Коронация

Снег на асфальте таял, превращаясь в унылое месиво, и по мокрой дороге Понтиак на лысых покрышках то и дело скользил вдоль опустевших улиц, как по льду, а на поворотах машину заносило так, что Эмме хотелось перекреститься. Скотт за рулём и Ороро на заднем сидении, кажется, больше не испытывали нервного напряжения, отчего ей хотелось орать на них, как никогда раньше. — А помнишь, — вдруг сказал Скотт, оглянувшись на Ро всего секунду, — как мы лазили в коллектор? — В тот раз, когда я ногу распорола, или в тот, когда тебя морлоки похитили? Скотт посмотрел на Эмму, глаза которой неестественно округлились, а губы сжались в плотную линию, и беспечно ухмыльнулся. — Второе, конечно. Ороро придвинулась так, чтобы голова её торчала между передними сидениями, и стала собирать волосы в высокий хвост. Эмма отвернулась, скрывая раздражение. Нашли время ностальгировать. — Их лидерша хотела с тобой… Иметь потомство, — Ороро, кажется, готова была засмеяться. — Да? Мне казалось, она хотела… — Заткнитесь оба! — Эмма, — Скотт не заткнулся и даже не обиделся на её резкость, как и Ороро. — Мы так настраиваемся. Или не мешай, или присоединяйся. Машина остановилась в квартале от небоскрёба на красный сигнал старого светофора. Как почти красные волосы Джин, отблики на влажном асфальте напоминали, куда они едут и зачем. Эмма не могла сосредоточиться, и это одновременно пугало и расстраивало её. Она готова умереть, готова убить, а эти двое… — А ещё, — Ороро взяла Эмму за руку и потёрла ладонь большим пальцем, — помнишь, как мы прокрались на фабрику и попытались утащить антифриз? — Которого там не было. Помню, конечно, охранник-телекинетик чуть нас о стену не расплющил. — Светофор засветился единственным зелёным диодом в фонаре, и машина тронулась дальше. — А ещё, как мы построили плот, чтобы оплыть остров, и решили сплавиться сначала по Фреш Килс, но не учли, что там стоят вышки, и первый же снайпер пустил пулю над нашими головами. — Я часто думала, промахнулся ли он, или просто хотел нас напугать? — А ещё как я водил Эмму в старый форт. Она завизжала, как поросёнок, когда… — Когда от ветра хлопнула старая дверь. Да, я тоже это очень хорошо помню. — Эмма отстегнула ремень, не обращая внимания на то, как Ороро и Скотт улыбнулись друг другу. Когда все они вышли из машины, от задорных лиц и воспоминаний о приключениях уже ничего не осталось. Серьёзность и решимость прошили их троих, как иголка и нитка три слоя грубой кожи. Снизу небоскрёб казался бесконечной устремленной ввысь крепостью, и голова начала кружиться, едва Эмма представила, что её ждёт подъём на самый верх, откуда в небо поднималось странное оранжевое зарево. — Нет зевак, нет вертолётов из Нью-Йорка, не скажу, что я бы хотела их видеть, но это настораживает. — Дыма нет, — говорит Ороро, тоже задравшая голову и гипнотизирующая открывшийся вид. — Не похоже на пожар. — Ороро, я бы попросил тебя взлететь и разведать с высоты в шлеме Магнето, но сама понимаешь, одной опасно. — Скотт протягивает Ро шлем, намереваясь всё же не оставлять сестру без защиты. — Шлем лучше взять тебе, — предлагает Эмма самое разумное решение, — ты не сможешь улететь на расстояние и не резистен к телепатии. Если почувствуешь, что он начинает сжиматься вокруг твоей головы, тут же снимай и беги. «Ты ведь не забыл, чему я тебя учила?» Скотт помотал головой. «Конечно, нет» - и надел шлем. — Давай, — Эмма берёт Ороро за руку так крепко, как может, и начинает нервничать, когда ладонь ожидаемо вспотела. Ро же сжимает руку Скотта с другой стороны, и вокруг них тут же закружился ветер. Он нарастал и гудел, и, когда Ороро потянула их за собой вверх, Эмма перестала бояться, что её рука может выскользнуть из крепкой хватки. Воздух, как плотная подушка, просто не даст ей упасть. Лёгкие сжались, горя в груди, когда со свистом они быстро взлетели ввысь. Чтобы не снял снайпер раньше времени, запоздало подумала Эмма, рассматривая ставшие вдруг мелкими домики и вереницу огней большого города поблизости. Манхэттен и Лонг-Айленд сияли тысячами звёзд, и потребовалось усилие, чтобы оторвать от них взгляд. Квадрат крыши уже горел под ними, и в центре пламенеющего ореола можно было разглядеть одинокую женскую фигуру на краю. Ороро стала спускаться, и, не дожидаясь безопасного расстояния, Эмма превращается в алмаз, отпускает руку Ро и под силой тяжести летит вниз. Она приземляется в прыжке, бетонное покрытие под её сапогами ломается и трескается, как и каблуки этих самых сапог, но ей уже наплевать. Она оставляет Скотта и Ороро позади и почти бежит туда, где стоит Джина. Эмма поправляет себя. — Кассандра Нова! — голос, искажённый её алмазной формой, тонет в странной мелодии сфер, излучаемой вокруг тела Джины. Звуки стихают разом, и Джина царственно оборачивается, хотя, казалось, не слышала её. — Ах, ты, — странный голос, похожий на хор, звучит так явно, хотя она едва шевельнула губами. — Сломанная. И вы, мои племяннички. Вы немного не вовремя. — Племянники? — переспрашивает Скотт за её спиной, но Эмма не оборачивается. — У Чарльза не было братьев и сестёр мутантов, — голос Ороро твёрд, нисколько не дрогнул, но Эмма яростно шипит на неё про себя, ведь Ро не стала держаться в стороне, как следовало бы. — Твой отец хранил много грязных секретов. Джина-Кассандра поворачивается к ним и разводит руки в стороны. Пламя вокруг угасает, не тронув одежды и волос, но вместо этого огнём загораются её глаза. Котлован, который больше двадцати лет оставался зияющей дырой в центральном районе, Реми нашёл быстро. Машинка Эммы, несмотря на игрушечный вид, была шустрая и послушно отзывалась на нажатие педалей и кручение руля. Реми не был искушённым ценителем авто, отдавая предпочтение мотоциклам, его не впечатлял полуразбитый, непрокрашенный как следует Понтиак Скотта, он даже не обратил на такую редкость внимания, когда на лужайке у дома Ро увидел сверкающий хромом и полировкой мотоцикл Логана. Он бы угнал его при первой возможности, но шанса не выпало. Теперь у Реми впереди ещё куча новых шансов с другими мотоциклами. И женщинами, конечно. Но о них он сейчас думать не хотел. Как и о снеге, который перестал сыпаться с неба. Теперь ему лучше вообще не думать о снеге, о дожде, даже о солнце и облаках. До полуночи оставалось немного времени, и Реми вышел из машины, чтобы осмотреться на ночной улице и, наконец, понять, где же это пресловутое «наверху» из записки, что передала Мистика. Яму тут вырыли основательную, вероятно, для строительства нового небоскрёба, но, как и Реми с мотоциклом, шанса не выпало. Вниз с карьера стекала вся осадочная вода, и лужи среди успевшей зарасти травой земли, как разбросанные куски зеркал, отражали неприветливое небо. Реми всматривался в них несколько секунд, думая, что ему почудилась оранжевая дымка. Словно ад хотел вырваться из-под земли, выталкивая лавовые массы. Но нет, это лишь отражение, а в небе на самом деле, высоко, под начавшими закручиваться в воронки облаками, плясали огненные отражения. Небоскрёб чернел своей громадой совсем недалеко, и на его крыше, кажется, что-то происходило. Но Реми это не касается, и он, достав сигарету из кармана, суёт её в рот и тут же поджигает. Силы работали по-прежнему, и старый луизианский пастор, как оказалось, глубоко заблуждался, считая, что Реми стоит выколоть его дьявольские глаза, чтобы избавить от сатанинского проклятья. Старик давно сгнил в могиле, а он, хоть и без одного глаза, всё ещё был проклят. Реми побрёл вдоль обрыва, осторожно осматриваясь. Наверху, наверху, наверху… —Mon Dieu, — бормочет он себе под нос, когда очертания старого строительного крана, ржавого и в облупившейся краске, явно проступили в темноте на фоне исполина-небоскреба. Непонятно, как эта конструкция ещё не развалилась на куски и её не разобрали на металл местные жители. Реми обошёл платформу основания по периметру, заметил лестницу между распорок башни, перекладины которой уходили вверх до кабины на добрых сотню метров. Никаких признаков присутствия поблизости, но это вполне нормально для Статен-Айленда, и Реми, докурив, щёлкает сигаретный фильтр прочь. Главное, не смотреть вниз. Плащ скрипит, когда он начинает ритмично подниматься, оставляя перекладины одну за другой позади себя. Реми старается смотреть только вверх, и спокойно отмечает, что огонь на крыше небоскрёба потушен. Он никогда не нервничал, когда приходило время мыслить трезво и действовать чётко и верно, не нервничал и сейчас, но чёртов башенный кран спутал ему все карты. Реми не боялся, нет, он очень остерегался свалиться вниз, руки замёрзли, а взгляд то и дело пытался скользнуть под ноги, чтобы оценить, высоко ли он уже забрался. Стук подошвы о перекладины метроном звучал в ушах, и Реми как мог сосредоточился на этом звуке. По лбу предательски потекла первая струйка пота, но, к счастью, скатилась по закрытой глазнице, а сверху всё также маячила ни на йоту не приблизившаяся кабина управления краном. Ещё немного, ещё и ещё, думал он, и я у цели. Реми мрачно уворачивался от звеневшей на периферии мысли о том, что Мистика не сдержит обещания, и ее наёмник сверху наблюдает за ним, готовый схватить и сбросить вниз. По этой причине, когда Реми, кажется, тысячу ступеней спустя, подобрался к открытому люку в металлическом полу, то зарядил перекладину, за которую держался. Сдохнет, так хоть не один. Малиновое сияние придало ему уверенности в себе, и Реми осторожно приподнялся, заглядывая внутрь. Никого. БАМФ! Он дёргается от неожиданности и нога предательски соскальзывает с перекладины. В груди всё сжимается, и Реми чувствует, что тело его вот-вот ощутит свободный полёт в объятия смерти. Он готов закричать, но из широко открытого рта исходит лишь жалкий хрип. Жилистая трёхпалая рука уверенно хватает его за лацкан плаща и тянет на себя. — Страшно? — полушипит желтоглазый родственник Мистики, с которым они виделись сегодня утром. Он, как замечает Реми, держится на такой высоте и хлипкой конструкции с намеренной небрежностью, показывая своё преимущество. Хвост с заострённым наконечником обвился о перила внутри кабины, и вес тела его спасителя, если так можно сказать, полностью держался лишь на нём. Ногами Реми снова встал на перекладину, а рукой схватился за плечо этого синего демона. — Куда тебе? — Курт, вроде так его звали, свободной рукой показывает на открывшийся вид живого и процветающего Нью-Йорка слева от них. — В пределах видимости. Ветер вокруг на мгновение стихает, и Реми находит слова: — Всё по-честному? — Я сам доставил доказательство твоей смерти в большой мир. Давай уже, — мощные пальцы на его груди чуть разжимаются, и Реми напрягается, пытаясь удержаться, — решай. Статуя Свободы? Эмпайр-стейт-билдинг? В эту секунду небо наполовину прорезает мощная ветвистая вспышка, осветившая их, и, кажется весь остров. Реми и Курт обернулись на неё. Молния ударила прямо в крышу небоскрёба, и от неизбежного грома заложило уши. Ответ настигает его в тот же момент. — Туда, — он точно пожалеет об этом. — Куда ударила молния. — Ты псих, — улыбается, обнажая клыки, Курт, и они оба исчезают в клубах фиолетового серного дыма. Кассандра, которой удар мощного разряда показался укусом комара, вскидывает руку вперёд, и Эмма поворачивается, чтобы посмотреть, куда. Ороро зависла в воздухе в паре метров над ними и ветер, который она оседлала, трепет её одежду и волосы во все стороны. Оставалось надеяться, что она помнит совет Эммы о защите от телепатов. Их со Скоттом, она, кажется, намеренно не замечает. Эмма рычит и делает шаг вперёд, отталкиваясь. Она берёт короткий разбег, прежде чем замахнуться и направить кулак в голову Джин. Надо сказать, не без удовольствия, но, как сегодня утром в заброшенном форте, рука её бьёт прямо в телекинетический щит в десятке сантиметров от скулы Кассандры. Или Джины, Эмме уже всё равно. Злость кипит в ней, и она снова не нашла выхода. От боли разочарования Эмма кричит и встряхивает кистью. — Джина! — Скотт, приспустив очки на нос под шлемом, бьёт красным лучом им под ноги. — Я знаю, ты меня слышишь, милая! — Как же ты достал! — царственный голос Джин перестаёт быть хором странных голосов и становится вполне обычным и злым. Взмах руки, и Скотт летит на сетку ограждения, но не достигнув её падает на холодный бетон, прочертив головой борозду. — А ты? — она обращается к Ороро, не стремившейся спускаться вниз, и Эмма в бешенстве снова сжимает кулаки, готовясь атаковать. — Одни вопросы. Жалкая, слабая… Она неожиданно взлетает и снова загорается огнём, и Эмма в ужасе остаётся стоять, беспомощно наблюдая. На периферии слышимости улавливается хлопок, на который Эмма тут же оборачивается. Гамбит, растерянный, лезет запазуху, доставая карты, и сноп малиновых огоньков взмывает вслед Джин и взрывается, но она резко отмахивается от них щитом. Кассандра взлетает ей навстречу, и Ро отступает выше, концентрируясь лишь на электричестве вокруг них. Ветер свистит в ушах, но она слышит голос. «Ты горишь изнутри, Ороро. Ты съедаешь сама себя. Я помогу тебе восстановить баланс!» Смех, злой и клокочущий, пронзает её, и Ороро пикирует вниз на Джину, обнимая её, и снова пропуская миллиардный разряд молнии сквозь них. Сосуды в глазах у Ороро лопаются, и она зажимает их, летя вниз, а губы Джины, такие ласковые, улыбаются ей и шепчут: — Поздно. Эмма подбегает к Скотту и трясёт его, в надежде, что его не сильно приложило и он не сломал шею. Грохот от молнии заставляет её инстинктивно пригнуться, и она говорит, склонившись к нему, надеясь, что он в сознании: — Саммерс, вставай! Над ними кометой зажглись Джин и вцепившаяся в неё Ороро, и когда один силуэт в огненной массе отделяется и падает вниз, объятый языками пламени, Реми прорывается ему наперерез и ловит уже обугленное тело, и тут же бросает его, обжигаясь, раскалённое и дымящееся, себе под ноги и падает на колени, боясь прикоснуться к тому, что ещё секунду назад было его Шторми. — Мне всё было интересно, какую температуру она уже не выдержит. — Кассандра плавно спускается вниз, целая и невредимая. — А ты что тут забыл? Надо отдать ему должное, такого звериного прыжка от Реми Эмма не могла ожидать, и он налетает на эту ведьму и вцепляется в её скальп. — Гамбит забыл отправить тебя в ад. Голова Джин загорается малиновым светом, переходящим на кожу, и Эмма ждёт взрыва, но сияние начинает стремительно угасать. Огненные глаза смотрят прямо на Реми, и он отчаянно пробует зарядить плоть Джин снова и снова, но ничего не выходит. Толчок телекинеза, и Реми подбрасывает вверх, он сжимает ладонь и тянет за прочные нити волос, в которых всё ещё запутана его обожённая рука, и когда, словно струны, волосы обрываются, он в отчаянии понимает, что это конец. Кассандра оторвала его от себя, и Реми выдрал клок волос вместе с кожей, но её это не заботило, лицо даже не сморщилось от боли. Пасс рукой, и лишнее тело на её пути отшвыривает с крыши прочь, а Эмма ничем не может помочь, и её алмазное сердце готово разорваться под отчаянный удаляющийся крик летящего на асфальт Реми. Но когда Кассандра поворачивается к ней, все чувства снова растворяются под алмазной бронёй. Что мешает ей и Эмму скинуть вниз? Ничего. — Ну? — лицо Джины словно натянуто на чужой уродливый каркас, и не смотреть на него также трудно, как и смотреть. — Всё ещё хочешь меня остановить? Не выйдет. Эмма делает шаг вперед и чуть не падает. Нет, она не вышвырнет её с крыши и не подожжёт, для неё Кассандра придумала другое. — Что, ног не чувствуешь? Ты решила спрятаться от меня в своей броне, милая. Значит, останешься в ней навсегда. С усилием, давшимся сложнее, чем можно было представить, Эмма возвращает себе плоть, но ноги перестали слушаться уже выше коленей, и она кусает пересохшие губы. Алмазная форма поднимается выше, но это больше не органический алмаз, а простой камень. Кассандра превращает её в статую, которой она всегда стремилась стать. «Это всё внушение», — первая логичная мысль. — «У Джин нет сил менять реальность, поджигать вещи и воздействовать на чужие силы. Она телепат. Кассандра телепат» — Ты же понимаешь, что это не так. Это реально, Эмма. Феникс здесь, и я — это он. Скотт не хочет открывать глаза, но по привычке он сначала проверяет, на нём ли кварцевые очки, прежде чем с болью размежить веки. Шлем Магнето давит, и рана на затылке снова кровоточит, и звуки вокруг смешиваются и преломляются, но он слышит голос Джины и приподнимается. Недалеко на полу лежит чёрное, словно в сгоревшей корке, тело, и Скотт чувствует, как холодеют пальцы. Пахнет горелой плотью, и он ненавидит сам себя, когда, наконец, поднимается на ноги. Она мертва. Его сестра мертва. Его жена, возможно, тоже. — Скотт. — голос Эммы обращает на себя его внимание. Они стоят с Джин напротив друг друга, и кажется, ситуация дерьмовее некуда, ведь она в своей телесной форме. — Уходи. — Ох, как мило, — Джина поворачивается к нему и протягивает руку, пока Эмма неподвижно умоляет его одним взглядом последовать её совету. — Знаешь, Джине всегда было жаль Эмму. Перед смертью тебе будет полезно услышать. Она очень переживала, что ты злишься на неё или ненавидишь за то, что Скотт никогда тебя не любил. — Ничего, — Эмма говорит со Скоттом, и он замечает, что кисти её рук, сжатые в кулаки, алмазные, и шея над воротником тоже покрывается кристалликами всё выше и выше, — я никогда не злилась на Джин, а только на тебя. И себя. — Хватит, — просит он, — Джина, прекрати! — Она слышит, — Кассандра улыбается, но её лицо больше похоже на злобную маску с горящими глазами, — но не может тебе помочь, Скотти, дорогой. Алмаз разрастается на голову и лицо, и уже без звука, ведь связки не слушаются, Эмма шевелит губами «сними шлем», прежде чем и они покрываются блестящим налётом. Драгоценные глаза сверкают, уставившись на Скотта, но он понимает, что жизни в них больше нет. Он остался один, если не считать призрачной надежды. — Смотри на меня, — приказ, и на скулу давит невидимая сила, заставляющая подчиниться. — Ты слаб, Скотт, и всегда был беспомощным сопляком. Мы оба это знаем. Может, тебя напоследок порадует, что я всё ещё не раздавила тебя из-за Джины. Я сожгла твою сестру, и чуть не лишилась контроля над телом, я выбросила этого вора с крыши, и она попыталась прорваться снова, а теперь из-за твоей любовницы она брыкается, как дикая лошадь. Но ты, если я сейчас убью тебя, она найдёт способ взять контроль. Твоя жена очень сильная, Скотт. Ты её не заслуживаешь. — Джинни, — умоляет он. — Прости. — Сними шлем и очки, дорогой. Для тебя я тоже кое-что придумала. Он не двигается, но металл вокруг головы опасно начинает пульсировать, и Скотт срывает свою последнюю броню, отбрасывая в сторону. «НАКОНЕЦ!» Чужая воля подавляет его, и он не сопротивляется, когда Кассандра впивается в его разум, как вампир. Она, голодная и жадная, берёт под контроль всё, до чего может дотянуться, и в ненасытности своей не видит западни. Пьёт его душу, чуть не захлёбываясь от восторга, и начинает рассыпаться мелкими нейросигналами почти сразу, но потребовалась почти бесконечная миллисекунда, чтобы до неё докатилось чувство неизбежности. Её разрушало сознание Скотта, затягивая в «чёрный ящик» — область, что открывает путь на простешие уровни существования. Их мысли путались одна с другой, личности смешивались и расслаивались, и Кассандра попыталась дотянуться до мозга Джины, но не могла. Как в липкой жиже она увязла в Скотте Саммерсе, а Джина выталкивала её из себя в него с силой, которой не могла раньше обладать. Скотт упал на спину и корчится на холодном полу, вырывая волосы и сгибаясь в спазмах, он стонет, кричит и мучается, и он умирает, потому что Кассандра не прекращает бороться, разрушая всё, чего сможет коснуться. Она растворилась в нём, и теперь выкручивает каждую импульсную связь в теле, вызывая боль, угнетающую разум. А Джина открывает свои глаза без страха, что её снова лишат контроля над своим телом и своей жизнью. Я ЗДЕСЬ Она слышит Феникса, который ждал её, с любопытством наблюдая, слышит и мучения своего мужа поблизости. Она слышит намного больше, чем звуки мира вокруг. Больше, чем мысли живых существ поблизости. Она чувствует весь мир, текущий по своим жилам, и кровь её кипит и воспламеняется. Она оглядывается, и видит только боль и смерть. Она хочет всё исправить, и поднимает ладонь, тянется к Скотту, желая прекратить его страдания, исцелить и распылить Кассандру, своего мучителя и тюремщика. ЭТОГО МАЛО Феникс настойчиво даёт больше, чем она способна взять. РАЗВЕ ТЫ НЕДОСТАТОЧНО СТРАДАЛА РАЗВЕ ТЕ, КТО ТЕБЕ ДОРОГ, НЕ ИСПЫТАЛИ ВСЮ БОЛЬ ЭТОГО МИРА — Да, — жизнь наполняет её, и ноги отрываются от пола, а тело воспаряет, — да. МЫ ВСЁ ИСПРАВИМ Она думала о всех несчастьях, что видела, о страданиях, что каждый день уносят жизни, и о ненависти, о бессилии и злобе. Этот мир не заслуживал того, чтобы существовать. Нет, перед невидимой гранью, которую вот-вот пересечёт, осознаёт Джин. В нём есть любовь, есть радость, даже для них, проклятых мутантов, есть поддержка и доброта ближнего. Есть надежда. Свет наполняет её душу, даря покой и умиротворение. Сияние исходит из её груди и разливается дальше, затопляя собой весь мир.