Play the kitten

Фиолетовое свечение вывески здания напротив падало на ковровое покрытие. В отражении зеркала сверкали стеклянные баночки духов, мерзко пахнущих отчаянием и развратом. Вайолет ждала. Выжидала, потонув в кресле, заляпанном помадой и светлыми подтеками. Носок конверса касался занавески, играя с краем ткани. В сиреневой дымке красиво сверкали стразы платья, что свисало с вешалки, пристроенной на изогнутой ножке настенного светильника. Наконец, через временной отрезок, показавшийся Вайолет вечностью, дверь распахнулась: Салли ввалилась в свой номер, захлопывая дверь ногой; на пол выплеснулась часть содержимого стакана. - Что ты тут делаешь? – еле шевеля языком спросила женщина, без испуга, удивленно заметив юную гостью. - Жду, - Вайолет слезла с кресла, уступив место Салли. Та, шатаясь, плюхнулась на сидение, вновь расплескав янтарный напиток. Заметила это, безразлично покосилась на мокрое пятно коврового покрытия. – Где ты была? – продолжила девушка. Сбросив расстегнутую туфлю, Салли была занята попытками стянуть порванный чулок. Ее волосы примялись с правого боку, помада стерлась, и следы покрывали щеку точно сыпь при краснухе. На воротнике леопардовой шубки красовалось желтое пятно. Вайолет брезгливо поморщилась. – Нет, не хочу знать. Салли подняла на девушку стеклянный расфокусированный взгляд. Ее губы передернула кривая ухмылка, как если бы женщина знала страшный секрет. Кончик розового языка описывал неспешный полукруг по верхней губе. Салли пугала и завораживала. Она издала смешок, медленно заговорив: - Все-таки он добился своего, - и лениво следила за Вайолет, медленно опустившейся на край туалетного столика. – Теперь и твои ручки запятнаны кровью. Бардак в голове Вайолет заставил ее почувствовать тяжесть в ногах. Ее потянуло к кровати. Мысли путались. Вайолет присела, подтягивая ноги, подперев голову ладонью. - Он сказал? - усмехнулась та, откидывая волосы. Салли фыркнула, делая большой глоток остатков из стакана, не с первого раза попав дном на подлокотник. - От тебя пахнет кровью, - проскандировала та, словно выступая перед публикой на театральной сцене. – Кровью и похотью, - махнула рукой она. - Чем вы там вдвоем занимались? – Салли развеселилась, если можно так сказать о хорошенько проспиртованном человеке. Но вместо привычной для Вайолет возмущенной реакции та лишь слабо выдохнула, потерев переносицу. Салли заинтересованно уставилась на нее глазами, напоминавшими две подставки под пивные кружки с яркой каймой черных теней. Внезапно для женщины Вайолет, вновь шумно вздохнув, плюхнулась на спину, раскидывая руки; прохладное покрывало освежало. - Тейт хранит газетные выпуски, - ровным голосом завела речь девушка, вперив взгляд на потолок, - я видела статью двадцатилетней давности о стрельбе в моей бывшей школе, - Вайолет не видела, но слышала, как затрещали деревянные подлокотники кресла: Салли быстро трезвела. – Раньше я не интересовалась, но теперь хочу знать, - и Вайолет почти что улыбалась: уголки губ странно подскакивали вверх, словно в едва заметной судороге. – Расскажи мне. Звук удара толстого дна бокала о ковровое покрытие – женщина задела пустой стакан. - Только не говори, что ты общалась с ним, - ее голос дрожал, и страхом пропитывалось каждое новое слово. Вайолет горько усмехнулась, все также лежа, продолжая соблазнительно водить по раскинувшимся по покрывалу волосам. - Мы делали больше, чем просто говорили. То ли это Салли вскрикнула, то ли кресло издало скрип, однако женщина вскочила с места, хватаясь за голову в слезном всхлипе. - Он убьет, убьет меня! Вайолет бесстрастно приподнялась на лопатках. - Успокойся, никто тебя не тронет, - а у самой в голове крутилось: «ты и так мертва, ты не можешь умереть дважды!». Салли тяжело сглотнула, обхватывая себя руками, словно бы в ознобе. - Нет! Нет, они с женушкой одинаковые! Вайолет оторопела. - С женушкой? Вместо привычной хитрой ухмылки, какую женщина обычно выдавала, когда кто-то не знал того, что знала она сама, Салли лишь испуганно закивала в ответ. - Блондиночка из пентхауза, - пощупала свои волосы та. – Это ее детки тут по коридорам носятся. Детки. Все это время Вайолет мучили смутные воспоминания детского смеха и глухого топота ног, казавшихся ей причудливой навязчивой идеей. Но бог с ними, с этими детьми! Элизабет связана с Джеймсом нечто большим, чем простое соседство гостиничных номеров! Вайолет было плевать на то, было ли это чем-то вроде брака по расчету, или же эти двое состояли в отношениях – в чем она крайне сомневалась, учитывая тот факт, что Джеймс - психопат чертов, а они по природе своей не способны на глубокие чувства. Но ей было крайне досадно, и она даже злилась, что была так занята собой и не заметила простого кольца на пальце мужчины. Ведь насколько надо потерять голову, чтобы перестать замечать очевидные вещи? Да и потом, ей казалось, что эта завораживающая, пугающая своей властью светловолосая особа – предмет обожания Донована, когда как за Джеймсом привязанностей она не замечала… - Мне безразличен Джеймс. Я хочу знать о Тейте, - поразмыслив, продолжила Вайолет, решив оставить тему брачных договоров до лучших времен. Салли облизнула мокрые от слез губы: она вновь начала паниковать. – Ничего с тобой не случится, - замечая растущую тревогу женщины, попыталась вновь успокоить та. Салли шмыгала носом, трясясь на одном месте. - Не могу, я не могу… - она дернулась к двери. - Нет, ты обещала! – истошно выкрикнула Вайолет; покрывало под ней смялось. Салли замерла. – Ты пообещала мне услугу! Ты должна рассказать! Вайолет походила на волка, пристально следящего за своей добычей. Казалось, один взгляд прочь – и Салли улизнет, выбежит за пределы номера и никогда больше не вернется. Женщина вздрогнула от крика девушки, зажмуриваясь. И только когда было слышно одно только тяжелое дыхание Вайолет, Салли обернулась, плаксиво, потерянно глядя на девушку. А та в отчаянии ждала. Ей казалось, никто кроме женщины не скажет ей правды, никакие интернетные статьи и газетные полосы не дадут настоящих ответов. Салли медленно, даже нерешительно доплелась до постели, присев на краешек матраса. Она долго терла оголенное бедро, пока на коже не проступило розоватое пятно. Наконец, женщина оторвала взгляд от коврового покрытия, приоткрыв рот; губы блестели от слез, а руки порылись гусиной кожей: - Это случилось в девяносто четвертом. Я тогда помогала торговать кокаином парню из пятьдесят четвертого квартала – его все Кобблом звали, - Салли вновь нервно пригладила волосы, отводя взгляд, стараясь не смотреть на девушку. – В тот год Тейт был моим частым клиентом. Он приходил сюда, покупал и сваливал домой, потому что он типа нигде не мог расслабиться лучше, чем в своей комнате. В апреле того же года у него что-то щелкнуло, и он расстрелял половину школы, - не без ироничной ухмылки произнесла та. – Полиция искала его сутки. Я помню сирены, и как Тейт ввалился в «Кортез». Полиция остановила его на третьем этаже: у него с собой ствол был, и этот идиот попытался им воспользоваться, - она вздохнула, набирая воздуха. - С тех пор он один из нас – вечный скиталец этих проклятых коридоров. Произнесенное въелось под кожу, будто что-то материальное – настолько настоящее, что было противно. Вайолет показалось, что она не может пошевелиться. Но не из-за ужаса услышанного, а по причине первого за все время осознания собственной правоты и в то же время фатальной ошибки. Взгляд лихорадочно бегал по узору коврового покрытия. Девушка вскочила с матраса. Ей нужно было время. Нужно было обдумать все одной. - Ты же знаешь, что это дело рук Джеймса, - остановила ее Салли не то вопросом, не то утверждением. Девушка замерла; скрипнула подошва конверсов. Вайолет уставилась на дверь, боясь повернуться. – Это лишь из-за него Кит обратил на тебя внимание. Кулачки с силой сжались настолько, что короткие ногти впивались в нежную кожу. Вайолет стиснула зубы, проглатывая обиду и злость. Ничего не ответив, она покинула пропахнувший спиртом номер. Она знала. Она прекрасно это знала... *** Все это время, за все эти часы Вайолет ни разу не оставалась одна, не была предоставлена лишь себе, поэтому и не могла разумно осмыслить произошедшее, разобраться в том, что она действительно натворила за последние дни. И только сейчас, заскочив в свой прохладный номер, прикрыв за собой дверь, Вайолет острее всего почувствовала отчаяние. Именно отчаяние – когда не представляешь, как будешь выпутываться из того ада, в который завели собственные решения и поступки. Джеймс так натренировал ее, что первым же делом Вайолет кинулась к припрятанной в своей дорожной сумке наполовину пустой бутылке бурбона. Вот она – ошибка первая. Вайолет стала выпивать так часто, что казалось, без этого уже тяжело было заснуть. Узнав, что Кит в «Кортезе», и в тот же день подвергшись влиянию Лиз, Вайолет отрыла для себя прелесть алкоголя, прочувствовав, насколько с ним все становилось проще. И положение вещей казалось лучше, и жить было не так страшно, и боль от любви утихала. Но все это лишь самообман, и по сути за выпивкой Вайолет продолжала делать все то же самое – сбегать от собственных проблем. Она выкрутила крышечку и после первого же глотка почувствовала волну слез – эмоции, которым алкоголь словно бы давал зеленый свет, но делал их такими приятными. Желанными. И она заплакала, спускаясь по двери на пол. Тяжело было осознавать все свои ложные шаги. Ошибка номер два – связь с Джеймсом. Ей льстило мужское внимание. И она думала, что лишь тренируется, а в каком-то смысле даже мстит юному Уокеру, когда на деле лишь слепо отдалась в руки мужчине, чьи помыслы были куда ужаснее, чем то, за что платят в «Квартале красных фонарей». И как уличную девку ее привлекла ласковая болтовня и шикарные ужины, когда на самом деле надо было смотреть не на то, чем занимаешься и что от этого получаешь, а на то, с кем это делаешь… Глаза жгло от слез, и пощипывало кожу на лице. Вайолет сделала глоток и, подавив очередное рыдание, продолжила раскладывание беспорядочных клочков и обрывков по папкам разума. Ошибка номер три – и не ошибка даже, а действительно странное стечение обстоятельств. Как могла она принять предоставленные ей факты так спокойно? Почему не сбежала из «Кортеза» сразу, как Анна бросила перед ней те распечатки? О чем она думала все это время? Поверить в то, что добрая половина персонала и постояльцев мертва – это ведь полнейшая клиника! Вайолет приняла это все как должное, теперь же тщетно пытаясь забыть, разуверить себя. Но все бесполезно. Ведь существование в истории убийцы Джеймса Патрика Марча и доказательства того в интернете были так же реальны, как и его же присутствие в семьдесят пятом номере, а слова Салли – явно имеющие подтверждение в архиве полиции – так же реальны, как и касание губ Тейта или его мертвая хватка на ее шее. Можно не поверить своим глазам, но ощущения не врут никогда. Ошибка четвертая – самая страшная. Утерев щеки и нос, Вайолет опустила мутный взгляд на свои руки. Казалось, чужая кровь проступала вновь, и она никогда не сойдет, не оставит. Для той, кто никогда не испытывал панических атак, этот первый опыт был довольно неприятным. Будто все хорошее, что было и будет, просто стирается, покидает тело и разум. И сердце так бешено и неприятно колотится, готовясь выскочить из грудной клетки, и так чертовски трудно дышать, и на лбу проступает испарина, и жжет глаза, и колотит в страхе. Вайолет сжалась в маленький комочек, подтягивая голые коленки ближе к груди; в бутылке плескался довольный жизнью бурбон. И если бы не этот напиток, Вайолет, возможно, действительно бы потеряла сознание. Новый приступ сковал мышцы, и она вновь разразилась бурным рыданием. Ей было неописуемо страшно - так, как не было еще никогда в жизни. Одиночество и страх – вот они эти два демона. Вайолет будто смотрела фильм ужасов с собой в главной роли: вот она, вот Джеймс – ничего необычного, - а вот живой человек, истекающий кровью на ее глазах, к чему она сама имела непосредственное отношение. Драться с девчонкой из университета – это одно, но калечить постороннего просто за то, что того захотел серийный убийца – это тотальное безумие. Вайолет оставила бутылку, в ужасе хватаясь за гудевшую голову. Вопросы роились, один громче другого. Что будет завтра? Что случилось с этим мужчиной? Что с ним сделал Джеймс? Ищет ли ее уже полиция? Всему виной она: Ошибка пятая – та самая, с которой все и началось. Влюбленность в юношу, который ничего не чувствовал к ней целый год. Всю жизнь такая сдержанная, расчетливая, осторожная, логически просчитывающая каждое свое действие Вайолет в один миг стала жалкой и рассеянной. Один роковой день – и весь ее первый курс катится по наклонной. Вайолет и без того каждый день ненавидела себя за проявленную слабость: за то, что помыслила открыть наконец-то кому-то свое сердце, полюбить всей душой, сделать все для этого человека. А ее чувства оказались никому ненужными. Горечь породила злость в душе, и Вайолет озлобилась не только на себя, но и на весь мир. И Джеймс знал это и умело этим воспользовался. А ведь и Лиз, и Салли пытались спасти девушку, делали попытки предостеречь ее, убедить держаться подальше от отеля… Но кто же из своевольных слушает посторонних? Из-за всех ошибок Вайолет быстро менялась, врала родителям не по собственному желанию, но по нужде, и потеряла контроль над своими действиями, и вот финиш – она теряет из виду границу дозволенного, совершая поступки, за которые сажали и продолжают сажать на электрический стул. Вайолет творила такие мерзкие, такие несвойственные ей вещи, что ее разум отказывался воспринимать эту реальность. Все будто было не фильмом ужасов даже, но сном – плохим, очень плохим, кошмарным сном, из которого не выбраться. Ее мозг словно ставил заслонку, абстрагировался, дабы не нанести непоправимого ущерба для психики девушки. Весь страх и отчаяние, вся боль, что копилась в ней все это время, вся усталость за прошедший год и, наоборот, перенасыщение последним месяцем сейчас вымывалось со слезами. Вайолет захлебывалась, уже перестав различать очертания мебели за водной пеленой, лишь чувствуя жар собственных голых коленок, да тепло в груди от бурбона. При этом она была странно трезва. То ли Джеймса заслуга, то ли выпивка настолько качественная, однако Вайолет не чувствовала никакого эффекта кроме теплой гортани и приятного бархатного разлива в собственных венах. Горячий душ – вот что сейчас нужно. Ванная всегда спасала. Непроизвольно всхлипывая, утираясь кистью руки, плохо соображая, Вайолет выкручивала скрипучие краны; зашипели потоки, всегда так странно пахнувшие застоялой водой. Пока крохотную ванную комнату наполняли клубы пара, Вайолет, с грохотом опустив на раковину бутылку, присела на керамический край, все еще продолжая всхлипывать и часто – от истерики - шмыгать носом. Слезы скатывались крупными горячими бусинами. Она одна. Одна в этом закрытом мирке, и никто, казалось, не может ей помочь теперь. Все это ее вина, все ошибки - лишь ее ложный выбор. Здесь все было по-другому. Здесь не действовали ни законы физики, ни биологии, ни здравого смысла. Другая реальность, в которой Вайолет тоже преследовала тень прошлого, от которой было невозможно избавиться и по эту сторону здравого смысла. Кит Уокер. Имя так ласкало слух у нее в голове, но так резало ухо в аудиториях университета. Как могла безобидная влюбленность в молодого человека перерасти в пытки и жажду мести? Как это возможно? Вайолет было мерзко от самой себя. Она не понимала. И вот она сидит на краю ванной, думая о своем возможном сумасшествии. Сам собой всплыл образ Эстер Гринвуд, и так легко нашелся ответ на вопрос «Что же делать дальше?». Стоило лишь спросить себя, а что бы сделала в такой ситуации Сильвия Плат? Все еще часто хлюпая носом, Вайолет потянулась к ящику под раковиной, достав коробочку лезвий, что бережно были перенесены сюда из сорок первого номера того противного постояльца – просто так, не столько ради забавы, сколько на всякий случай. Влага на глазах мешала ясному обзору. Девушка часто моргала, отчего слипались ресницы. Ранка от сигареты Джеймса зажила, и ей вновь хотелось почувствовать боль, хоть что-нибудь, что бы опять напомнило ей, что она живой человек. Что она все еще - она. Эстер Сильвии роняла лезвие себе на ногу – чем Вайолет отличалась сейчас от любимой героини? Уже год, как она не делала этого. Прошел целый год с момента, когда в последний раз Вайолет брала в руки холодную сталь. Она прекратила, когда впервые встретила Кита. Какой абсурд! Юноша, заставивший ее перестать калечить себя, и был тем, кто возродил в ней это желание! «Эта любовь больна, - думала девушка, - значит, больна и я». В ванной становилось трудно дышать. Влага поднималась, и завитки кружили перед глазами. Щеки начинали пылать от алкоголя. Вайолет вскрыла коробочку. Ее всегда интересовало, как эти малютки вставляются в мужскую бритву. Сталь нагрелась от прикосновений. Вайолет отогнула край конверсов. Ее волосы свисали прядями, касаясь кончиками перекладин комода под раковиной. Живот скрутило от страха и рыданий. И мутно Вайолет видела собственные ноги. Девушка сглотнула, коротко выдыхая от нехватки кислорода. Она резко полоснула в самом низу голени, дернувшись от уколовшей боли. Чтобы вспомнить. Второй порез чуть выше – медленное ведение лезвия. Этот - чтобы почувствовать. Приятное покалывание, всегда успокаивающее, заставляющее ее хотеть спать, вновь напомнило о былых временах, когда девушка была счастливой в своем незнании сердечных страданий, когда она грустила, но грустила из-за одиночества, а не из-за разбитого сердца. Мы никогда не ценим того, что у нас есть, не задумываемся, что дальше может быть намного хуже… Ощущения растрогали ее еще больше. Вайолет вновь хватил приступ. Уронив на колено руку, сжимающую лезвие, она склонилась, сотрясаясь от рыданий. Кровь из порезов капнула на внутреннюю сторону конверсов, пропитав ткань. Ее боль была приятной, упоительно-ноющей. Не то, что боль мужчины в подвалах здания днем ранее. Вайолет страдала, но не так, как он. Виной его боли была девушка, причиной же ее собственных ран на сердце – юноша из соседнего номера. У каждого разная боль, но и разная причина: в отличие от Кита Вайолет осознавала сейчас принесенные страдания. Она должна ответить за них. Секунду-другую она ни о чем не думала, ничего не делала, не двигалась. Лишь смотрела в одну точку абсолютно стеклянным взглядом, слушая, как льется вода, наблюдая за двумя темными полосками, казавшимися неприлично красивыми. Она надавила на одну ранку пальцем, размазывая кровь по коже, издав непроизвольный короткий стон от режущей боли. И такой приятной она была, что Вайолет возненавидела себя. Она хотела почувствовать, но это чувство вновь было неправильным. Она вскочила в решительном порыве. От пара запотело стекло над раковиной. Вайолет очистила ребром жалкий кусочек, видя лишь часть себя от лица до ключиц. Она была жалкой. Она ненавидела себя. Она зашла слишком далеко, убегая от проблем. Сделав большой глоток из влажной бутылки, она поднесла лезвие к артерии на шее… Прохладная мужская рука властно схватила ее за кисть. Вайолет взвизгнула от неожиданности, не предвидя, не заметив постороннего в своем номере. Эмоции смешивались – стыд, жалость, ненависть, обида, радость, – и Вайолет вновь расплакалась, из-за слез и пара успев заметить лишь темную макушку. Подкосились ноги. Ей нужно было присесть; слезы лились бесконтрольно. - Отдай мне лезвие, - мягко звучал мужской голос. Она послушно и словно безучастно разжала пальчики, удерживаемая сильным мужчиной. Осознав, что она чуть не совершила, рыдания усилились. Поддерживаемая, будто кукла, Вайолет уткнулась в широкое плечо, сразу узнав запах – кожаная куртка. Донован прижал ее к себе, успокаивающе поглаживая по голове, пока Вайолет плакала. - Все будет хорошо, все будет хорошо, - повторял, успокаивая, тот, в ужасе рассматривая окровавленное лезвие. *** Они сидели на ее постели в абсолютном молчании. Донован ждал подходящего момента. Будучи не привыкшим к подобным ситуациям, ему было крайне трудно понять, какими должны быть его дальнейшие действия. Но он знал, что не может ее сейчас оставить. Вайолет бездумно раскладывала по покрывалу крекеры, с причмокиванием посасывая один; соль щипала на языке. Это расслабляло. Устав от позы, Донован вздохнул, разминая шею; захрустела кожаная куртка. Вайолет понимала, что молчание лишь усугубляет ситуацию. - Как ты узнал, что я делала? – облизнула соль с губ та, продолжая разглядывать рассыпавшиеся крошки. – Как ты понял? – вопрос в ее голове звучал примерно так: «С тобой определенно что-то не так, но ты точно не призрак, поэтому как ты, черт побери, смог понять, что я хотела перерезать себе горло?!», просто такая постановка вопроса казалась неприличной. Мужчина иронично усмехнулся, стараясь подавить эту эмоцию. - У меня нюх на такие вещи, - и он слегка кивнул в сторону свежих порезов, бережно, но косо заклеенных детскими пластырями с комиксами. Вайолет поджала уголок губ. - Ты чувствуешь кровь? Вроде суперспособности? – криво усмехнулась та, бездумно дергая окровавленный, отклеившийся край одного пластыря. – Я относила в пентхауз графин для той блондинки, - Донован заметно дернулся. Вайолет продолжала: - с ней ты встречаешься? Она жена Джеймса, да? – волнение и страх тенью упали на красивое мужское лицо. Вайолет вновь усмехнулась. – Я не сужу, расслабься. Просто… - ее голос дрогнул. Девушка выронила крекер. Ее опухшее личико выражало крайнюю степень тревоги и усталости, красные глаза увлажнились, – … я творила такие… ужасные вещи… - на выдохе произнесла та, вновь заплакав, стараясь всеми силами подавить этот приступ. - Хей, - сумел поймать ее взгляд мужчина, будто прожигая насыщенно-голубым цветом глаз. Но смотрел он уверенно, властно. – Дерьмо случается, - голос ровный. - Никто не застрахован от того, чтобы жизнь поимела в самый неподходящий момент. Это просто, - он развел руки, - происходит и все, - бодрым голосом внушал свою мысль тот. – Этот отель не место для тебя, - рыдание отступило, Вайолет покорно подняла заплаканный взгляд, утерев нос, глаза и щеки. Ее передернуло от фразы, которую она слышала по меньшей мере раз четвертый за все эти дни. – То, что ты делала за этими стенами, никогда не выйдет за их пределы. Но и ты тоже рискуешь остаться здесь навсегда, если не послушаешь меня, - он говорил спокойно, но настойчиво, чуть тише обычного, как будто боялся, что его могут услышать. Его интенсивный, с огоньком правильного сумасшествия, взгляд фокусировался на глазах девушки. И она старалась смотреть на него в ответ, хоть и слышать эту речь было неприятно. – Ты и сама только что почувствовала, куда тебя может завести «Кортез», - он облизнулся, лихорадочно взъерошивая идеально уложенные волосы. – Пообещай мне, что завтра же ты оставишь должность. Вайолет приоткрыла влажный рот. - Завтра вечером у меня свидание с сыном владельца, - произнесенное показалось нелепостью, учитывая тот факт, что десятью минутами ранее она чуть не совершила суицид. Но Донован вовсе не смеялся. - Завтра же вечером, после свидания ты попросишь у Лиз остаток зарплаты и напишешь заявление. И попытаешься держаться от «Кортеза» как можно дальше… - он запнулся, увидев ироничную полуулыбку Вайолет и то, с каким энтузиазмом она закатывала глаза. – Пойми же, у тебя еще есть выбор! Вайолет изменилась в лице. Ушла улыбка и неуместная вертлявость. Она старалась показать, как ей на все плевать, как она расслаблена, когда же на самом деле являлась потерянным, обманутым хрупким существом, запутавшимся в собственной жизни. - А у тебя нет? – облизнула припухлую нижнюю губу та. – Почему сам не уйдешь, раз здесь все так плохо? Донован плотно сжал челюсти, отводя взгляд в сторону. - Когда я появился здесь в первый раз, я был таким же, как ты – потерянным, запутавшимся, гордым от уверенности в своей правоте. Я упустил свой шанс на иную жизнь, поэтому сейчас у меня нет выбора. - Чушь! Выбор есть всегда! – вспылила девушка. Донован воодушевленно щелкнул пальцами. - Да! Именно поэтому ты и должна уйти! Сделать свой правильный выбор! Это место тебя погубит, если ты продолжишь упрямиться. Я знаю, что с тобой делает Джеймс, и никто кроме тебя не сможет это все прекратить. У тебя есть семья, есть надежда на светлое будущее! Твое разбитое сердце останется с тобой при любом исходе, это не должно влиять на решения! - У тебя тоже есть семья! – перебила та. - Айрис – твоя мама – она ведь правда любит тебя. Донован медленно моргнул. Так, словно успокаивался, подавлял желание дальнейшей словесной перепалки. - Она рядом со мной, она здесь, в отеле. А где сейчас твои родители? Вайолет понимала, что он прав. Она принимала его слова, несмотря на все свое упрямство. Айрис была рядом с Донованом, и какими бы запутанными ни были отношения этих двоих, каждый из них так или иначе был счастлив по-своему. А Вайолет продолжала страдать, не говоря уже о своей маме, которая переживала за дочь, пускай коряво, но так, как умела. Единственный, кому она безоговорочна верила, - был Донован. И если он говорил, что ее шалости останутся внутри этих стен, значит, так оно и будет. В конце концов, если бы Джеймса не подставили тогда, то, возможно, его бы так никогда и не поймали… От припухлостей после рыданий она странным образом чувствовала свое лицо: будто вата, будто что-то совсем невесомое. И так сильно тянуло спать. - Хорошо, - тяжело сглотнула девушка. – Я все равно должна быть на семейном ужине в воскресенье. Завтра будет мой последний день работы в этом отеле. Донован коротко кивнул, будто соглашался то ли с ее словами, то ли с чем-то в своей голове. Однако он начал слезать с постели. - Ты уходишь? – озабоченно спросила девушка, словно боясь, что без него произойдет что-нибудь непредвиденное. Донован улыбнулся, обходя кровать. - Я посижу пока ты не уснешь, - и он устроился в кресле, погасив торшер. Оставалась лишь горящая лампа на тумбочке. Стянув конверсы, Вайолет вяло собрала покрывало в кулек с крекерами и мусором внутри, опуская сие добро на пол до утра, забираясь под тонкое, давно потерявшее свою былую форму одеяло, стараясь устроится так, чтобы раненая нога не касалась матраса. Прохлада наволочек с простыней приятно ласкали ее разгоряченную от слез и жара кожу. Вайолет подавила неуместный блаженный стон, укутываясь, словно заворачиваясь в кокон. Мужчина привстал, гася последний источник света. Шуршало постельное белье и так полюбившаяся Вайолет кожаная куртка. Как она будет скучать по этому звуку! - Донован, - позвала девушка в ночном полумраке. - Да? - Ты лучшее, что со мной произошло в этом отеле, - искренне призналась Вайолет, подумав, что должна это сказать, пока у нее есть такая возможность. – Я всегда хотела иметь такого брата, как ты. Она слышала легкий выдох при улыбке. - Встреть я тебя двадцать лет назад, я бы был другим, - из темноты голос звучал как теплое, согревающее пламя. - Ты первый светлый лучик в «Кортезе», который все здесь хотят погасить. Не дай им этого сделать.