Амулет синигами

— Ты совсем взрослый, — продолжал Асато-сан, с интересом разглядывая меня. Осознание того, что его внимание сейчас безраздельно принадлежит мне, вызывало неизъяснимое удовольствие. — Прошло шестнадцать лет и девять месяцев, — напомнил я. — Так долго?! Но как ты догадался о раздвоении миров и о том, что моя душа внутри амулета? Что с тобой происходило все эти годы? Как тебе удалось освободить меня? — Ты слишком торопишься, — засмеялся я. — Предлагаю позавтракать, а потом мы поговорим. Но он не хотел ждать. — Мураки-сан, скажи, по моей вине мир оказался под угрозой разрушения?! Моё перемещение разделило его? С чего вдруг столь официальное обращение? — Нет. Ты попал из будущего своего мира в прошлое этого после того, как миров стало два. Ватари-сан утверждает, был ещё один путешественник, о котором мы ничего не знаем. Его перемещение и раскололо единый пространственно-временной континуум. — Ещё один, — повторил Асато и вдруг глаза его округлились, когда он осознал вторую часть сказанного. — Ты знаком с Ватари-сан?! — С обоими, если быть точным. В твоём мире знакомство произошло случайно. В этом — нас познакомили, чтобы мы могли обмениваться информацией. — Ты побывал в мире, откуда я родом?! — А также в Генсокай и в замке Несотворённой Тьмы, где двойникам можно встречаться, не создавая парадоксов. Именно там я впервые увидел лорда Эшфорда. Мы с ним играли в техасский холдем. — В голове не укладывается… Как ты выдержал эту встречу? — поёжился Цузуки. — Я понятия не имел о том, кто он. Уверяю, эту историю лучше слушать на сытый желудок. — У меня впервые в жизни пропал аппетит, Мураки-сан. Неправильные привычки надо искоренять, пока они окончательно не утвердились. — Пару минут назад ты обращался ко мне по имени. Меня это вполне устраивало. Он растерялся, поняв мой намёк. — Ты бы хотел, чтобы я называл тебя по-прежнему? — Угадал. — Но ты вырос и… — Я так сильно постарел? Мой вопрос вызвал у него едва приметную улыбку. — Конечно, нет. — Тогда в чём дело? Я тот же, что и раньше. Больше ему возразить было нечего. — Хорошо… Кадзу-кун. Но скажи, что случилось с нашими мирами? Люди в опасности? — На данный момент нет, однако чтобы это положение вещей не изменилось, нам придётся противостоять опасным противникам. Давай сначала ты перекусишь, обустроишься в одной из комнат… — Зачем? — насторожился Асато-сан. — В конце концов, теперь здесь твой дом. До августа одна тысяча девяносто девятого года. Ты стал духом-хранителем амулета, и теперь до дня Апокалипсиса мы связаны. Твоё сознание по-прежнему подчиняется талисману. К моему сожалению, я не сумел полностью освободить тебя. — О чём это ты? Наверное, надо было подготовить его… Теперь поздно. — Рубин вынуждает тебя защищать мою жизнь. Именно поэтому ты едва не погиб, спасая меня от Энмы, и вытащил вчера из подземелья лорда Артура. Помнишь? Он испуганно отшатнулся. — Прости. Мне надо побыть одному. — Подожди! Асато-сан исчез. «Хозяин, а я вас предупреждал, — злорадно вымолвил амулет. — Учтите, я понятия не имею, где теперь разыскивать Цузуки. Не исключено, что вы его в следующий раз увидите не раньше августа будущего года». Не остановится ни перед чем, лишь бы вывести меня из равновесия. Я сделал вид, будто меня совершенно не взволновало сказанное. — Если мой хранитель пожелает не видеться со мной — это будет его выбор. «Вы никогда не сожалеете о своих решениях?» А он учится. Знает, куда больнее ударить. — Я заранее просчитываю все варианты, допуская и маловероятные исходы. Сожаления меня почти не посещают. «Вот как?» Интересно, существует ли заклинание досрочного уничтожения абсолютного амулета? Я старался терпеливо дожидаться возвращения Цузуки, убеждая себя в том, что моему хранителю нужно время осознать случившееся. Я бы на его месте поступил так же. Однако сердце грызли неотвязные кровожадные монстры досады, в наличии которых не хотелось признаваться даже себе самому: «Он мне не доверяет. Он отвергает меня. Я ему чужой». *** Асато-сан позвонил в дверь спустя четыре часа. Когда я открыл, он стоял, прислонившись к притолоке: — Я пришёл сказать: кто бы ни был виноват в разделении миров, я тоже приложил к этому руку и не имею права оставаться в стороне. Я помогу вернуть всё в исходное положение, но не останусь здесь, а найду работу и буду снимать жильё. — И чем, интересно, тебе не угодил мой дом? — стараясь сохранять невозмутимый вид, спросил я. — Не хочу стеснять тебя. Без сомнения, дело в другом. И мне только предстоит выяснить настоящую причину. — В пятнадцатикомнатном доме ты меня в принципе стеснить не можешь, но не буду настаивать. А пока — проходи. Повторю прежний вопрос: ты голоден? — У меня в кармане оставалось немного денег. Их хватило на кусок яблочного пирога и чай. — Кусок пирога за последние шестнадцать с лишним лет? Маловато. Он упрямо молчал. — Итак, — подытожил я, — голодным я тебя точно никуда не выпущу. Иначе ты будешь бродить по Токио в предсинкопальном состоянии, пока не свалишься где-нибудь, а мне придётся вытаскивать тебя из полицейского участка, либо из больницы. У меня нет времени на такие глупости. Идём. Я привёл его в столовую, где нас дожидались салат с мидиями, лосось под соусом терияки, горячий удон и говядина с овощами. — Ешь, — непререкаемо заявил я. — Отговорки не принимаются. Асато-сан кинул на меня удивлённый взгляд, но я уже понял: отказаться от предложенного он не сумеет. Никогда не думал, что такое удовольствие может доставить наблюдение за тем, как кто-то насыщается, сидя за твоим столом… Когда Цузуки покончил с основными блюдами, я поставил перед ним десерт. Сияющие глаза Асато, открывшего коробку с пирожными, удовлетворили мою потребность в восхищении на сто лет вперёд. Так ребёнок смотрит на долгожданный подарок, о котором мечтал всю жизнь: — Это… мне? — Да. Небольшой сюрприз из недавно открывшейся кондитерской Пьера Эрме. Думаю, здесь достаточно взбитых сливок, — и пояснил в ответ на его изумлённый взгляд. — Помнишь свой сегодняшний сон? Считай это компенсацией. — А ты? — Я равнодушен к сладкому. Тебе повезло: они все твои. Лицо моего хранителя порозовело. Поразительно, до чего легко он смущается… Учитывая количество прожитых лет, он должен с безразличием взирать на столь незамысловатые дары. Я, например, потерял способность удивляться подобным мелочам лет в восемь. А снова обрёл сегодня, наблюдая за тем, с какой жадностью Асато-сан уплетает пирожные, нахваливая мастерство иностранного кулинара. Наконец, он проглотил последнюю крошку и откинулся на спинку стула: — Я в раю, но, право, не стоило так тратиться! — Разве десерт был невкусным? — Что ты, восхитительным! Но я ведь злосчастный наркоман — не могу остановиться, пока не съем всё сладкое, находящееся в поле зрения. Впрочем, смерть от обжорства мне не грозит, а вот страдания от несварения желудка вероятны. Проблема вырисовывалась серьёзная, но поправимая. — Слышал про флавоноиды? Он отрицательно покачал головой. — Это группа водорастворимых фенольных соединений, участвующих в метаболизме растений. Виноградное вино расщепляет жиры, поскольку содержит антоцианы… — Помилуй, Кадзу-кун! — простонал Асато. — Не надо терминов! — Я к тому веду, что некоторое количество вина могло бы облегчить твои страдания. Хочешь провести ревизию моих запасов? — Нет!!! Только не показывай, где у тебя хранится спиртное! Странная реакция. Кажется, первоначально заявленная проблема не является единственной. Сейчас попробую выяснить, в чём дело. — Какие-то сложности с алкоголем? — Наоборот, всё проще некуда. Подчас мне легче отравить собственный мозг, чем пытаться принять трудное решение. — Ты напивался? — Часто в хлам, — покаянно вздохнул мой хранитель. Оказывается, мне долгие годы удавалось идеализировать его образ, не допуская и мысли о существовании в нём малейших изъянов, а теперь мой темнокрылый ангел начал обретать человеческие черты… Я тихо посмеялся над собой. Мы с Асато-сан, похоже, оба остались детьми, каждый по-своему. — Что ж, — усмехнулся я. — Тоже выход, до определённой степени эффективный. А мне сарказм заменяет спиртное. Им можно отравить всё население Канто, но я пользуюсь ядом для лечения пациентов, вводя его внутривенно в микродозах. В этом и заключается моё ноу-хау, обеспечивающее высокий процент выздоровления больных. Цузуки заулыбался, но вдруг стал предельно серьёзен. — Расскажи про амулет, — попросил он. — Ты ведь обещал. И я поведал о том, как рубин попал ко мне в руки, рассказал о своих попытках выяснить информацию о талисмане и о встрече с ответственным секретарём Энма-Тё. — Твой коллега готов был выкупить рубин за любую сумму. Я отказался. Тацуми-сан не вызвал у меня тогда доверия. — Он предлагал за амулет любую сумму? — не поверил Цузуки. — У тебя преданные друзья, Асато-сан. Щёки моего хранителя залились краской. — Даже не верится… Наш секретарь, педантично учитывающий каждую йену, — пробормотал он. — Но каким образом Тацуми тоже очутился здесь? — Отправился следом за тобой на другой машине времени, по словам Ватари-сан. Правда, до некоторых пор никто из нас понятия не имел, что миров стало два, пока я вплотную не столкнулся с леди Эшфорд. Имя Лилиан подействовало неожиданным образом. Асато-сан вскочил на ноги, едва не опрокинув стул. — Эта женщина приходила к тебе?! Зачем?! — Предложить взаимовыгодное сотрудничество, а на самом деле пыталась завладеть амулетом. Если уж говорить начистоту, я успел пообщаться с обеими прекрасными дамами. Здешняя Лилиан сохранила относительно адекватное восприятие реальности. Правда, она страдает ретроградной амнезией из-за действия Ока, и трудно сказать, что вытворит, когда к ней вернётся утраченная память. Я бы ей не доверял, как и её двойнику. — Лилиан из моего мира носит на груди кинжал, называемый Демоническим Оком, — промолвил Асато. — Так и есть, — подтвердил я. — В рукояти кинжала — лунный камень, а в нём… — он стиснул зубы. — Полагаю, душа лорда Артура, за чью свободу уплачено жизнями сотен людей, — закончил я фразу и пояснил. — Мой братец Саки возродился в другом мире в семье Эшфорд-сан и рассказал многое о лорде и его милейшей «супруге». — Шидо Саки был воскрешён?! — Эту заразу так просто не убьёшь. У него, как у кошки, девять жизней, — мрачно пошутил я. — К его перевоплощению приложила руку чета Эшфорд. Так Асато-сан узнал историю Микако-сан, Рэндзи, книги О-кунинуси и замка Несотворённой Тьмы. — Каково это — встретиться со своим вторым «я»? Что ты чувствовал? — заинтересовался он. Я задумался. — Лорд Артур воспринимался мной, как абсолютно посторонний человек, который, правда, откуда-то знает всю мою подноготную. Не слишком приятное, выворачивающее душу ощущение. — Прости! — неожиданно выпалил Цузуки. — За что? — искренне удивился я. — Я рассчитывал навсегда стереть прошлое, а получилось — хуже некуда! — Ты зря казнишь себя. Я вполне доволен судьбой. — Но этих событий не должно было произойти! Я надеялся, что вы все начнёте жить иначе! А в итоге ты едва не погиб от руки этой ужасной женщины, Вселенная вот-вот развалится на части, Энма-Дай-О-сама продолжает строить планы по захвату власти на Земле, мой напарник в коме, а коллеги считают, будто я всех предал, сбежав неизвестно куда! — Куросаки-кун здоров, — успокоил я его. — Здоров?! — не поверил услышанному Цузуки. — Проклятие снято. Я уничтожил его с помощью амулета, когда находился в Мэйфу твоего мира. Глаза Асато-сан наполнились слезами. — Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен, Кадзу-кун, — голос его задрожал и сорвался. — Я никогда этого не забуду. По просьбе Цузуки я подробно рассказал, каким образом мне удалось снять проклятие. И поймал себя на том, что радуюсь вместе с ним. Странно, Куросаки-кун из другого мира был мне до недавних пор глубоко безразличен, но вот я говорю сейчас о нём, и мне вроде не наплевать, что он поправился. — А про Хисоку из этого мира ты что-нибудь знаешь? Он с такой надеждой смотрел в мои глаза… Я не сумел притвориться, будто не в курсе. — Парень попал в аварию вместе со своей кузиной Фудзивара Асахиной по дороге из Ниигаты в Токио. Я оперировал его полгода назад. — Он выжил?! — Если бы умер, я бы утратил самоуважение. Куросаки-кун выписался из клиники Дайго в марте и уехал с кузиной и её новорождённой малышкой в Харадзюку. Эти подробности сообщила пару недель назад Чизу-тян во время одного из наших телефонных разговоров, вспомнив о том, что некогда я интересовался судьбой юноши. Про историю с кражей денег я решил не упоминать. По словам Чизу, Куросаки Нагарэ ещё в январе забрал заявление из полиции. Незачем понапрасну беспокоить Асато. Но внимание Цузуки привлекло другое. — У Фудзивара-сан есть дочь? — Да, Асахина родила ребёнка вскоре после автокатастрофы. — А… кто отец? Я пожал плечами, давая понять, что мне такие подробности неизвестны. — Могу сказать лишь, что Асахина сбежала из дома, уже будучи беременной, и Куросаки-кун скрывался вместе с ней всё это время. — Значит, в этом мире он не одинок, — с облегчением выдохнул Цузуки и добавил. — Я твой должник, Кадзу-кун. — До августа девяносто девятого года? — уточнил я. — До дня разрушения Вселенной, — улыбнулся он. Я поймал себя на том, что его благодарность невероятно греет душу. — А мой двойник? — осторожно поинтересовался Асато. — Ты встречал его? — Уверен, что хочешь знать правду? — Судя по всему, не произошло ничего хорошего. — Точно. — Всё равно скажи. — Его душа принадлежит Оку с 1926 года. Он дух-хранитель Эшфорд-химэ. — Как этой женщине удалось обмануть его?! — ахнул Асато. — Сумела заморочить ему голову своими сказками о лучшем мире, полагаю. Учитывая, что Цузуки-сан был болен и не вполне отчётливо воспринимал происходящее, ей не потребовалось много усилий. Твой двойник и сейчас человек, но его тело и душа привязаны к Оку. Единственный утешительный факт: кажется, Лилиан-химэ любит его и собирается освободить. — Сложно поверить, что она способна любить кого-то, — печально вымолвил Цузуки. — И я сомневаюсь, хотя её беспокойство о твоём двойнике выглядело искренним. Впрочем, я бы не стал слишком обольщаться. Затем я поведал оставшуюся часть истории, исключив только эпизод с платой «эмоциями и кровью». Не нужно ему знать такого. Это моё личное дело. — Просто невероятно, — прошептал Цузуки. — Ты догадался, как обойти правило о человеческих жертвах. Ты молодец! Определённо, я глубоко неравнодушен к его мнению о моей персоне. — У меня не оставалось выбора. Отправься я по стопам леди Эшфорд, то закончил бы, либо как она, либо как её двойник. Оба исхода мне категорически не приглянулись. Амулет говорил, что эмоции людей, находящихся на пороге смерти, дают ему питание. Однако нигде не было сказано, обязательно ли человеку умереть, чтобы талисман получил желаемое. Я подумал, люди могут продолжать дарить энергию, вернувшись к жизни. Пребывание на грани делает душу сильнее. Не будь я хирургом, подался бы в пожарные или спасатели, но достал бы нужное количество эмоций. — Ты так старался спасти меня… Почему? — После всего, что ты сделал для меня и моей семьи, я не мог позволить тебе оставаться марионеткой амулета. Для меня сама мысль об этом была непереносима. А ты? — моё сердце беспокойно заколотилось. — Я с той самой ночи собирался узнать: почему ты спас моих родителей? Лорд Эшфорд проклял твоего напарника, убивал людей. А ты ради убийцы пошёл на такое? Асато-сан некоторое время смотрел на меня, и невысказанные слова готовы были сорваться с его губ. Потом он отвёл взгляд в сторону. — Хотел исправить содеянное. Надеялся изменить мир к лучшему, сделать так, чтобы Эшфорд-сан лишилась своего хранителя и не смогла больше никому причинить зла, чтобы Хисоку не прокляли, а Цубаки-химэ и другие остались живы. Я попытался уравновесить тьму, в том числе некогда созданную мной … Но, наверное, не преуспел, а просто усугубил ситуацию. Итак, он отправился сюда ради спасения жертв лорда Артура и ради Куросаки-кун. Что ж, это вполне в его духе. Только вот почему я ощущаю столь сильное разочарование, будто меня обманули в лучших ожиданиях? — А теперь, зная о последствиях, ты бы сделал то же самое? Он улыбнулся. Светло и спокойно. — Да, Кадзу-кун. Твоя душа не изувечена. Это с лихвой искупает все мои ошибки. От недавней горечи и раздражения не осталось следа. А потом горло и глаза обожгло непривычно, резко, нестерпимо. Что за нелепая реакция? Я не плакал много лет. С чего накатило сейчас? Совладав с собой, я попросил: — Могу я теперь услышать твою историю, Асато-сан? Взгляд Цузуки стал потерянным, как в тот миг, когда я сообщил о неразорванной связи с амулетом. — И… что тебя интересует? — Всё. Где ты родился? Как звали твоих отца и мать? Казалось, я выбрал нейтральную тему для беседы, но ошибся. — Хикару-сан и Акеми-сан, — неохотно заговорил Цузуки. — Мы жили в Коива. Этот городок с 1937 года стал частью района Эдогава в Токио. Правда, наша семья не дожила до этого дня. Первым умер отец, потом мама … Извини, — он вдруг прервал самого себя. — Можно не трогать мою семью? Я идиот. Тацуми-сан говорил, что в прошлом Асато случилось нечто ужасное, а я… Вспомнил лишь после того, как спросил. Но о чём он пожелает говорить? Внезапно я осознал, что вся жизнь моего хранителя была чередой трагических событий. Клиника Юкитаки Мураки, суицид, Мэйфу — всё наполнено воспоминаниями о смерти и боли. И стоит ли моё удовлетворённое любопытство того, чтобы он причинял себе страдания, рассказывая о давно минувшем? — Ты меня прости, — я положил руку ему на плечо. — Не надо ничего говорить. Я понимаю. — Мне пора, — заторопился Асато, поднимаясь из-за стола. — Не хочу злоупотреблять гостеприимством. При мысли о том, что он опять уйдёт — не важно, на час, на день или на год — всё внутри перевернулось. Я понял, если сейчас он попробует телепортироваться, я прикажу амулету задержать его, если пойдёт к дверям, встану на его пути. Опять ждать неизвестно сколько невыносимо. Но мне удалось остановить Асато гораздо менее радикальным способом. — Как думаешь, — спросил я ему вслед, — стал бы я извлекать твою душу раньше срока, если бы считал тебя обузой? Если бы думал, что ты мне здесь помешаешь? Не проще ли было продержать тебя в рубине до следующего года и лишь потом освободить? Он медленно обернулся и с каким-то новым выражением взглянул на меня. — Но ты освободил. — Верно. — Раньше на целый год. — Да. — Кадзу-кун, зачем? «Хороший вопрос. Я и сам хотел бы знать, в чём дело, но стоит задуматься, и внутри возникает такая путаница, что страшно браться за самоанализ. Я с детства не привык теряться в собственных мыслях, а именно это со мной с некоторых пор и происходит». — Кто-то должен помогать справляться со всякой нечистью, мечтающей захватить мир, — отшутился я, думая, что юмор немного подбодрит его и заставит продолжить беседу, но Асато вдруг тяжело облокотился о край стола: — Мне тут не место. Я должен был умереть, а вы все жить нормальной жизнью. Ты, Хисока, Тацуми, Ватари! Но от меня одни проблемы. Даже воспользовавшись машиной времени, я не сумел изменить прошлое! Я неудачник. — Неудачник? — я приблизился к нему и встал так, что наши плечи почти соприкоснулись. — А я тогда кто? Ошибка природы? Ох, Асато-сан… От его кожи, как ни странно, всё ещё слегка пахло корицей, а я стоял рядом, вдыхая этот едва уловимый аромат, и думал: «Да, вот такой, сомневающийся, похожий на ребёнка, импульсивный и легко поддающийся эмоциям ты мне и нужен. Видит Бог, пусть я до конца не понимаю, зачем, но никуда ты не уйдёшь, пока я не разберусь. Всё равно никто другой не будет ждать тебя так, как я». *** Из трёх свободных спален Асато-сан выбрал самую скромную — с единственным шкафом и душевой кабиной. В этой комнате никто и никогда не ночевал. По моему мнению, она годилась лишь на то, чтобы проверять себя на устойчивость перед приступами клаустрофобии. Но Цузуки согласился остаться в моём доме с условием, что будет жить именно в этой комнате и, как только найдёт работу, сразу съедет, а я не буду ему препятствовать. Я пообещал, хотя выполнять клятву не держал и в мыслях. Убедившись, что на сегодня бегство и самоедство отменяются, я привёл моего дорогого гостя в другое крыло дома. Там располагался домашний бассейн с подсветкой, автоподогревом и гидромассажем. Мой личный рай, куда до сего дня не было входа никому. Асато-сан остановился на пороге, ошеломлённо разглядывая полусферический зеркальный потолок, в котором отражалась зелень колумней, оплетавших стены, свисающие светло-розовые фонарики мединилл и изящные листья драцен и юкки. — Что же ты? — слегка подтолкнул я его в спину. — Заходи. Тебе понравится. Цузуки нерешительно переступил с ноги на ногу. — Это потрясающе, но… тут разве нет ширмы? — А от кого закрываться? — я включил наполнение ванны и начал объяснять. — Видишь, на пульте кнопки, регулирующие температуру воды? Тут гидромассаж. Здесь — освещение, регулировка громкости музыкального центра и встроенный пульт от телевизора. Ты можешь управлять всей комнатой, не выбираясь из ванны. И — да, не беспокойся, я уйду, — засмеялся я, заметив обеспокоенный взгляд, брошенный в мою сторону. — Понимаю, что в моём присутствии расслабиться не получится. Но если соскучишься — зови. Составлю компанию. Он вспыхнул до корней волос. Я в очередной раз позабавился его реакцией. Всё постепенно входило в нормальное русло. Беспокоило лишь одно: через три часа должны были наступить сумерки, а с ними вернуться и моя плата. Я с опасением размышлял над тем, как мне скрывать от Асато-сан свои симптомы. Он ни в коем случае не должен знать, чем ещё я расплачиваюсь с амулетом, иначе опять начнёт винить себя. По счастью, спустя два часа мой хранитель уже крепко спал, взяв с меня слово, что завтра я обязательно позволю ему поговорить с Тацуми. *** Едва услышав голос Асато-сан по телефону, ответственный секретарь Энма-Тё бросил все дела, если таковые у него имелись, и переместился ко входу в мой дом. Я оценил его деликатность. Уверен, ему до смерти хотелось сразу оказаться в гостиной. Он ворвался в холл, как смерч, едва не сбив меня с ног, и кинулся обнимать Цузуки, смущённого до крайней степени таким несолидным поведением коллеги. — Жив!!! Цел!!! — кричал Тацуми, плача и смеясь одновременно. — Мураки-сан, у вас получилось!!! Ей Богу, получилось!!! Кажется, в эту секунду он готов был отпустить все грехи не только мне, но и лорду Артуру. Судя по ошарашенному лицу Асато-сан, он никогда прежде не видел своего друга в таком состоянии. К сожалению, я не имел возможности дождаться завершения приступа эйфории у Сейитиро-сан и принять участие в дальнейшей беседе. Мне необходимо было уезжать. Попросив Тацуми не разрушать дом в моё отсутствие, я отправился в клинику. *** По дороге мне позвонила Чизу-тян и сообщила о девочке с тяжёлой черепно-мозговой травмой, несколько минут назад поступившей в одну из муниципальных больниц. Я ответил, что не могу оставить пациентку, которая уже рассчитывает на меня, и чьё состояние не намного лучше. Моя подруга повесила трубку. Она всё отлично понимала. Каждый из нас нёс ответственность в первую очередь за пациентов своей клиники. Но та девочка не выходила у меня из головы. После операции я позвонил Чизу и узнал, что ребёнок скончался. «Хозяин, вы расстроены?» — неожиданно заговорил амулет, пока я сидел в машине, досадуя на то, что нельзя незаметно оторвать одну руку от руля и закурить. Самый оживлённый перекрёсток. Нет, не выйдет. — Тебе-то какое дело? «Могу дать совет: если надо вернуть к жизни умершего, можно взамен забрать другую жизнь». — Ты о чём? «Я воскрешу девочку, но заберу вместо неё кого-то на ваш выбор. Только не демона и не мага, а обычного человека. Вы согласны?» — Что за чушь ты несёшь? «Вы отказываетесь?» — А разве это не очевидно? Я никогда не соглашусь на такое. «Зря. В мире живут и здравствуют миллионы бесполезных душ, которым давно пора на покой. Алкоголики, наркоманы, бездельники, даром прожигающие жизнь. Преступники, умственно отсталые, инвалиды, навсегда прикованные к постели. Почему бы не взять одного из них?» — Любопытно, — спрашиваю, — кто постоянно заставляет тебя подталкивать меня к самой черте? Кажется, ты говорил, будто освободился от влияния Ока? «Око здесь ни при чём». — Кто же воздействует на тебя? «Вы», — спокойно ответил амулет. Что ж, верно. Каждый из нас свой собственный ближайший друг и худший враг. Мы живём над невидимой пропастью, балансируя, словно эквилибристы… *** Вернувшись, я обнаружил, что ни Тацуми, ни Асато-сан нет дома. Никакой записки тоже не обнаружилось. Амулет едко отметил, что «ему хранитель в таких мелочах не подконтролен». Я нервно метался по комнатам, пока не столкнулся в холле нос к носу с Асато-сан. — Где ты был?! Я спросил это таким тоном, что мой хранитель застыл на месте. — С Тацуми, — растерянно отозвался он и быстро заговорил, словно оправдываясь. — Мы посидели в кафе. Он познакомил меня с Ватари-сан и с леди Лилиан. Ты прав, эта женщина другая. Она способна сострадать. И она обрадовалась нашей встрече! Расспрашивала о Мэйфу и о Генсокай. Похоже, Эшфорд-сан и в самом деле испытывает какие-то чувства к моему двойнику. Знаешь, я подумал, а, возможно, та, которая живёт в моём мире, не безнадёжна? И я нашёл работу! С завтрашнего дня приступаю. Буду продавцом в кондитерской, а там вдруг подвернётся что-нибудь другое? — и тут он заметил, как я смотрю на него. — Что с тобой, Кадзу-кун? Я молча прошёл в гостиную и тяжело опустился в кресло. Цузуки последовал за мной. Мне было неловко за свою несдержанность. — Извини, трудный день, — наконец, заговорил я, видя, что он по-прежнему стоит и ждёт. — Я разволновался, когда не застал тебя здесь. Подумал Бог весть что, будто на тебя напали, похитили… И ещё проклятый амулет вздумал острить. А ты, между прочим, мог бы оставить записку! Разумеется, это не оправдывает мою резкость. Я сорвался, прости. — Да всё в порядке, — махнул рукой Цузуки. — Я не предполагал, что ты будешь волноваться. — А я волновался. Как идиот. Моя последняя фраза вызвала у него улыбку. — Неправда, ты вовсе не идиот, а лучший в Японии хирург. — Если бы, — я невольно вздохнул. — Лучший никому не позволяет умереть. — Что произошло? Он присел передо мной на корточки, заглядывая снизу в лицо. Неожиданно для себя я рассказал ему обо всём, в том числе о гадких предложениях амулета и о собственных сомнениях. И стало легче. Цузуки погладил мою руку, лежавшую на подлокотнике кресла. — Ты же не мог бросить другую пациентку… — В том-то и дело. Одна из них в любом случае осталась бы на операционном столе! Безвыходная ситуация. — Я сам находился однажды в таком замкнутом круге. — Когда? — вскинул я голову. — До того, как переместился сюда. Так я узнал об их встрече с Лилиан Эшфорд в церкви Оура в девяносто девятом году альтернативного мира, о тайных планах Энмы и о контракте, заключённом некогда моим хранителем с Владыкой Мэйфу. — А всё-таки ваш шеф что-то знает об этой женщине, — отметил я. — Ты считаешь? — Асато пристроился напротив меня на журнальном столике, скрестив ноги и упираясь ладонями сзади в столешницу. — Я сопоставляю факты. Как мне кажется, Лилиан-сан действительно его родственница, просто он забыл. Или ему помогли забыть. Есть шанс, что шеф Коноэ из этого мира помнит больше, но с ним может пообщаться только Ватари-сан. — Стоит попросить его. — Непременно. Я поймал себя на том, что уже некоторое время беззастенчиво разглядываю очертания его тела, угадывавшиеся под тонкой тканью рубашки. Даже доступное взору открывало простор многочисленным нескромным фантазиям. Впрочем, когда это мои мысли при взгляде на чью-то красивую фигуру были невинными? Никогда. Со времён старшей школы. Стоит прекратить, не то Асато сбежит отсюда раньше, чем получит первую зарплату. Я поднялся с места. — Надо заняться организацией центра подготовки высококвалифицированных хирургов для проведения сложных операций. Раньше я об этом не задумывался, но теперь пришёл к выводу, что кроме «скорой» ещё кто-то должен оказывать помощь в экстренных случаях. Правда, судя по всему, спонсировать это начинание придётся мне. Асато соскочил на пол, восхищённо глядя на меня. — Ты действительно собираешься так поступить? — Это пока лишь планы. Подготовка потребует много времени. Талантливые врачи открывают собственные клиники или уезжают за рубеж. Собрать их под одной крышей будет непросто. Большинство откажется от этой идеи. — Но кто-то и согласится! — Надеюсь. Его пальцы коснулись моего плеча. — Я верю в тебя. *** Через четыре дня Цузуки уволили из кондитерской за то, что он перепутал заказы и разбил дорогую посуду. Стоимость двух кофейных чашек и тарелки оказалась в точности равна плате за отработанные дни, поэтому мой хранитель не получил ровным счётом ничего. Я постарался внушить Асато, что небеса не разверзлись, да и планета не сошла с орбиты от случившегося, но он воспринял свою неудачу весьма болезненно. К спиртному не прикоснулся, однако в огромных количествах заваривал и пил крепкий чай. Я видел, каких усилий ему стоит удержать себя от наикратчайшего пути к забвению. На следующий день в моём графике значились две полуторачасовые операции. Вернувшись из клиники, я усадил Цузуки в машину едва ли не силой и отвёз в Аояму к своему парикмахеру, а затем, несмотря на его отчаянные протесты, приобрёл ему мобильный телефон, заказал в ателье костюм и несколько рубашек, а на обратном пути купил две пары ботинок. Мой хранитель всю дорогу мрачно молчал, а потом буркнул: — Я верну долг. — А я подожду, сколько необходимо. Сказал бы я ему, что никакого долга за ним не значится, но опасался задеть самолюбие Асато. На его месте я бы тоже чувствовал себя не лучшим образом. Он попал в чужой мир, жил не в своём доме, не имел возможности купить еду и одежду. Ситуация — хуже не придумаешь. Меня разрывали противоречивые желания. С одной стороны, я хотел, чтобы Цузуки нашёл себе работу и получил материальную независимость. С другой стороны, я опасался, что он в таком случае вскоре покинет мой дом, и от этой мысли неприятно сосало под ложечкой. *** Прошло меньше недели, а я стал зависим от его присутствия и удивлялся самому себе. Мужчина, с которым я был фактически знаком всего несколько дней, жил под одной крышей со мной, пользовался моей столовой и гостиной, а я не только не чувствовал желания поскорее избавиться от него, но, наоборот, ловил себя на мысли, что хочу продлить его пребывание здесь. Мне нравилось смотреть на него. Просто сидеть рядом и наблюдать за тем, как он завтракает, звонит по телефону, наливает чай, размышляет о чём-то, ищет в газете очередное объявление или пытается быть полезным мне. На восьмой день мой хранитель решил порадовать меня ужином. Я догадался об этом, войдя в дом и с порога ощутив интенсивный запах чего-то подгоревшего. Асато сидел за большим столом в кухне и виновато улыбался, безуспешно пытаясь оттереть руки полотенцем. Перед ним на огромном блюде возвышались пласты пережаренного мяса, а на прозрачном стеклянном поддоне я заметил бесформенный блин непередаваемого оттенка. — Это сырный пирог, — уныло пояснил Цузуки, проследив за направлением моего взгляда. — Точнее, я планировал сделать его. Даже взял рецепт у твоего повара. Харада-сан помогал мне советами и ушёл, лишь когда осталось всё допечь и вынуть из духовки. Прости, я безнадёжен. Любая вещь, к которой я прикасаюсь, разрушается. Он выглядел таким удручённым, что смех замер у меня на губах. — Боги Смерти и не обязаны уметь готовить. Я сам виноват, что до сих пор не нашёл тебе подходящего занятия. Отмывай руки, и будем исправлять ситуацию: пожарим и испечём всё заново. — Ты… умеешь готовить?! Ради возможности ещё раз увидеть восхищение в его глазах, я готов был бы стерпеть не только сгоревший пирог, но и полностью обугленную кухню с раскуроченной бытовой техникой. — Умею, но обычно на это не хватает времени, вот и нанял повара. Иди в ванную, а я положу мясо на разморозку. Будет у нас и пирог, и жаркое. Спрашивается, зачем я пытаюсь строить из себя Мистера Совершенство? Наверное, оттого, что моему самолюбию бесконечно льстит, как он смотрит на меня в такие моменты. Только вот одна проблема: в последние пару дней тело самопроизвольно выходит из-под контроля, стоит вспомнить его взгляд, и то, как он произносит моё имя. Едва удерживаю себя от желания прижать его к ближайшей стене и целовать до исступления, до боли в губах, пока он не запросит пощады, а потом … Довольно. Завтра же выберу себе хорошее болеутоляющее, чтобы не ныли шрамы на спине, и куплю снотворное. *** Когда Цузуки вернулся, я возился с мясом, разделывая его на ломти. — Признавайся, как больше любишь: по-французски, по-гречески или побыстрее? — поинтересовался я и, обернувшись, увидел, что мой хранитель интенсивно краснеет. — Н-не знаю, — пролепетал он. И тут я осознал двусмысленность вопроса. — Собственно, я хотел узнать, каким способом лучше приготовить мясо? Асато-сан с облегчением засмеялся. — На твой выбор. Теперь мне захотелось его подразнить, и я медленно произнёс, стараясь придать голосу соблазнительные интонации: — Обожаю по-французски. И наслаждаться каждым прикосновением горячей, истекающей соком плоти к языку. Асато-сан поперхнулся воздухом, а я удовлетворённо улыбнулся. Эта невинная шалость подарила мне ненадолго чувство внутреннего равновесия. Когда всё было готово, и мы уселись за стол, я вдруг обнаружил, что испытываю неодолимую потребность касаться его пальцев, когда он передаёт мне соль, стакан с водой или сок. Кажется, болезнь перешла в следующую фазу. По завершении ужина я встал из-за стола, поставив себе довольно скверный диагноз и запретив даже думать о том, чтобы покончить с симптомами наиболее очевидным путём. Фантазии о нём — это мои личные проблемы. Я не буду втягивать Асато-сан в то, что ни в коем случае хорошо не закончится для нас обоих. Он эмоционален, впечатлителен, переживает из-за любого пустяка. Наши отношения и неминуемый разрыв станут для него серьёзным ударом. Ему нужен надёжный партнёр. Не такой, как я. Пожелав Цузуки спокойной ночи, я отправился в спальню, но заснуть удалось не скоро. Я ворочался с боку на бок. Тело не желало сдаваться и требовало то, что с какой-то радости посчитало своим. Ладно, этот вопрос решить легко. Примитивная потребность, которую довольно просто удовлетворить. Я давно не был с женщиной. Пора исправить это упущение. Завтра встречусь с Огава-сан, и стресс, как рукой снимет. *** Огава Мию, единственная дочь финансового магната господина Озэму, владелица развлекательного центра и нескольких жемчужных ферм на Сикоку, для меня всегда была свободна. В прошлом году в феврале её бесценный родитель перенёс операцию по замене сердечного клапана в моей клинике, а буквально через день эта красотка заявилась ко мне в кабинет в одном плаще, накинутом поверх обнажённого тела. Она была неистова, изобретательна и ненасытна. Я смог уехать домой только на следующее утро. С тех пор не припомню ни единого случая, чтобы она сказала: — Мураки, не сегодня. Даже если у неё намечались какие-то планы, одного звонка оказывалось достаточно, чтобы обстоятельства изменились в мою пользу. И я, в свою очередь, ещё ни разу не пожалел о проведённом с ней времени. Следующим вечером, не заезжая домой, я отправился в Икебукуро. Мию встретила меня в полупрозрачном пеньюаре, не скрывавшем прелестей стройного тела. Переступив порог её квартиры, я немедленно оказался во власти настойчивых рук. Мию всегда интуитивно понимала, насколько я голоден и как лучше мой голод утолить. Сегодня я совершенно не желал лишних разговоров. Заметив это, неутомимая Огава-сан сразу перешла к делу. Нащупав зарубцевавшиеся шрамы на моей спине, внимательно оглядела их, но не стала расспрашивать о происхождении ран, лишь многозначительно протянула: — Оу, сегодня надо быть осторожнее. Однако последнее качество не входило в число её достоинств. Она вела себя, как обычно, пылко и несдержанно. В конце концов, когда я, обессиленный и разомлевший, рухнул поперёк её кровати, она довольно рассмеялась, бесстыдно слизывая остатки жемчужно-белых капель с моего живота, и нежно проворковала: — Приходи почаще, сладкий. Знаю, ты ведь тоже скучаешь. Я кивнул и через минуту провалился в благословенный сон, не обременённый нереализованными мечтами. Проснувшись посреди ночи, я взглянул на наручные часы и едва не выругался. Спешно собрал с пола разбросанную одежду и покинул квартиру своей пассии. К счастью, Мию никогда не требовала объяснений. Я мог приходить и уходить, когда вздумается. *** В пять утра я перешагнул порог дома. В гостиной горел ночник. Я двинулся к источнику света и увидел Цузуки. Он спал, отвернувшись к спинке дивана и укрывшись пледом, который я вчера бросил поперёк стула. Вместо того, чтобы выключить лампу и подняться к себе, я остановился и склонился над ним. Лучше бы я этого не делал. Чем больше я смотрел на него, тем сильнее хотелось лечь рядом, запустить пальцы в его волосы, прижаться всем телом … Я наклонился ещё ближе и, не имея сил совладать с собой, поцеловал его в затылок. Вымотанный и выжатый до капли, я не хотел физической близости, но что-то внутри продолжало изнывать, не находя покоя. Внезапно Цузуки открыл глаза и повернулся ко мне, отбросив в сторону плед. Я увидел, что он спал одетым — в брюках и рубашке. Спросонья он не понимал, где находится, и почему я стою рядом. — Ты поздно вернулся, — наконец, укоризненно вымолвил Асато. — Была сложная операция. Зверски устал. На душе стало невыразимо гадко. Захотелось попросить прощения, но я не мог понять, за что собираюсь извиняться. — Ну да, я так и думал. Я ждал тебя, а потом заснул, — забормотал Цузуки. — Ты не позвонил, а я твой номер набирать побоялся. Вдруг я бы помешал тебе на операции, и твой пациент из-за меня умер бы? Он волновался? Ждал? Чувство вины усилилось. — Ладно, я пойду, Кадзу-кун. Спокойной ночи! — Спокойной ночи, Асато-сан. Он развернулся и стал подниматься по лестнице. Я стоял и смотрел ему вслед, пока он не скрылся на втором этаже. *** В последующие дни Цузуки пытался устроиться в магазин, офис, на склад, в кафе, в казино, но все эти попытки завершились полным провалом. Он ухитрялся потерять важные документы, проспать собеседование, сломать вещь, которая в принципе не могла быть сломана, забывал взять с клиента деньги… В течение одиннадцати дней он сменил пять мест работы, и я уже видел, что он недалёк от черты, за которой последует затяжная депрессия. Первого июля в гости приехала Укё. Никогда не забуду, какими глазами она смотрела на Асато-сан. Во взгляде её читались нескрываемые восторг и благоговение. Со стороны наблюдая за ними, я заметил, что эти двое странным образом схожи. Если леди Эшфорд и Цузуки походили друг на друга чертами лица, цветом глаз и волос, то сходство моего хранителя и Укё отмечалось, скорее, в поведении, в интонациях голоса, в манере мягко уступать собеседнику и стараться не задевать чужие чувства. Они оба были наивны и верили в лучшее. Я понял, что они приглянутся друг другу. Так и вышло. Спустя час мы с Укё-тян отправились в Синдзюку выбирать подарки на день рождения её матери. Вечером я проводил свою подругу до Синагава и посадил в синкансен Нозоми, а, вернувшись домой, к величайшему изумлению, застал Цузуки сидящим на нижних ступеньках лестницы. У его ног покоились порожние бутылки «Домен Жером Шезо», «Кот д’Ор», «Коста Гримальди» и «Шато Монбуске». Он-таки нашёл мои запасы. — Теперь, — заявил Цузуки, пытаясь сфокусировать на мне взгляд, — ты просто обязан вышвырнуть меня вон. Я вздохнул и сел с ним рядом. — Что случилось? — У тебя замечательная невеста. Добрая, очаровательная, умная и талантливая. — Давай медленно искать утерянное звено логической цепочки. Почему я должен выгнать тебя? — Я мешаю вам. — И каким, позволь узнать, образом? — Не будь меня, вы с Укё-сан могли бы провести время намного лучше. — Мы и так провели его отлично, можешь поверить. Он удивлённо взглянул на меня. — В любом случае, от меня никакого толку. Один вред. — Ты мой хранитель и априори не можешь причинять мне вред. Цузуки попытался подняться на ноги, но его качнуло в сторону, и он, ухватившись за перила лестницы, сел обратно. — Знаешь, Асато-сан… Можно посадить возле своего дома куст роз и каждый раз, проходя мимо, хвататься за шипы, чтобы доказать окружающим, что ты плох и выращенное тобой — зло в чистом виде. Либо можно дождаться дня, когда куст расцветёт и любоваться цветами. Жизнь предоставляет обе возможности. — На моих розах цветов никогда не будет. — С чего ты так уверен? — Я их не заслужил, — и глухо добавил. — Пожалуй, я расскажу тебе правду, Кадзу-кун. Ты же так хотел знать. — Не стоит. Не сейчас, — попытался я остановить его, но он продолжал. — Я не был таким, как мои родители и сестра. Несмотря на то, что Рука-тян с раннего детства обладала даром целительницы и умела делать магические талисманы, я всё равно отличался от неё. Мои раны затягивались мгновенно, а глаза были фиолетового, а не чёрного цвета. Я много раз спрашивал у родителей, почему цвет моих глаз не такой, как у них, но они молчали. Всегда молчали! А потом обнимали меня и говорили, что я их дорогой мальчик, и я особенный. Избранник судьбы… Лучше бы они сказали правду! Когда мне исполнилось три года, Ру-тян сделала защитный талисман из кусочка красного янтаря, но я не вполне отчётливо понимал, почему вынужден его носить. Понял лишь в шесть лет, когда однажды во время игры с другими детьми амулет случайно соскочил с запястья. Столб огня вырвался из моей ладони, и я серьёзно ранил мальчика, игравшего поблизости. Ребёнок скончался от ожогов. Я не хотел этого, я не собирался убивать, это вышло случайно! — Верю, верю! — попытался успокоить я Цузуки, но он отвёл в сторону мою руку, которой я пытался погладить его по щеке. — Другие дети испугались и бросились врассыпную, но, когда оглянулись и увидели, что повторить ещё раз то же самое я не могу, набросились на меня и стали избивать ногами, камнями и палками. Я вскочил и побежал, не разбирая дороги. Они гнали меня через весь город до берега Омоно, пока я не упал среди камышей и не затих. Я хотел умереть, ведь в тот день я осознал свою истинную суть. Я был не человеком, а отвратительным чудовищем. Утром меня нашла Рука и привела домой. С того дня, когда бы я ни выходил на улицу, в мою сторону летели камни и комья земли, а потом все разбегались, опасаясь мести. Отцу угрожали убийством. Маму и сестру стали называть не иначе как «мерзкими ведьмами». Мы были вынуждены покинуть Акита и переселились в Исиномаки. Мама строго-настрого запретила мне снимать талисман. Я и сам понимал, что никогда больше не должен делать этого. Но спустя шесть лет красивая синеглазая девочка по имени Йошико, жившая по соседству, попросила дать ей примерить всего на минутку украшение, которое я носил на запястье. Я думал, всё давно прошло, и ничего не случится. Я снял янтарь и протянул ей, а пробегавший мимо хулиган неожиданно вырвал талисман из её рук и толкнул Йошико-тян. Ярость вспыхнула во мне. Когда же тьма перед глазами рассеялась, я увидел, что янтарь валяется в пыли, а обидчик моей подруги, обожжённый, корчится рядом. Никогда не забуду, как посмотрела на меня Йошико. Это ужасное мгновение растянулось на целую вечность. В её глазах были страх, боль, отчаяние и вопрос: «Почему?», а потом она потеряла сознание. Мы покинули Исиномаки и переехали в Коива. Отец вскоре заболел и умер. Сестра и мама продолжали заботиться обо мне. Они делали всё, чтобы я мог получить достойное образование. Я вырос, кое-как выучился, потому что во мне не было ни капли усидчивости и усердия моей сестры. В итоге, чем я отплатил семье? Я предал их. Двадцатого марта восемнадцатого года я должен был находиться дома! Ру-тян так просила меня никуда не уходить! У неё с утра появилось дурное предчувствие, но куда там… За неделю до этого я встретил кого-то, чьего лица и имени сейчас не помню. Кого-то, очень важного … В тот день, несмотря на просьбы Руки, я ушёл на назначенную встречу, а когда вернулся, моим глазам открылось жуткое зрелище: пока я отсутствовал, кто-то проник в дом, перерезал моим родным горло и положил их, мёртвых, на пол возле порога. Мир померк. Я отвернулся и побежал, как в детстве, а, упершись в берег Эдогава, сорвал янтарь со своего запястья. Я хотел, чтобы все умерли. Эти жалкие ничтожества, заставлявшие меня и мою семью страдать! Коива охватило пламя. Я помню, как кто-то пытался пробиться ко мне сквозь огонь, но не сумел. Я слышал крики людей, видел их искажённые болью лица… А я двинулся вперёд по улицам города, и с моих пальцев слетали огненные языки. Когда бушевавшее пламя утихло, я осознал, что натворил, нашёл на пепелище осколок стекла и вскрыл себе вены. — Не надо, — снова начал я, но Асато-сан не слышал меня. — Очнулся я в больнице. Рана на руке почти затянулась. Тогда я разбил бокал, стоявший на столике, и снова располосовал себе запястье. Я повторял этот процесс снова и снова при любом удобном случае. Отказывался от еды, не принимал таблетки, вырывал иглы капельниц, не спал, не пил воду. Но продолжал жить. Не знаю, сколько дней прошло. Однажды в мою палату вошёл светловолосый мужчина с бледно-голубыми глазами. Он был так красив, что я в своём сумрачном бреду принял его за ангела, пришедшего освободить меня, но это оказался всего лишь частнопрактикующий доктор. — Юкитака Мураки, — не удержался я. — Верно, — подтвердил Цузуки. — Он пожертвовал клинике приличную сумму денег, а взамен потребовал меня. Ему не отказали. Медсёстры, врачи и санитарки были только рады избавиться от такого опасного пациента. Они видели, как я выжил после ранений, убивавших обычных людей. Демон в больнице был им не нужен. Мураки-сан меня совершенно не боялся. Он любил подолгу сидеть возле моей постели и разговаривать обо всём на свете. Рассказывал о своих исследованиях, о том, что хочет достичь бессмертия, а для этого ему нужна моя кровь. Я не сопротивлялся, терпеливо ожидая, когда он выкачает из меня все соки, и я умру. Но этого не происходило. Доктор рассказывал, как хорошо моя кровь исцеляет чужие раны, излечивает нарывы и язвы и как замечательно подходит для магических ритуалов. Я не ужасался его словам. Мне было всё равно. А потом, поняв, что Мураки-сан не собирается меня убивать, я снова начал резать себе вены в надежде исчезнуть. Доктор злился, кричал, что я понапрасну расходую бесценный материал, который ему так необходим. Он наказывал меня за попытки суицида, вводя вещества, причинявшие боль, вызывавшие мучительные галлюцинации. Я продолжал упорствовать. Жизненных сил во мне с каждым годом оставалось всё меньше. В 1926 году я скончался, почти не почувствовав перехода в иной мир. Я словно попал в подводную воронку, нахлебался воды, а в последний миг выплыл. Оказавшись в Мэйфу, я добровольно заключил контракт с Энма-Дай-О-сама. Мне было безразлично, что станет с моей душой. Я просто не хотел больше причинять никому вреда, поэтому по первому требованию отдал Владыке Мира Мёртвых право распоряжаться моей волей. Энма-сама пообещал, что сумеет взять мой опасный дар под контроль. Так я стал его слугой и пробыл в этом качестве до тех пор, пока не решил изменить будущее… Имей в виду, Кадзу-кун, ты приютил у себя в доме жестокого убийцу. Как тебе это? — Если ты ждёшь моего осуждения, Асато-сан, — спокойно вымолвил я, — то не дождёшься. В моих глазах ты остался тем, кем и был. Просто теперь я понимаю, как глубока твоя боль. Почти неисцелима. Я взял его ладонь и поднёс к губам, согревая своим дыханием. Он вздрогнул, но не отстранился. Тогда я осторожно поцеловал его пальцы: — Если бы это только было возможно, я бы забрал её у тебя. *** Я проводил Цузуки до спальни и помог улечься в кровать. Он засыпал, бормоча сквозь сон: — Прогони меня, я не хочу сломать и твою жизнь тоже, — но при этом отчаянно цеплялся за мою руку, что явно противоречило словам. Я дождался, пока он заснёт, а потом долго курил в своей комнате, вспоминая, какая горячая у него кожа и как безумно мне хотелось раздеться и лечь рядом… Он не стал бы сопротивляться. Он был просто не в том состоянии. Но, позволь я себе это крошечное послабление, и остатки моего, уже отчасти нездорового разума, ухнули бы в бездну. «Хозяин, — нахально заявил амулет, подслушав мои мысли, — вы можете делать с ним всё, что вам заблагорассудится, после чего отнять направленные на вас чувства. Эмоции и память взаимосвязаны. Теряя одно, легко утрачиваешь другое». Спорить с отвратительным камнем сейчас было выше моих сил. Я промолчал. Мне отчётливо вдруг вспомнился эпизод, когда лорд Эшфорд вцепился в мой рубин. Он прикасался к амулету так, словно пытался через него дотянуться до души Цузуки. Что он тогда чувствовал? О чём думал? Если мы с ним в определённом смысле едины, не испытывал ли и он по отношению к Цузуки то же самое? Понимание озарило мой ум. Отдельные мелочи, нюансы, оговорки Асато-сан, поведение лорда Артура, обмолвки Тацуми, мрачные взгляды Хисоки … Так и есть. Я похож на этого маньяка больше, чем сам бы хотел. Судя по всему, лорд Эшфорд точно так же желал Асато-сан и тоже страдал, ибо мог заполучить его только путём обмана или насилия, а подобное никак не могло его удовлетворить. А я? Без сомнения, я способен расположить Цузуки к себе и внушить ему физическое желание. Рано или поздно он придёт ко мне. И дальше? Я удовлетворю свою потребность, и тот единственный, к кому я отношусь совершенно по-особенному, станет в один ряд с другими? Это всё равно, что растоптать светлую детскую мечту. И себя заодно. *** Утром мой хранитель, проснувшись, обнаружил на прикроватной тумбочке разнообразные антипохмельные средства, начиная от химических и заканчивая народными. Наверное, он чем-то воспользовался, ибо когда мы встретились на первом этаже, выглядел Асато-сан вполне сносно. Заикаясь и краснея, он долго извинялся за своё вчерашнее поведение и клялся, что ничего подобного больше не повторится. Я постарался сменить тему, чтобы он не испытывал неловкости. Когда мы сели завтракать, позвонил Ватари-сан. Он уверял, будто обнаружил какую-то интересную информацию и предлагал немедленно встретиться. Я согласился, и спустя десять минут Ютака уже сидел в нашей гостиной. — Вот, — сказал он, водружая передо мной и Цузуки ноутбук. — По вашей совместной просьбе я поговорил с шефом Коноэ, но, увы, ничего нового не выяснил. Старик либо упорно не колется, либо нифига не знает. Однако мне удалось починить межвременной передатчик и в беседе с моим альтер-эго из 2014 года я узнал одну прелюбопытную деталь: в другой реальности про пожары в Суццу и Коива можно найти информацию, лишь изрядно покопавшись в старых архивах Мэйфу, а в этой — подобные сведения общедоступны. С другой стороны, в той реальности в любом источнике легко наткнуться на информацию о катаклизмах в Дареме, происшедших в начале XX века, а в старых записях Мэйфу об этом ничего не говорится, да и в этом мире я не нахожу упоминаний о эпидемиях, засухе или наводнениях в окрестностях английского города. А о пожарах в Суццу и Коива — запросто. Из вышесказанного и из ваших, Мураки-сан, предположений о том, что леди Эшфорд родилась в Японии, я сделал вывод: необходимо съездить и поискать письменные свидетельства очевидцев тех происшествий. Так я и поступил. — Но ведь Коива уже стал частью токийского района Эдогава! — воскликнул Цузуки. — Столько лет прошло. Где искать те свидетельства? — Правильно, — кивнул Ватари. — И с Коива, и с Суццу вышел прокол, но десять дней назад мы с Тацуми-сан решили обследовать наудачу другие города Хоккайдо. Перебирались с места на место, пытаясь обнаружить хоть какие-то зацепки из прошлого. И нам повезло, — он открыл отсканированное изображение, развернув его на весь экран. Мы увидели рисунок, выполненный в карандаше: молодой мужчина лет двадцати пяти стоял возле полосы прилива, любуясь морем. На шее его висел старинный кинжал с треугольным лезвием. Глаза незнакомца были обведены по контуру ярко-фиолетовой краской. Мы с Цузуки молча изучали рисунок. Наконец, я спросил: — Откуда это у вас? — Набросок мне позволил скопировать главный врач психиатрической лечебницы, расположенной в Хакодате, — признался Ватари. — Сорок лет назад в его клинике скончался уникальный пациент, чью историю болезни подняли из архива по моей просьбе. Тот душевнобольной был одним из людей, переживших пожар в Суццу в 1900 году. Вероятно, тогда он и лишился разума. Мужчина никогда не выходил из комнаты, постоянно твердил что-то о демонах, явившихся уничтожить мир, и время от времени рисовал вот этого человека с кинжалом. За долгие годы пациент создал более тысячи практически идентичных рисунков, но помимо однотипных изображений нашлось в его вещах ещё кое-что, — и Ватари открыл на ноутбуке второй файл. На пожелтевшем от времени, измятом листе бумаги мы увидели портрет молодой женщины в белом платье с длинными вьющимися волосами, прекрасной, как Мадонна. Она сидела и улыбалась, держа на коленях шестимесячного ребёнка. Другой младенец покоился на руках мужчины с кинжалом. Картина была чёрно-белой, как и предыдущая, за одним исключением — глаза незнакомца и малышей безумный художник выделил ярко-фиолетовой краской.