этого и хотела… – Посмотрим, – сказала Айсард, казалось, вечность спустя. – Одна просьба за раз, девочка моя, и будь благодарна уже за это. Увидим, сможешь ли ты заслужить подарок, о котором просишь. Агнесса заставила себя пробормотать слова благодарности. Глаза она старательно прятала, потому как в них наверняка можно было прочесть что угодно, только не покорность и желание «исправиться». «Пусть Айсард думает, что победила и теперь может вить из меня веревки. Так уж и быть, поиграю в примерную имперскую девочку месяц-другой. Когда Дэва освободят, маменьке будет гораздо труднее заставить меня прыгать на задних лапках и лизать ей туфли».