Амулет синигами

— Итак, — обратился шеф ко мне, Хисоке и Тацуми, собрав нас в своём кабинете час спустя, — причина случившегося ясна. Мы снова имеем дело с Мураки. Ватари сейчас пытается создать препарат обратного действия для пострадавших. А вот Цузуки, как единственный удостоившийся личного контакта с доктором опять, — подчеркнул шеф последнее слово, — пусть опишет все подробности случившегося. — Но я уже рассказал! Больше ничего не было. Мы даром теряем время! — Согласен, — поспешно добавил Хисока, и я обрадовался тому факту, что в последнее время мы научились поддерживать друг друга, а не спорить по пустякам. — Надо искать способ проникнуть в лабораторию и помочь людям! Ватари изобретёт формулу противоядия и… — Что — «и»? — устало переспросил шеф. — Как мы сумеем незаметно вытащить людей из закрытого помещения, охраняемого военными? К тому же там сейчас всё вверх дном из-за вашего первого посещения. Но даже если суметь каким-то образом проникнуть туда, успеть сделать пострадавшим инъекции, то всё равно мы не можем быть уверенными, что противоядие сработает должным образом, и люди выживут. Мы тяжело вздохнули. Действительно, за исход экспериментов Ватари заранее невозможно было поручиться. — Есть другой вариант: отвлечь охрану и переместить людей сюда, — продолжал Коноэ-сан, — а потом работать над их излечением здесь, однако некоторые могут не выдержать перехода из одного мира в другой. Они и без того находятся в тяжёлом состоянии. К тому же мы не должны демонстрировать свои способности к телепортации публично! Вы подумали об этом? — Нельзя же просто бросить людей на произвол судьбы, — заговорил внезапно Тацуми. — Им не время умирать. — Энма-Дай-О-сама недавно сказал, что Мураки натворил достаточно для того, чтобы претендовать на роль синигами. Если бы души пострадавших были связаны чёрной магией, то достаточно было бы забрать доктора сюда чуть раньше отпущенного ему срока. В таком случае наложенное им заклятье бы мигом развеялось. Но, во-первых, по многим причинам забрать сюда Мураки абсолютно невозможно, во-вторых, это всё равно не поможет, ибо тела похищенных им людей отравлены на физическом уровне. Хисока нервно дёрнулся. — Мураки заслужил седьмой круг ада, а не стать одним из нас, — произнёс мой напарник достаточно громко для того, чтобы его услышали. — Спокойно, мальчик, — осадил его шеф. — Ты не знаешь всех причин, движущих доктором. — И какие они? Хорошо бы услышать хоть одну! — Я нисколько не оправдываю его, не горячись. И он однажды отправится в ад. Однако у всех мыслящих существ есть причины для поступков, и у него, безусловно, тоже, — вымолвил Коноэ-сан, и я вдруг сообразил, что шеф знает про досье. Судя по виноватому выражению лица Тацуми, он тоже в курсе. Вот и всё. Получается, только мы с Хисокой не заслуживаем доверия? — Ладно, я подумаю о том, можете ли вы снова на свой страх и риск попытаться проникнуть в лабораторию. А сейчас — ступайте. Впрочем, нет. Куросаки-кун свободен, а вы двое задержитесь. Хисока вышел. У меня и так клокотало внутри от случившегося, и когда шеф спросил в присутствии Тацуми, зачем я несколько дней назад проник в информационную базу Мэйфу, меня прорвало. Не помню, что именно я кричал, но, кажется, пытался доказать, будто если бы мы изначально владели всеми данными, то могли бы каким-то образом остановить Мураки и не допустить такого количества убийств. Само собой, шеф и Тацуми в корне не согласились со мной. В итоге, я вылетел пулей в коридор, хлопнув дверью. Оказавшись в одиночестве, прислонился спиной к стене коридора и закрыл глаза. Зачем я пытаюсь убедить кого-то в том, что всё могло быть иначе? Или мне самому хочется в это верить? На губах по-прежнему ощущается едва уловимый аромат свежести. От него кружится голова и слабеют колени. Я уже вдыхал этот аромат прежде на «Королеве Камелии» в каюте для VIP-персон и на палубе, когда Мураки почти поцеловал меня. Тогда я нашёл в себе силы оттолкнуть его. В Киото не смог. Моё тело было полностью в его власти, а я практически не осознавал, что происходит. Потом он сделал длинный надрез на моей груди. Интересно, зачем? Неужели не понимал, что всё равно не сумел бы вложить мне в грудь чужое сердце? У меня слишком высокая скорость регенерации тканей вкупе с такой же скоростью отторжения чужих. Никакой операции по пересадке органов не получилось бы. Мураки не мог не знать этого. Хотя, возможно, он просто собирался взять мою кровь? Его дед часто забирал у меня и много. Кажется, он говорил, будто она исцеляет любые раны, и очень жаль, что её нельзя выкачивать бесконечно. А однажды признался в своём намерении создать какое-то сильнодействующее лекарство… Но эти его слова я уже припоминаю смутно. Проклятие! Я столько уже вспомнил о своём прошлом, что должен ненавидеть всю семью Мураки до конца своих дней! Однако вместо этого сегодня я позволил самому младшему отпрыску этой семьи прикасаться к себе, отвечал на его поцелуи… Что происходит? Не может быть, чтобы я и в самом деле испытывал к Мураки влечение. У меня есть Хисока и… — Цузуки, ты в порядке? Я поднял глаза и увидел стоявшего рядом Тацуми. Щёки невольно стали горячими, будто мой бывший напарник мог читать мысли. — Не волнуйся, — ладонь Тацуми легла мне на плечо, — шеф не сердится. Он отлично понимает, как ты взвинчен. — Да я спокоен, как панда, жующий поутру бамбук! — Скорее, как оголодавший уссурийский тигр. Или бешеный индийский слон. От его шутки мне вдруг стало легче. Выходит, Тацуми не злится? — Слон? — усмехнулся я. — Ну да. О нерадивый ученик из Токио, скажи, какое в Индии есть самое главное священное животное? — заговорил Тацуми с многозначительной улыбкой, изображая интонации старого мастера из буддийского монастыря. Боже, как давно это было… Я некогда сморозил нашему духовному наставнику, в чью общину мы с Тацуми внедрились по заданию шефа, редкостную чушь. Кажется о том, что якобы то ли Кришна, то ли Будда советовал своим ученикам использовать в качестве объектов для медитации белых слонов, потому они с тех пор и считаются в Индии священными животными. За мои нелепые выдумки меня тогда в очередной раз отослали ночевать в пещеру, не дав с собой даже потрёпанного татами. — Значит, помнишь? — голос Тацуми прозвучал на удивление тепло. — Помню. Столько лет прошло! Совместные расследования. Совместно собранные человеческие души. Пунктуальность Тацуми и моя вечная безалаберность. Его экономия на всём, педантичный учёт общественных денег, неумение расслабиться. И моё недовольство его скупостью, постоянное желание где-нибудь надраться, а потом уснуть на его плече в самый неподходящий момент. Тацуми всё терпел безропотно. Никогда ни намёком не выказал ничего, кроме дружеского участия. А потом неожиданно после одного весьма сложного дела, затронувшего судьбы многих людей на Земле, я впервые увидел своего напарника изрядно выпившим и таким беззащитным. Он был сам на себя не похож и наговорил множество вещей, которые я абсолютно не ожидал услышать от него. В нём словно взорвался спящий вулкан. Я не думал, что кто-нибудь вообще может сказать мне такое, тем более во всех отношениях правильный Сейитиро. И я перепугался до смерти. «Ты пошутил. Скажи, что это была шутка, Сейитиро-кун! Другие отношения… Они не нужны ни тебе, ни мне». Лицо Тацуми вдруг посерело и стало похоже на каменную маску. «Извини. Завтра я решу эту проблему. Забудь. И… прости, если сможешь». Он телепортировался в Мэйфу, даже не попрощавшись. Тогда я был настолько ошарашен его признанием, что не обратил внимания на последние слова. На следующий день Коноэ-сан вызвал меня и объявил, что Тацуми отказывается быть моим напарником, ссылаясь на нашу абсолютную несовместимость. Шеф с любопытством спросил, согласен ли я с решением Тацуми или хотел бы пересмотреть его? Я помню, как пересохшими губами вымолвил одно: «Не надо пересмотра». Я предположил, будто Тацуми больше не хочет видеть меня. Ведь я не даже не попытался понять его чувства, поэтому бессмысленно просить об изменении решения. А если бы я тогда набрался смелости поговорить с ним, то о чём? Всё равно я и в мыслях не держал ответить ему взаимностью. Отношения между двумя мужчинами казались мне совершенно невозможными. Тем более неприемлемыми они становились между двумя друзьями или напарниками. Честно говоря, до того дня я, будучи, наверное, изрядным ханжой, не задумывался о том, что такое вообще любовь и можно ли осуждать человека за его чувства. В любом случае побеседовать ещё раз с Тацуми на столь скользкую тему я не пытался. После того случая мне опять долго не удавалось сработаться ни с одним синигами. Пару раз я был вынужден беседовать на тему моей фатальной несовместимости ни с кем во Дворце Свечей. Под испытующим взглядом незримого Графа я ощущал себя настолько неуютно, насколько это вообще возможно. Один раз Граф поинтересовался, каким должен быть в моём понимании идеальный напарник. Я ответил уклончиво. Что-то вроде: «Понятие идеального по природе своей относительно». Сам не знаю, откуда я эту фразу взял. Должно быть, от страха в голове что-то сдвинулось. Графа явно озадачил мой ответ, и больше он ни о чём подобном меня никогда не спрашивал. Эпопея со сменой напарников продолжалась ещё около тридцати лет, пока я не встретил Хисоку, предварительно став притчей во языцех во всем Мэйфу. И только сравнительно недавно снова начал непринуждённо общаться с Тацуми. Я догадывался, что чувства Сейитиро до сих пор не угасли, но даже теперь, когда этот факт меня больше не пугал, возвращаться к старой теме не имело смысла. Однако тема вдруг всплыла сама собой. — Как твои дела с Хисокой? — После Киото всё изменилось к лучшему. — Я рад. Помнишь, когда ты лежал в клинике у Ватари, и я пришёл навестить тебя, ты на мой вопрос, могу ли я продолжать заботиться о тебе, ответил утвердительно. Получается, я тебе не настолько отвратителен, чтобы ты на дух не выносил моё присутствие? — Нет, конечно! — Я все эти годы думал иначе. Решившись, я взял его за руку и твёрдо произнёс: — То, что я сказал тогда… Извини за резкость. Я был молод и не ожидал услышать такое от мужчины! Я потом решил, будто ты меня знать больше не желаешь. Получалось, я «вешал» на тебя свои проблемы, когда мне выгодно было, а в тот миг, когда тебе потребовалось моё понимание, я даже твоих чувств не смог по достоинству оценить! Я долго казнил себя за те слова. Я ведь мог сказать, что ценю тебя, как друга, но не испытываю романтических чувств, однако мои реплики прозвучали так, словно ты мне не нужен… Но это не так! Поверь! — Верю, — лицо Тацуми внезапно просветлело. — Конечно, верю. Он улыбнулся и осторожно провёл рукой по моим взлохмаченным вихрам. — Ну… если когда-нибудь… Только не подумай, я совсем не собираюсь разрушать твои нынешние отношения… но если… Понимаешь? Словом, никогда не бойся прийти ко мне и поговорить начистоту, сколько бы веков ни прошло! Хорошо? Он уходил по коридору, а я смотрел вслед ему и думал, что не заслуживаю его заботы. *** Дома меня поджидал Хисока. По помещению растекался аромат свежезаваренного чая. — Садись, — тихо попросил меня мой напарник, — и постарайся расслабиться. Или поспи. А я подумаю за нас обоих, как лучше завершить это дело. — Не хочешь спросить, чем закончился мой разговор с шефом? — Я же чувствую, что тебе не хочется распространяться об этом. Поэтому выпей чаю и ложись. Я буду рядом. — Спасибо. Я лёг на диван и закинул руки за голову, разглядывая лицо юноши из-под полуприкрытых ресниц. Хисока нужен мне. Как солнце, как воздух… Его тепло и доброта, любовь, отдающая и преданная. И одновременно мне зачем-то нужна страсть, которая таится в Мураки: испепеляющая, полная болезненной агонии — животная страсть без доброты. А ещё исподволь греет мысль о чувствах Тацуми, которые теперь не пугают, наоборот, вызывают светлую радость. Сейитиро не забыл ничего за прошедшие годы. Я сегодня убедился в этом. Милостивый Будда! В голове такая путаница, что дальше просто некуда. Напиться бы, чтобы всё как-то уравновесилось. Нет, нельзя, иначе я подставлю Хисоку. Ладно, когда завершим дело, тогда и напьюсь. Обязательно и всенепременно. *** Отдохнуть толком не удалось. Спустя несколько часов к нам в комнату вломились Ютака, Сейитиро и Гусёу-сины, и все они наперебой начали что-то громко тараторить, заглушая друг друга. Я только спросонья тряс головой, а Хисока протирал глаза, не в силах понять, что происходит. Наконец, ситуация прояснилась. Оказывается, Ватари сумел-таки приготовить вещество, введя которое в организм пострадавших возможно было с некоторым процентом вероятности повернуть вспять процесс трансформации, однако ради этого он вскрыл секретный архив Мэйфу, чем и вызвал справедливое возмущение Гусёу-синов. Бедным птахам пришлось в который раз восстанавливать функционирование компьютерной сети в Энма-Тё, кроме того, они заподозрили, что и до этого перебои с электричеством случались по вине Ютаки. Тацуми же пытался урезонить обе стороны, чтобы разборки не дошли до ушей шефа или того хуже — Энма-Дай-О-сама. В конечном счёте, Гусёу-сины согласились сделать вид, будто ничего не происходит, но только ради пострадавших, которых Ватари пытался спасти. Оставалась лишь одна проблема: как ввести препарат? Тем более, Ватари сообщил, что тем, кто пострадал раньше, потребуется самая большая доза. И вообще, он не уверен, хватит ли на всех той субстанции, что он успел создать. — Наверняка Мураки уже перебросил пострадавших в другое место, либо усилил охрану, — сокрушался Ватари. — Не представляю, как мы их найдём? И тут меня осенило. — Ватари, — задумчиво произнёс я, — ты доверишь мне препарат и инструкцию по его использованию? Собравшиеся в напряжённом молчании повернулись ко мне и с удивлением стали осматривать с головы до пят, будто впервые видели. — Что ты задумал? — опасливо уточнил Ютака. — Куда бы ты ни отправлялся, я пойду с тобой! — заявил Хисока. — Тогда моя задумка наверняка провалится. Прости. Это наш единственный шанс. Я должен идти один. — К нему, да? — охрипшим от волнения, смертельно обиженным голосом спросил Хисока. — Значит, собираешься бросить всех нас и пойти к этому… этому… — Психу? Убийце? Садисту? — поспешно выпалил я. — Мне всё равно, кто он! Если есть хоть один шанс из миллиона спасти тех людей, я их спасу! Они не должны умирать раньше срока! — И что ты пообещаешь взамен?! — Хисока сжал кулаки и сделал шаг ко мне. — Бон, не надо, — Ватари попытался дотронуться до руки Хисоки, но тот быстро увернулся в сторону. — Не трогайте меня! Почему всегда кто-то должен приносить себя в жертву?! Почему?! — Хисока, — не отрываясь, я смотрел в его широко распахнутые глаза, полные гнева и боли. — Прошу тебя, — не беспокоясь о том, что подумают другие, я порывисто обнял его. Он вздрогнул, но не отстранился. — Дай мне спокойно завершить то, что должно быть завершено. Всё скоро наладится, я обещаю, — прошептал я ему на ухо. Хисока медленно разжал объятия, затем отошёл от меня к противоположной стене комнаты, избегая встречаться с кем-либо из присутствующих взглядом. Глухо вымолвил: — Иди, если считаешь своё решение правильным. Я повернулся к Ватари, стараясь делать вид, будто нисколько не переживаю из-за нашей новой размолвки. — Ватари, так ты доверишь мне своё изобретение, чтобы я попытался спасти тех людей? — Да. Всё равно я не представляю другого пути. Идём, я отдам тебе образцы! Спиной я чувствовал, как Гусёу-сины и Тацуми проводили меня такими взорами, словно я собирался вторично ввергнуть себя в пламя Тоды. Мой план, разумеется, имел под собой столь слабые основания для осуществления, что я даже не стал просить одобрения шефа или объяснять суть задуманного кому-то из друзей. Особенно Хисоке. Меня бы сочли умалишённым, ибо всё, на чём я собирался сыграть, были чувства Мураки. Чувства, которых у него предположительно быть не должно. Но я вопреки всему, верил, что они есть. Разумеется, с точки зрения любой здравомыслящей личности, это была абсолютно безнадёжная затея. *** На сей раз я переместился к парадному входу в «Ко Каку Ро» и позвонил в дверь, будто обычный клиент. Мне открыла молоденькая служанка, спросившая, чего изволит господин. Я изъявил желание увидеть её хозяина. Девушка вежливо поклонилась и извинилась, что не может пригласить Мибу-сама, так как он занят. Тогда я велел пойти и передать господину только одно имя: Цузуки Асато. Если Мибу-сама и после этого не пожелает меня видеть, я откланяюсь. Служанка впустила меня внутрь и попросила обождать ответа в комнате для чайных церемоний. Я уселся на циновку перед пустым лакированным столиком и стал ждать, разглядывая какэмоно на стене напротив. За те пятнадцать минут, что я сидел там, кто-то, отодвигая фусума, несколько раз заглядывал ко мне, а затем быстро прятался, хихикая. Наконец, когда я уже отчаялся дождаться хоть кого-нибудь, в комнату вошел Ория. Кивнув головой, он почти бесшумно приблизился к столику и уселся напротив меня. — Итак, — не очень-то вежливо поинтересовался он, — зачем ты снова явился? — Я бы хотел связаться с Мураки. — Кажется, я уже объяснял, что понятия не имею, где он. — Мибу-сан, давайте без лукавства. Я беседовал с Мураки сутки назад, и он признался, что именно вы выхаживали его, пока он не выздоровел, поэтому отпираться бессмысленно. — Если ты встречался с ним, тогда тебе отлично известно его местонахождение. Зачем было приходить сюда? — К сожалению, туда, где находится ваш друг, проникнуть в данный момент невозможно даже для синигами. — И ты хочешь, чтобы я ради тебя связался с ним, вызвал его сюда, чтобы вы могли безопасно пообщаться? — Ория искривил губы в усмешке. — Неужели ты настолько наивен? — Я хочу заставить его передумать, — спокойно произнёс я, и улыбка Мибу-сан исчезла. — Он ведь собирается возродить своего брата, отомстить ему за смерть родителей, а когда месть, наконец, свершится, Мураки покончит с собой, потому что для него больше не останется причин жить. Ему наплевать на ад. Он уже в аду. Кроме прочего, не буду лгать, я рассчитываю спасти людей, которых он держит запертыми в лаборатории. Если ещё не поздно. Помогите мне, пожалуйста! Ория равнодушно пожал плечами. — Те люди мне, откровенно говоря, безразличны. И я не думаю, что после случившегося в Киото даже ты сможешь заставить Мураки передумать. — А я всё же попытаюсь убедить его в том, что есть и другой выход, кроме мести и смерти. Но вот если он очень захочет себя убить, то, безусловно, сделает это. Вам бы хотелось, чтобы ваш друг погиб? Ория бросил на меня заинтересованный взгляд: — А что взамен получишь ты? Спасённых людей, чужих тебе, кстати? — Для меня очень важно вернуть их к нормальной жизни. — А твой юный напарник? Он ведь не избавится от проклятия, пока Мураки жив. Не надо отпираться, я знаю эту историю. Жаль мальчика, но… Тебе бы следовало желать вашему общему врагу скорейшей смерти! — Полагаю, со временем мы найдём способ снять проклятие. А смерти я уже никому не желаю. Я сыт ею по горло. Можете не верить, но я сейчас говорю искренне. Ория долго о чём-то размышлял, а потом тихо произнёс: — Жди, — поднялся на ноги и вышел из комнаты. Сердце моё забилось прерывисто и неровно. Каждая секунда растягивалась в бесконечность, отзывалась внутри тягучей болью. Жгла, будто свинец. Заполняла лёгкие удушливым мраком. Не знаю, как долго я сидел в комнате, пока бесшумной тенью внутрь помещения снова скользнул Ория. Усевшись напротив меня, он некоторое время изучающе смотрел на меня. Я хотел спросить, дозвонился ли он и если да, что сказал Мураки. Десятки вопросов жалили мой мозг, будто рой пчёл, но я благоразумно сдержался. Наконец, Ория вымолвил: — Завтра в девять утра в кафе, где вы встречались впервые. — Спасибо. Он поднялся, и, уже уходя, бросил через плечо: — Надеюсь, мне не доведётся сожалеть о сегодняшнем. Прежде чем я успел что-либо ответить ему, Ория покинул комнату. Стоило ему выйти, как сразу появилась служанка, поклонилась и сказала, что готова проводить меня до выхода. Я уходил, мысленно благословляя этого на первый взгляд холодного, но на самом деле такого справедливого мужчину. Конечно, я не заставлю его сожалеть. Он заслуживает честной игры.