Play the kitten

С трудом толкнув от себя огромную входную дверь Вайолет отбежала к большому круглому цветочному горшку с невысокой пальмой, что украшал вход в отель, хватаясь за края. В момент ударила жара, подкосились ноги. Она с трудом верила себе, своим ощущениям. Все казалось нереальным, будто мир предал ее, отверг попытки изменить то, что окружало. Вайолет колотило. Больших усилий стоило перебраться от цветочного горшка к позолоченной решетке, что шла по периметру входа в отель. Хватаясь за прутья она пыталась устоять на ногах. Еще какое-то нелепое мгновение, и слезы обжигали щеки, словно летний месяц во плоти стекал по капле, напоминая раскаленное железо. Вайолет хваталась за решетку, не в силах более контролировать свои эмоции. Один из прохожих – белый воротничок, судя по белоснежной рубашке и галстуку - притормозил на тротуаре, стягивая солнцезащитные очки. - Мисс, с Вами все хорошо? – спросил тот, перекрикивая оглушающий рев мегаполиса. Вайолет быстро закивала, утирая слезы. Прохожий помялся на месте, сжимая ручку сумки, в конце-концов неуверенно удалившись. Как может чья-то улыбка иметь такой эффект? От взгляда его насыщенно-темных глаз сжимались все внутренности, напоминая Вайолет о том, насколько она слаба. Одного его вида хватило, - всегда хватало - чтобы вывести ее из равновесия, из состояния покоя, которого она с таким трудом добивалась. Разве честно это? Разве может что-то застать врасплох сильнее, чем прошлое, от которого ты пытаешься убежать с таким упорством? Потребовалось несколько минут на то, чтобы подавить приступ удушья. На улице при двадцатиградусной жаре это удалось с трудом. Но Вайолет смогла, взяла себя в руки, опираясь спиной о нагретые железные прутья, глубоко вдыхая сухой воздух. Впереди – сияющие двери «Кортеза» и начищенная светлая плитка, устилающая полукруглый вход. Нет, она не может вернуться. Только не сейчас. Нужно все обдумать, умерить пыл. Вайолет смахнула волосы, раздуваемые легким прохладным ветерком, и утерла раскрасневшееся лицо ладонью, стирая влажные, въедающиеся в кожу подтеки от слез, затем развернулась и быстро вышла с территории отеля, направившись вдоль Южной Мэйн стрит, сама плохо понимая, куда держит путь. *** Она брела по Южной Мэйн стрит, затем по Западному бульвару Пико до бульвара Гейтуэй, плавно переходящего в бульвар Ошен Парк, мимо невероятного количества закусочных с красными диванами у огромных стеклянных окон, мимо офиса Сити Банка и гольф клуба, скрытого от посторонних глаз высоким забором, мимо гостиницы, стены которой увиты зеленым плющом, вдоль дороги мимо зеленых скамеек и низенькой клиники ортопедии. На проезжей части, в каждом ряду краской было выведено «Медленнее. Медленнее, Медленнее. Ученики. Ученики. Ученики». Вайолет понимала, что надписи для машин, а где-то рядом, - возможно, даже на соседней улице - школа, но написанное наполнялось совсем иным смыслом. Чем она сама не ученик этой жизни? Может, она действительно бежит слишком быстро, упуская по дороге что-то важное, именно то, за что нужно покрепче ухватиться? Она повзрослела слишком рано… Вайолет отрешенно замедлила ход, минуя деревья с серыми стволами и размашистыми кронами. Действительно, вниз по бульвару появилась кирпичная религиозная школа с ухоженной территорией, а далее - ряд домов с абсолютно различным архитектурным решением и дизайном, после – низенькая серая клиника артроскопический и амбулаторной хирургии с мансардными окнами на последнем этаже, а рядом у тротуара –фургон с блинами и панкейками. Низкие здания плавно перетекали в высотки, кирпич отделки – в белый камень. Лос- Аджелес будто кричал, вопил всей своей архитектурой о том, что это город возможностей. Вроде как «Хей, смотри, здесь уживается несовместимое, может и ты попробуешь?». А на деле все оказывалось куда запутаннее. Все, от чего она бежала, настигло ее. Есть ли смысл продолжать бороться? Тепло солнечных лучей въедалось в кожу. Вайолет ненавидела лето, и именно это лето было самым отвратительным из всех. Да как вообще можно любить время года, когда вся одежда, пропитавшись, липнет к телу, когда нельзя надеть любимые сапоги и прогуляться по туманным низменностям? За что можно любить лето, когда оно приносит самые большие разочарования? Небо было чистейшим. Ни единого облачка. Лишь голубое полотно с ослепительно сияющим диском. Ярко прорисовывались контуры пальм. Слева мелькнула больница Хантингтон, с ее до ненависти персиковыми стенами каждого корпуса, а через перекресток после – чей-то участок с многочисленными кустами, усеянными бутонами нежных роз. Чаще всего мелькали всевозможные клиники хирургии и стоматологии, словно в Лос-Анджелесе только и делали, что подтягивали лица да отбеливали зубы… Частые вывески на фасадах высоток напоминали о «Кортезе» своим стилем арт деко. Странно это – осознавать, что ты покинул стены отеля, но дух его по-прежнему следует по пятам… В тени крон деревьев было прохладно. Вайолет брела по тротуару, не особо задумываясь о том, куда она в итоге придет. Ее знаний местности хватало лишь на то, чтобы определить, что она сейчас в центре Лос-Анджелеса, а где-то впереди должна быть Санта Моника. Как ни странно, шум пролетавших мимо авто и крики жителей успокаивали. В самой гуще событий, в толпе Вайолет понемногу отключалась, казалось, ей понемногу удавалось восстанавливать состояние психики. Кварталы сменяли друг друга, словно клиенты дешевого мотеля. Повсюду торчали дорожные указатели с черно-белыми надписями «One way», напоминая о старенькой песне группы Blondie, изредка появлялись круглосуточные парковки за низенькими заборами. Перед продолжительным рядом крошечных супермаркетов Вайолет подивилась пустому пространству, окруженному защитной светло-салатовой тканью, утыканной желтыми машинами с копошащимися возле рабочими во флуоресцентных жилетках – месту, где в будущем появится еще один небоскреб, в, возможно, и новый отель, в который когда-нибудь придет такая же Вайолет с такими же глупыми мечтами и надеждами, которые рухнут в одно июльское утро… *** Через два часа пешей прогулки вдоль дороги Вайолет больше не чувствовала ног. Благодаря чаевым, который дал один из утренних постояльцев, девушка смогла оплатить проезд на транспорте от бульвара Венис прямиком до береговой линии, купить бутылку воды и фисташковое мороженое, да так, что оставалась еще мелочь на обратную дорогу. Но это лишь в будущем… Пока что впереди – необъятные песочные просторы, размеренный плеск волн Тихого океана и ослепительная голубизна неба. Ровная, далекая полоска горизонта, изредка прерываемая с двух сторон огромными и холмистыми вершинами Национального парка отдыха Санта Моники и Палос Вердеса. Слева – парк аттракционов. Кажущееся издали совсем крошечным колесо обозрения размеренно вращалось; переливалась сталь на солнце. Доносилась всем известная развеселая цирковая мелодия и едва различимое детское визжание, прерываемое криками чаек. Позади – редкие торчащие стеклянные высотки и серебряная крыша одной из многочисленных клиник, ниже по холму – частные коттеджи с огромными окнами и широченными балконами. И море, просто море пальм, напоминавших маленькие полукруглые смешные ершики, торчащие из песка. Впереди – Тихий океан и безбрежный песочный простор. Нагретый песок таял под ногами, словно розовая сахарная вата на теплом языке. Вдавался в океан кусок пирса Санта Моники. На пляже, разомленные солнцем, дремали девушки в купальниках; отцы окунали крошечных карапузов в теплую воду. Вайолет грустным, серьезным взглядом глядела на малышей, резвившихся на песке, сооружающих настоящие кривые замки. Как они беззаботны, как легка их жизнь. Вайолет бы сейчас многое отдала за возможность вот также сидеть на корточках с фиолетовой формочкой в руках... А вон те нимфетки, что разлеглись на ярких полотенцах в почти ничего не прикрывающих бикини? Что они знают о настоящих чувствах? Что они вообще знают о страданиях? Глупые создания, сидящие за богатенькими родителями, думающие, что самое большое разочарование в жизни - застать четырнадцатилетнего кретина-"парня" в объятиях другой... *** Крепко сжимая в руке свои оксфорды девушка бродила по песку вдоль береговой линии, щурясь на солнце и утопая в мягкости песка, - кое-где попадались сухие водоросли и мелкие камушки - и лежала совсем близко к водной глади, щурясь и глядя на то, как быстро набегали волны, затем утягиваясь обратно с песка оставляя после себя лишь абсолютно гладкую, сверкающую на солнце поверхность. Наступи – и останется идеальный отпечаток. Грациозно пролетали чайки, - их тушки мелькали на фоне солнечного диска - и радостно визжала детвора, обрызгивая друг друга кристальной водой. Она провела на пляже весь день. Она ходила и смотрела, сидела, лежала, слушала… думала и пыталась. Пыталась понять, что делать дальше. Жизнь – до крайности странная штука, она иллюзорно дает тебе новый шанс, что-то вроде чистой страницы, как новое поле для шахмат. И ты принимаешь раунд, начинаешь играть. А потом она выводит на поле фигуру, которую ты думал, что смог побить. И в твоих руках выбор: продолжить игру, несмотря на обиду и гнев, или бросить все, уйти, заявив, что это не по правилам. Ближе к вечеру, устроившись на пандусе пустой голубой будки спасателя, Вайолет вдыхала свежий воздух, болтая босыми ногами, выжидая, когда те обсохнут после шлепания по волнам и песок осыпется сам собой. Волосы били по лицу, развеваемые потоками бриза, и колыхался подол юбки. Жара спадала, и в воздухе стояло теплое обволакивающее облако, напоминая тягучую карамель. Будто пчелиный рой люди не прекращали разговоров. Изредка где-то поблизости щелкала вспышка фотокамеры, и кто-то громко заливался смехом. Спокойная водная гладь сияла аквамариновой расцветкой. Солнце клонилось к закату, и по линии горизонта разрастались яркие розово-фиолетовые линии; облака окрашивались в пурпурный. На причале собирались влюбленные парочки и семьи с вопящими детьми, желая поглазеть на закат. Вдали, пристроившись на вытащенные на песок диванчики, потягивала коктейли молодежь, бренча на гитаре. Вайолет размеренно дышала, чувствуя, как она устала... Пора было возвращаться. Решение, которое навеял ей плеск волн, было – она знала – абсолютно неверным, но казалось сейчас единственным. Порывшись в кармане юбки, Вайолет отыскала мелочь и, подсчитав монетки, с уверенным лицом схватила оксфорды, после поднявшись, и гордо соскочила с деревянного пандуса по ступенькам, направившись по остывающему песку в сторону города. *** Семьсот тридцать третий автобус – если вам когда-нибудь нужно будет добраться из центра Лос-Анджелеса до Санта Моники – быстро катил по асфальтированной дороге в самое сердце Города ангелов. В салоне было убаюкивающе душно. Вайолет устала. Не столько от дороги или проведенного на солнце дня. Она устала от самой себя. На пляже, среди песков и детей она не могла, не хотела плакать. Противные мысли крутились в голове, но они казались миражом, как экранная картинка – вроде бы ты видишь, ощущаешь ее, но тебя как-то это все мало касается. Но здесь, в плохо проветриваемом транспорте, проезжая мимо кладбища Роздейл с его ровными рядами крохотных надгробий, минуя старые, заброшенные ларьки, так странно и непривычно уживающиеся с широкими стеклянными зданиями стиля хай тек, Вайолет всеми силами пыталась сдержать порыв и не разрыдаться, кусая губу пока та не начала зудеть и не проступил привкус крови. *** Выпрыгнув из салона неподалеку от отеля, Вайолет колебалась. Войдет через главный вход - и придется делать вид, будто ничего не произошло, продолжать работать как ни в чем не бывало. Войдет через служебный выход – и будет шанс воплотить в жизнь свой замысел. В воздухе стоял запах вяленого мяса, и шумно работали кондиционеры. Выжимал гудок водитель одного из желтых такси, что выстроились в ряд на заполненной дороге. Двое грузчиков вытаскивали из больших дверей мебельного салона укутанный в прочную пленку красный диван. Не долго думая, Вайолет свернула в проулок сразу после сверкавшей шестиэтажки, минуя мусорные контейнеры и шумные кондиционеры, быстро вбегая по лестнице к белой двери, набирая на крохотной панельке код доступа, так тактично продиктованный Айрис днем ранее. *** Вестибюль молчал. Тихо сбежав по ступенькам Вайолет подлетела к стойке регистрации, с хлопком опуская лист бумаги на поверхность. Восседавшая по другую сторону Лиз оторвала взгляд от книги, вскидывая одну бровь, небрежно, с толикой скептицизма оглядев сначала девушку, а затем и бумажку. - Детка, ты помнишь, что у тебя почасовая оплата? – вернулась та к страницам тома в руках. – И что это? – продолжила Лиз, намекая на исписанный лист, который Вайолет с такой настойчивостью подсовывала ей. - Заявление. Пожалуйста, подпишите, я не могу здесь больше работать. Лиз в удивлении замерла, затем медленно отложила раскрытую книгу на угол стола и подняла на девушку взгляд поверх очков. - Да ты и двадцати четырех часов не проработала. К тому же, - Лиз с сомнением вытащила лист бумаги, бегло пробежав по красиво выведенным строчкам глазами, - по правилам ты должна сообщить об увольнении за две недели, - Лиз опустила лист, вновь глядя на личико девушки, буквально светившееся отчаянием и страхом. Вайолет разинула рот, замотав головой, хватаясь за стойку регистрации. - Нет, Вы не понимаете, я правда не могу больше работать в этом отеле! Можете не платить мне, только подпишите, - Вайолет втянула кончившийся кислород, - пожалуйста… - выдохнула та. Лиз прищурилась. Сколько лет она работала в этой сфере и уж точно знала, что если работник просит уволить без выплаты заработной платы, то дело действительно серьезное. Сняв очки, она поправила перекрутившееся кольцо с крупным камнем и с хитрой улыбочкой оперлась о стойку регистрации. - Нет, пока не расскажешь, в чем дело. Вайолет отрешенно глядела на работницу «Кортеза». Казалось, она готова была разрыдаться прямо в вестибюле: брови сведены у переносицы, уставший взгляд, разрумяненные от солнца щеки и кончик носа. Девушка в ужасе молчала, и Лиз продолжила: - Ты как ошпаренная вылетела утром. Все из-за тех двоих? Да это Кит Уокер и- - -Анна Годфри, - быстро закончила Вайолет, болезненно зажмуриваясь и сглатывая. – Я з-знаю, знаю кто они, - закивала та. Лиз искренне удивилась, отлипая от стойки и подпирая рукой бок. Прошуршал черный шелк под касаниями пальцев. - Тогда в чем дело? Лобби отеля предательски молчало. Ни единого посетителя, ни каких посторонних звуков, способных как-то прервать этот нелепый диалог. Ничего, что могло бы спасти ее от «душещипательной истории». Вайолет чувствовала, как ее начинало потрясывать. Все тело вдруг напрягается и выдает мелкую дробь, ладони увлажняются, во рту пересыхает. Никому еще она не говорила того, что вытягивала из нее сейчас Лиз. По большей части, она и себе-то в этом боялась признаться, не то что кому-то… Но на губах Лиз играла искренняя добрая полуулыбка, словно она уже давно все знала, лишь ждала, пока Вайолет решит сама поделиться. На последней секунде Вайолет заметно трясло. Что изменится, расскажи она свою тайну, да еще и человеку, которого она знает-то меньше двадцати часов? Но Лиз словно была старым другом, источала такую теплую энергию, что не высказаться о наболевшем было сродни предательству. Вайолет чувствовала, словно обидит ее, если все ей не расскажет. Девушка на автомате оглядела главный вход, затем шумно выдохнула и устало опустила локти на стойку, небрежно подпирая голову, поднимая взгляд на спокойно выжидающую Лиз. - Десять месяцев и пять дней, - облизнув сухие губы, дрожащим голосом полушепотом заговорила Вайолет, сжимая стойку регистрации до побеления костяшек. Лиз двинула головой. - Десять месяцев и пять дней что? Вайолет моргнула. - Ровно столько времени я влюблена в Кита Уокера…