Лунной дорогой

      Ратха смотрела на своего питомца. Делать это можно было бесконечно, конечно не в то время, когда он, высунув кончик языка, старательно переписывал на листы задание, а вот в такие мгновения. Подчиняясь одному ему понятному ритму, мальчик начал танец резкими движениями вперёд, поворачивая кисти рук параллельно земле. Его бедра двигались и изгибались, будто он не был человеком, будто гигантская змея свивала сейчас свои кольца, завораживая красотой движений. Вот руки опустились, прижимаясь к бокам, и Кэйо начал вращение на кончиках пальцев, отталкиваясь второй ногой, всё быстрее и быстрее. Тёмные глаза, почти чёрные от нахлынувших чувств смотрели прямо на Ратху, пугая своей глубиной и страстью. Руки поднимались, взлетали, словно крылья птиц, пока не замерли над головой. Губы приоткрылись, обнажив ровный ряд зубов, Кэйо начал медленно проговаривать слова древнего гимна, воспевающего красоту: — Хмельной возлюбленный, танцующий с луной, в шелках расстёгнутых, с чашею вина… Страстный задор в глазах твоих, любовь в изгибе губ…       Он застыл на месте, отвечая неведомой музыке переливами всех мышц, и можно было видеть, как струятся они под смуглой кожей. — Великолепно!       Кэйо вздрогнул всем телом. Поворачиваясь на звук, и сердито спросил невесть откуда появившегося князя: — Вы что-то задержались со своим визитом, супруг мой. Шли через Кибук? — Тебе уже исполнилось шестнадцать, — не ответил на насмешку Эвиза. — Да. — Что ж, я сообщил об этом государю. Как только я получу приказ, ты отправишься в столицу.       Кэйо пожал плечами, поворачиваясь к нему спиной, в столицу он не поедет, но мужу об этом знать не обязательно. — У тебя на редкость неприятный муж, — проговорила Ратха, обходя насупленного князя кругом. — Муж мой, я услышал всё, что вы хотели мне сказать. Прошу вас, оставьте меня, я не закончил со своим танцем.       Эвиза гневно запыхтел, едва сдерживаясь, но собственность короля не ударишь, и всё же он нашёл, чем уязвить строптивца. — Янтре взял жену и она уже в тягости. — Рад за него, — как можно более равнодушно проговорил Кэйо.       Не дождавшись другого ответа, князь вышел, хлопнув напоследок дверью, а вытянувшийся в струну мальчик, выдохнул и медленно опустился на пол. — Не реви, — рядом с ним уселась Ратха и потрепала питомца по голове. — Я не реву. — Ревёшь. — Нет, это… — Слёзы. Хочешь, я навещу жену этого Янтре и она потеряет ребёнка? — Нет, ты что? Она же не виновата. Пусть. Ой, а он что, тебя не видел? — Нет, конечно, — фыркнула Ратха. — Я только тебе показалась. — Ой! — Вот тебе и ой. Так, ладно, времени у тебя осталось мало, а дел ещё много. Нужна одежда, женская и мужская, про запас. Нужны деньги, нужен… а вот, кстати, ты пешком собираешься идти? — Не знаю. Наверное. Да. — Ну-ну… и далеко ты уйдёшь?       Кэйо пожал плечами. — Так, коня тебе украсть не удастся, а вот ослика — вполне. И седлать его не нужно и неприметный он, и увезти может много. Всё, решено, берём осла. — Какого? — Да любого, какой понравится. Вон, на заднем дворе их десятка два ходит. — Что, прямо сейчас пойдём? — испугался Кэйо. — Нет, но теперь нам можно взять больше запасов. Пошли, будем собирать сумки.       Коврик, пара сумок, сушёное мясо и лепёшки, прозрачная пастила, вяленые ягоды, орехи, ароматные травы, сухое молоко в мешочке, крупа… Кэйо замучился переносить всё, а Ратха подгоняла и подгоняла, будто чувствовала приближающуюся опасность. Он едва успел: через два дня после того, как он принёс котелок, закопченный чайник и небольшой набор с лекарствами, в замок прибыл гонец с письмом короля. Ратха узнала об этом сразу. На счастье Кэйо, день уже клонился к вечеру, а кто выезжает в горы в это время? Гонец остался ночевать, а князь пришёл сообщить, что мальчику предстоит провести в замке последнюю ночь. — Твои вещи уже готовы, охрану я выделю. Молись, если хочешь.       «Ага, жди…» — Кэйо сидел с опущенной головой, опасаясь, что выдаст себя и все его планы сорвутся. Но князь ничего не заподозрил, только более тщательно запер за собой дверь. — Ушёл? Ушёл… — Ратха плюхнулась на стол и велела: — Ешь, ничего не оставляй, к утру мы должны быть далеко.       Кэйо не стал спорить, постарался наесться, а то, что не поместилось, упаковал и положил в сумку: будет, чем позавтракать. — Быстрее!       Ратха летела впереди, освещая путь слабым светом, струящимся от её фигуры. Ход изгибался, время от времени становясь совсем узким и низким, и приходилось наклонять голову, чтобы пройти дальше. За один раз гору припасов Кэйо унести бы не смог, приходилось по многу раз возвращаться, перетаскивая частями. Наконец, по ногам потянуло сквозняком, и вскоре Кэйо высунул голову из ниши в стене. — Подожди, — Ратха метнулась вперёд, вернулась и скомандовала: — Никого нет, идём.       Ход привёл их на задний двор, в грязи хрюкали свиньи, переступали с ноги на ногу овцы, которых пригнали на стрижку — стояла поздняя весна, и пора было снимать руно. Некоторые уже блеяли, сверкая голыми боками. — Возьми вон то руно, — велела Ратха, — постелешь на землю. И Кэйо послушно взял меховую скатку. — А теперь что? — А теперь выбираем тебе ослика. Какой тебе нравится? Кэйо пожал плечами, вот в ослах он совершенно не разбирался. Побродив среди них некоторое время и чуть не получив рогами в зад от сердитого барана, он, наконец выбрал небольшого и смирного ослика с грустно повисшими ушами. — Нормально, — оценила приобретение Ратха, — пошли к нашим вещам, упакуешься. Вот смотри, эти сумки перекидываешь тут, привязываешь. Эти — впереди, свёртки, руно и коврик — сзади, за спиной. Понял? И не забудь этот мешок. — Понял, — пыхтел Кэйо. — И мешок какой-то я тоже не забуду. И торбу возьму, с овсом для Серого. Да, ослик? — Тогда работай, а у меня тут ещё дело одно осталось, — Ратха хищно сверкнула глазами и вознеслась вдоль стены наверх.       Вернулась она как раз к тому времени, как Кэйо закончил с поклажей. — Молодец! Хорошо справился, а сейчас иди за мной. Нет, на осла не садись, нам сначала отсюда нужно выбраться.       Под ноги всё время попадались камни и какие-то жёсткие верёвки, это уже потом Кэйо понял, что это корни, но они шли, замок оставался позади, и было так страшно, что не чувствовалось холода. — Сюда, — скомандовала Ратха, вплывая в тёмный зев пещеры. — Зачем? Ты же говорила, что нам нужно уйти? — Правильно, пусть они так и думают, а мы тут переждём несколько дней, пока им не надоест рыскать по горам. — А если меня найдут? — Не найдут, — махнула рукой Ратха. — Это место только такие, как я видят. — Я же увидел! — возразил Кэйо. — Я тебе показала, вот и увидел. Так, всё, заканчивай болтать, расстилай руно, правильно, сверху коврик, а потом тот спальный мешок. Раздевайся и спи. — Раздеваться-то зачем? — ворчал Кэйо, дрожа от ночной свежести: весенние ночи в горах это вам не внизу, на равнинах, тут холодно.       Осёл тоже не спорил, стоял смирно в углу и дремал, ему вообще было всё равно где спать. ***       Стены… серые, с какими-то едва различимыми рисунками. Купол, кое-где зияют дыры и сквозь них видно яркие, будто вымытые дождём звёзды. Они складываются в непривычные созвездия, не знакомые Волосы Атреи, Стрелка или Дракона, а другие. В нишах стен слабо белеют статуи, у одной четыре руки, а сидит она, странно поджав ноги. У другой рук много, голова непривычная, как у ящерицы, а из тела растут щупальца, извиваются. Страшно. Посреди чернеет огромный чёрный камень, ровные края и срез, будто это алтарь. Сквозь полуразрушенные стены пробивается зелень, деревья и кусты: храм заброшен уже много лет…       Снизу, сквозь щели между плитками поднимается чёрный туман, расползается тонкими струями, касается статуй в нишах, ласкает их, будто тонкими, трепетными пальцами. Вот они огладили толстого божка с круглыми ушами по бокам, огромными, в них можно завернуться, как в одеяло и со смешным длинным носом, уныло свисающем вниз. Вот коснулись танцующей фигуры. Четыре руки застыли в хитрых жестах, ладони повёрнуты вверх.       Вот огладили женщину с большим животом и висящими грудями. Плоское лицо, словно у фигуры отбили нос, зато во лбу виднелся третий глаз, ярко раскрашенный.       Чёрные тени метались среди фигур, гладили, словно пробовали на вкус, наконец, они собрались у самой страшной, с множеством гибких щупалец. Остановились и замерли, а потом медленно втянулись в фигуру, полностью, до самого последнего клочка. И когда в храме не осталось ничего, глаза у статуи вспыхнули алым, а по серой поверхности камня побежали огненные всполохи, сменяющиеся на красно-белые цвета. Ожившее божество пошевелилось, будто сбрасывая годы неподвижности, взметнулись щупальца, окутали фигуру коконом, и снова замерло. Только тлел в глубине глаз опасный огонёк.       Кэйо вскочил, хватая ртом воздух. Сон был таким реальным, словно он сам был в том разрушенном храме и своими глазами видел, как вселилось в статую чёрное зло. А что это не силы добра было понятно и так, кто же будет выбирать для вместилища самое страшное изображение божества. — Что подскочил? — Сон. — Спи, сны приходят и уходят. А тебе нужно отдохнуть.       Утром стало ясно, что пещера находится в очень удачном месте: весь замок, как на ладони. И вот там с утра был настоящий переполох, по двору метались люди, сталкивались, спорили. Из ворот выскочили всадники и понеслись в разные стороны. На башне чуть дрогнул и пополз вниз штандарт князя, а потом поднялся вновь, разодранный в клочья. — Ой, а что там такое? — Ничего страшного, сегодня ты овдовел. — Мой муж умер? Почему? — Были причины, — облизнулась Ратха. — Очень веские. Теперь князем стал твой бывший жених. Хочешь вернуться к нему?       Кэйо подумал, обида на предателя прошла, любовь — тоже, да и была ли она вообще? Теперь Янтре стал князем и уже он отправит приглянувшегося красивого мальчика королю. Нет, он не для того учился, чтобы стать покорной игрушкой, и Кэйо помотал головой. — Не хочу.