Амулет синигами

Конечно, я поступил по отношению к Ватари нечестно. Вернее, если быть откровенным с самим собой, я совершил отвратительный поступок. Меня извиняет лишь одно: я не видел иного выхода. Разумеется, это жалкое, никуда не годное оправдание. *** — Покажешь, на что она способна? — полюбопытствовал я. — Хвастаться особенно нечем, — развёл руками Ватари. — Её заряжать нужно, а если я ускорю процесс, весь департамент на месяц погрузится во мрак. Вот и приходится ползти вперёд потихоньку. — Но как она работает? Ватари подкрутил пару винтов у основания столба, и лампа съехала вниз. Мой приятель вывернул её из патрона, достал из ящика стола круглую пластмассовую коробку, вложил внутрь лампу, и щёлкнул кнопкой, расположенной сбоку. Коробка изменила форму, вытянулась и неожиданно превратилась в прямоугольный пульт управления с мерцающим зелёным табло. — Нелепая маскировка, если честно, — прокомментировал Ватари. — Буду менять. — А по мне — и так неплохо. Но что надо делать дальше? — В первую очередь убедиться, что заряда достаточно, — пояснил Ютака. — О, неплохо! Лет на восемь в прошлое мы с тобой отправиться бы смогли. Правда, моей машине после этого однозначно хана настала бы. — А нам? — Мы бы застряли в прошлом до тех пор, пока не добрались естественным образом до сегодняшнего момента, причём нам нельзя было бы в Мэйфу глаз показать, ибо, встретившись тут с самими собой, мы бы вызвали непредсказуемую реакцию, вплоть до Апокалипсиса. Это лишь предположение, конечно. Настоящие последствия подобного поступка предсказать сложно. Смотри, — он вытащил из кармана пуговицу от пальто и положил её на пол. — Нажимаем на пульте «вперёд», то есть, «будущее», набираем вот здесь массу предмета и количество минут… Пяти, думаю, достаточно? — Десяти, — осторожно подсказал я. — Да хоть бы час. Пуговица — это не живой организм. Много энергии её перемещение не отнимет. — Давай десять. — Хорошо. Теперь сюда, видишь? «Фонарь» втянул в себя пульт, снова превратив его в лампу, а та в свою очередь заискрила так ярко, что мне пришлось на пару секунд зажмуриться. Потом я осторожно приоткрыл один глаз и заметил, что освещение в комнате и, вероятно, во всем департаменте опасно замигало, грозя потухнуть. Пуговица стала прозрачной и пропала из поля зрения. — Жди, — удовлетворённо проговорил «изобретатель». — Спустя десять минут она появится на том же месте. — Да ты гений! — вырвалось у меня. — Ерунда. Просто нашёл чьи-то чертежи и доработал, — смущённо порозовел Ватари. — На самом деле я не машину времени создавать собирался, а кое-что для себя полезное, но нужных записей не оказалось. Проскочила информация, будто они утеряны две тысячи лет назад на горе Кайлаш*. Вот я и подумал, что машина времени пригодилась бы для их восстановления. Правда, я недавно начал сомневаться в безопасности своего замысла. — Почему?! — Скачав папку с «Изобретениями, запрещёнными к использованию», я узнал, что всё давно придумано: и эликсир молодости, и вечный двигатель, и суперскоростные космические корабли. Только побочных эффектов много, и они настолько масштабны, что боги предпочитают не допускать подобных открытий. А если нечто потенциально разрушительное появляется, оно должно быть надёжно скрыто от всех, включая нас, чтобы информация в мир людей не просочилась. Понимаешь? Я кивнул. В голове медленно, но верно вызревал план действий, способных принести целую кучу побочных эффектов, как мне казалось, исключительно полезных для всех.  — Итак, — продолжал Ютака, — когда пуговица вернется, я покажу тебе методику перемещения во времени живых организмов. Там другой режим предусмотрен, чтобы ткани тела не повредить. Кстати, я уже пробовал в будущее путешествовать на три с половиной минуты. Всё получилось в лучшем виде! — А как насчёт отправки кого-либо в прошлое? — Теоретически машина должна работать в обе стороны, — почесал затылок Ватари, — но я боюсь создать наложение предметов во времени, поэтому в прошлое ничего не отправлял. Можно отправить одного себя или одного тебя, но тогда нам придётся сначала засечь точное время, выйти из комнаты, затем войти и забросить кого-то в те минуты, когда его здесь не было. А потом испытуемому придется прятаться в шкафу, пока его двойник не отчалит в прошлое. В общем, если ты согласен на такой бредовый, но, не спорю, весёлый эксперимент, давай попытаемся! Я согласился. — Испытание проведём на тебе. Ты же наиболее любопытствующий из нас. Не против? — хитро усмехнулся Ватари. — Нисколько. Засекай время. *** Машина действительно работала в обе стороны. Пуговица вернулась на место ровно через десять минут, да и для меня перемещение оказалось практически безболезненным. Единственным побочным эффектом являлось чувство жжения и некоторая дезориентированность в пространстве, напоминавшая состояние лёгкого опьянения. Да мне не привыкать! Очень странно было со стороны слышать собственный голос. Пусть, спрятавшись в шкафу Ватари, я не видел себя, но подслушивать диалог, имевший место недавно и повторявшийся слово в слово, оказалось довольно жутко. Ненадолго возникло тянущее, неприятное ощущение, будто я вторично умер или спятил. Когда мой «двойник» исчез во вспышке света, я медленно приоткрыл створку шкафа и шагнул в комнату, попав прямиком в объятия Ватари. — Целый!!! — радостно завопил мой приятель со слезами облегчения на глазах. — Живой!!! Он был так неподдельно счастлив, что я на мгновение засомневался, а пробовал ли Ватари свою машину на себе, или мне достались лавры первооткрывателя? Позволив Ютаке измерить моё давление, пульс и взять у меня анализ крови «на всякий случай», я вернулся к себе, напряжённо размышляя о том, как поступить дальше. Впрочем, о чём думать? Машина времени — это волшебный пропуск в коридоры времени, единственный выход из создавшегося тупика. Чем дольше я медлю, тем меньше шансов осуществить задуманное. Если Лилиан Эшфорд или Энма случайно пронюхают об изобретении Ватари, мне не позволят им воспользоваться. Надо решиться, просто решиться! Но это значит оставить Хисоку? Бросить его одного в таком состоянии? Предать? Однако если план удастся, событий последних лет попросту не случится! Хисока не умрёт и не попадёт в Сёкан. Верно. И мы не встретимся. Никогда. Сердце болезненно закололо. «Но это правильно, — стал уговаривать я себя. — Хисока и не должен умирать! Мой малыш проживёт полноценную жизнь. А я спасу Землю от происков безумной леди и Энмы». Предупреждать никого нельзя. Даже Ватари, скорее всего, не одобрит такой план. Только Хисоке я мог бы довериться, не беспокоясь об утечке информации. Однако будь мой напарник в сознании, он бы отправился в прошлое вместе со мной, а тогда мы точно создали бы временной парадокс. Впрочем, я и один его создам, можно не сомневаться… Решившись, я дождался наступления ночи и переместился в палату реанимации. *** — Знаешь, — я поглаживал руку Хисоки, слушая однообразный писк кардиомонитора, — я долго размышлял, как мне правильно поступить, но, получается, иного выхода нет. Эта женщина продумала всё. Поставила нам мат с трёх ходов, причём, кроме меня, никто об этом даже не знает, потому что её амулет стирает всем память. Машина времени Ватари — последний шанс победить её и освободить от проклятия тебя. Иначе у Земли не окажется будущего: мир захватит либо сумасшедшая леди со своими представлениями о справедливости, либо Повелитель Мэйфу. Сам понимаешь, в обоих случаях исход окажется печальным. Надеюсь, ты простишь меня, — склонившись над ним, я медленно провёл ладонью по его щеке. — Если всё получится, твоя жизнь изменится. Ты не попадёшь в Мэйфу, не перенесёшь страданий, которые терпишь сейчас, и даже не узнаешь, что когда-то рядом с тобой находился один бестолковый болван. И он любил тебя по-своему. Конечно, ты заслуживал большего… Много большего! Поэтому я очень хочу, чтобы в другой жизни ты стал самым счастливым! Пожалуйста, живи среди обычных людей, радуйся солнцу, свежему ветру и абсолютной свободе, мой преданный, добрый, лучший на свете малыш! Поцеловав Хисоку в губы, я покинул палату. Когда я выходил за дверь, мне отчётливо показалось, что пульс на кардиомониторе участился. *** О чём я думал, пробираясь снова в кабинет Ватари в половине второго ночи? В те минуты мыслей почти не было. Если бы я начал размышлять, анализируя возможные последствия, то, наверное, бросил бы всё на полпути, испугавшись провала. Но я не строил предположений и совершенно не боялся. Внутри жила уверенность в том, что я поступаю единственно правильным образом. Правда, я сам себе не мог объяснить, откуда во мне появилась эта убеждённость. С замиранием сердца я вложил лампу в коробку, и мне в ладонь лёг пульт управления. Всё в точности, как показывал Ватари. Он сказал, что мы вдвоём не смогли бы отправиться дальше, чем на восемь лет в прошлое. А как далеко получится уйти, если я буду один? На шестнадцать? Но, право, всё ли знает Ютака о возможностях своей машины? Вдруг его изобретение способно на большее? Нелепая надежда, конечно, но я попробую. Тогда в церкви Оура Лилиан Эшфорд упомянула, что её мать убили 15 августа 1900 года. Если предотвратить преступление, леди Эшфорд не возненавидит людей, не будет подстрекать Юкитаку-сан проводить опыты над человеческим сознанием, Мураки не заключит с ней контракт, Хисока не умрёт, Демоническое Око не раскроет свою полную силу. Такой вариант был бы наилучшим! Я поспешно набрал дату на пульте, указал свою массу тела, поставил пометку «Биологический организм» и тут же увидел мигающую надпись: «Недостаточно энергии». Ладно, я попытался забраться чересчур далеко… Думай, Цузуки, думай! В марте 1918 года за неделю до гибели мамы и Ру-тян леди Эшфорд, судя по её собственному признанию, пыталась поговорить со мной и даже рассказала нечто важное о себе. Правда, когда я отказался сотрудничать, отняла мою память. Если прийти на встречу снова и согласиться стать её союзником или духом-хранителем, никто, кроме меня, больше не пострадает? Я сделаю вид, будто перешёл на её сторону, а сам придумаю что-нибудь, чтобы не позволить ей убивать людей. Я изменил дату на тринадцатое марта 1918 года, но снова на табло вспыхнуло сообщение: «Недостаточно энергии». Я занервничал. Неизвестно, в какой день Юкитака-сан провёл эксперимент над сознанием своего сына, трудно предсказать, когда Лилиан Эшфорд заключила контракт с Мураки. Одно я точно знаю: дату смерти отца и матери доктора. Выходит, только эти два события мне доступно предотвратить. Да, но в досье не было написано, что именно сотворил с ними Саки. Значит, надо попасть в дом Мураки чуть раньше, чтобы выяснить замыслы преступного подростка, пока они только формировались! Интересно, двух месяцев будет достаточно, чтобы разгадать его планы? В коридоре послышались приближающиеся шаги. Я вздрогнул. Медлить нельзя. Если не выйдет сейчас, то не получится никогда. И я набрал на пульте «1 июля 1981 года». Лампа вспыхнула, тело обожгло огнём, будто я снова очутился в пламени Тоды, а потом я исчез, стёрся из реальности. Сознание схлопнулось в пустоту. *** Я открыл глаза солнечным утром и обнаружил себя лежащим поперёк заросшего мальвами газона. Дворник, подметавший тротуар, ткнул в мой бок палкой метлы, и грубо буркнул: — Постыдился бы, молодой человек. С виду интеллигентный, а нажрался, как свинья. Торопливо поднявшись, я отряхнул одежду от налипших разноцветных лепестков, виновато откланялся, и, шатаясь, двинулся дальше. Отвратительное самочувствие. Это не лёгкое похмелье, а основательный бодун. И ведь, что обидно, ни капли в рот не брал! Впрочем, поганое ощущение — наименьшая из моих проблем. Надо срочно узнать, попал ли я туда, куда стремился? Через пять минут бесцельного блуждания по улицам я, наконец, определил своё местоположение: район Минато, Токио. Странно только, почему я очутился здесь, а не в кабинете Ватари? Конечно, с одной стороны, это к лучшему, ведь мне не пришлось прятаться от самого себя и других синигами, но всё-таки непонятно, в чём причина спонтанного перемещения в пространстве? Может, меня просто выбросило в мир живых, и на том дело завершилось? Нервно сглотнув, я подошёл к ближайшему продавцу журналов, попросив взглянуть на очередной выпуск «Music Life». Продавец подозрительно оглядел меня с ног до головы и сунул в руки свежий номер. «Июль 1981 года». «О боги… Я действительно очутился в восемьдесят первом году! Получилось. У меня получилось!» — Будете покупать, господин? И тут я похолодел, осознав тот факт, что у меня с собой нет денег. Совсем. Газеты и журналы — чепуха. Как быть с едой? Я же с голоду околею. Никаких коричных рулетов и яблочного пирога. Ни пиалы сакэ, ни глотка пива. Ни крошки божественного такояки вприкуску с ломтиками жареного мяса под бутылку виски и кружку горячего шоколада. Катастрофа. Кошмар. Я — песчинка, затерявшаяся во мраке вселенной… — Э-эээ… Нет, — виновато изрёк я, возвращая журнал продавцу. — Голодранец, — услышал я осуждающее бормотание за спиной. Ладно, попробую найти что-нибудь съедобное в доме Мураки. В конце концов, я же сюда ненадолго. «Что значит — ненадолго? — ехидно спросил внутренний голос. — Как ты вернёшься обратно, если машина, переместившая тебя сюда, судя по всему, взорвалась? Столоваться тебе в семье Мураки ещё восемнадцать лет!» Нет! Лучше эмигрировать в Китай и устроиться работать на рисовые поля. Но для начала нужно закончить то, ради чего я сюда попал. Я спрятался за ближайшим деревом, принял невидимый облик и телепортировался в Макухари. *** Поиски нужного дома не заняли много времени. Мимо трёхэтажного коттеджа, окружённого потрясающим садом, засаженным сливами, сакурами и глициниями, пройти было сложно. Я проник на чужую территорию, побродил некоторое время, разглядывая теплицы с клубникой, огромный розарий и плодовые деревья, а потом отправился прямиком на кухню. Просочившись в святая святых, с наслаждением вдохнув чудесный аромат готовящейся еды и улучив момент, когда пожилой повар отвернулся к плите, я стянул с подноса три куриные ножки с хрустящей корочкой и мимоходом проглотил фаршированного кальмара. Тщательно вытерев руки о висевший на стене передник, отправился бродить наугад по комнатам, разыскивая кого-нибудь из членов семьи. Второй этаж оказался совершенно безлюдным. Я осторожно заглядывал во все комнаты подряд, попав последовательно в три спальни, гостиную и библиотеку, но не обнаружил никого. Наконец, мне повезло: за одной из дверей оказался рабочий кабинет. Глава семьи, красивый мужчина средних лет, сидел за столом, заваленным книгами, опираясь подбородком на скрещённые пальцы рук и устремив пустой, безразличный взгляд на светловолосого юношу, сидящего перед ним. Я замер и затаил дыхание. Это он. Мураки. Я узнал его, даже не заглядывая ему в лицо. Он был в точности таким, как на старом фото из досье. Только снимок вдруг стал живым и объёмным. Даже со спины он был похож на Хисоку. С одной лишь разницей: я никогда не видел своего напарника в таком невероятном напряжении. Внутри Кадзутаки, казалось, вот-вот лопнет до предела затянутая пружина и ударит сидящего напротив человека. — Ты нужен мне сегодня в лаборатории, — непререкаемо заявил Мураки-сама. — В двадцать ноль-ноль. — Для чего? Непривычные интонации. Я ожидал ощутить исходящие от юноши угрозу и ледяную ненависть, но их не было. Совершенно. — Проведёшь нагнетание физраствора в сонные артерии, осуществишь промывание мозга и наложение лигатур на сонные артерии. Это будет подготовкой для завтрашней аутопсии со вскрытием полости черепа и извлечением головного мозга. Пациент умер от субарахноидального кровоизлияния. Тебе интересно? — Безусловно. Я осторожно обошёл стул и заглянул в глаза Мураки. Неужели он серьёзен? Не иронизирует? Нет, Кадзутака был спокоен, словно ему предложили прибраться в комнате или купить в магазине продуктов к ужину. — Тогда договорились. И ещё. Сатору вчера упомянул, будто ты до сих пор не можешь найти общий язык с Шидо? Вы снова дрались? — Ему не стоило вмешиваться, — ровным тоном ответил Кадзутака. — Наши взаимоотношения касаются только нас. — Согласен. Я не желаю слышать о ваших стычках, взаимных оскорблениях, разбитых губах и носах, это всё не смертельно, поэтому передай Сатору, чтобы он больше не отрывал меня от работы разными глупостями. На данный момент ты мой наследник и будущий глава семьи. Тебе достанется дом, банковские счета, лаборатория и клиника. После окончания школы я собираюсь отправить тебя в Шион, потом в Цюрих на стажировку. Моё доверие ко многому обязывает. Если за ближайшие три-четыре месяца ты не сумеешь взять поведение брата под контроль, я решу, что он более достоин стать главой семьи. Он тоже умён, интересуется медициной и вполне мог бы стать моим наследником. Но я рассчитываю, что в вашем соревновании победишь ты. Одержи верх во всём, в том числе в кендо. Не то чтобы это являлось для меня важным критерием, однако абсолютное превосходство — дело принципа. Я не допущу, чтобы главой семьи стал худший из вас. Пока я делаю ставку на тебя, но в любой момент могу передумать. Ты понял? — Разумеется. — Разговор окончен. Не меняя выражения лица, Кадзутака встал и двинулся к двери. Я посторонился, пропуская его. Мураки-сама некоторое время смотрел вслед сыну, а потом вернулся к чтению бумаг с точно таким же равнодушным видом, с каким только что беседовал с Кадзутакой. И он воспитывал его вот так всё время? Многое из того, что было недоступным для моего понимания прежде, стало вдруг ясным, как день. А я и провёл здесь всего несколько минут. Пятясь, я просочился сквозь стену и направился следом за Кадзутакой. Тот спустился в сад, пересёк его, дошёл до дальней аллеи, заросшей отцветшими сливами. Его там ждали. Другой подросток с точно такими же голубовато-серыми глазами, в которых плескалась холодная ненависть. — Малышка нажаловалась папочке? — ехидно ухмылялся Саки. — Я могу праздновать победу? Струсил? Сдался? Бороться не будешь? — И не мечтай. Я поклялся, что одолею тебя! И я сдержу слово, несмотря на то, что свидетелями клятвы были мы двое. — Угу, попробуй. Только ты ни синнай, ни катану держать не умеешь, потому не выиграешь! — и Саки начал корчить рожи. — Ну, зачем там тебя звали? Папочка притащил в дом очередного покойничка, чтобы поиграться? А девочка Кадзу-тян такая нежная, что её тошнит каждый раз после вскрытия трупов. Я видел, как тебя рвало в прошлый раз. — Там был покойник с раком толстого кишечника в последней стадии метастазирования. Посмотрел бы я на твою реакцию. — А я видел тот же труп! И меня, кстати, не стошнило. Отец сказал, что из меня вышел бы отличный врач. Возможно, даже лучший, чем из тебя. И если я ему понравлюсь больше, он перепишет завещание. А я уже ему нравлюсь больше. Так что выкуси, Кадзу-тян! — и он продемонстрировал брату одновременно кукиш и средний палец. Глаза Мураки гневно сузились. Он уже не выглядел столь равнодушным, как в кабинете отца. — А я не просто смотрел, а в кишках ковырялся. А ты проводил вскрытие брюшной полости хоть раз? — Конечно. Причём, в отличие от тебя, без перчаток и маски! Я не боюсь ни вида опухолей, ни запаха разложения. Мне только любопытно, как наша ранимая «девочка» будет пачкаться в чужой кровище, если она у нас, оказывается, такая впечатлительная? Прямо вылитая мамочка, хватающаяся за сердце при малейшей неприятности! Кулак пронёсся в воздухе достаточно быстро, чтобы встретиться с челюстью Саки, но наглый подросток внезапно исчез и материализовался на пару дзё левее. Я протёр глаза. Люди так быстро перемещаться не могут. Это привилегия синигами или демонов. Мураки, конечно, не заметил ничего, равно как и того, с какой стремительностью его самого атаковали. Несколько ударов ногами, которые человеческому глазу просто невозможно уловить, и Мураки, сплёвывая кровь, очутился на земле. Саки презрительно пнул брата носком сандалии. Я поймал себя на том, что до боли в костяшках сжимаю кулаки и прикусываю губы. Я не должен вмешиваться, не должен. Поступив так, я никого не спасу, прошлое изменится непредсказуемым образом, и даже я не буду знать, что предпринимать дальше. Но как же хочется вытрясти душу из мерзкого мальчишки! — Усвоил, кто сильнее? — прошипел Саки на ухо брату, склонившись над ним. — Когда отец поймёт, кто ты… Вернее, что ты — никто, я займу твоё место! Попробуй, одолей меня! Но как ты это сделаешь, если ещё ни разу даже не зацепил меня? Мураки снова подскочил. Секунда, и Саки схлопотал бы заслуженный перелом носа, но его снова окутало светящееся облако, он переместился в сторону, ядовито захохотав вслед промахнувшемуся брату. Я узнал этот смех. Так же, спустя несколько лет, будет смеяться сам Мураки. — Посмотрите-ка! Кадзу-тян сейчас расплачется! — Ты покойник! — Правда? — Шидо издевательски поманил брата обеими руками. — Вот он я! Давай, убей! Некоторое время я наблюдал за тем, как Кадзутака пытается выиграть схватку. Я уговаривал себя, что должен успокоиться и не воспринимать драку мальчишек как трагедию. В конце концов, это их жизнь, они разберутся. А меня вообще не должно тут быть. Но оставаться бесстрастным наблюдателем, зная, что один из двух дерущихся владеет тёмной магией, а второй — нет, было трудно. — Ты проиграл, — самодовольно заявил Саки, оглядывая выдохшегося брата. — Прошло полчаса, а ты не сделал ни-че-го. Как врукопашную, так и на мечах ты ни на что не годен. Кстати, уговор помнишь? Проигравший подставляет спину. Ну? Попытаешься сбежать? Сатору-сан позовёшь? Наябедничаешь папочке? Кадзутака молча скинул рубашку и повернулся спиной. Я с ужасом увидел на его коже затянувшиеся следы от давних и относительно свежих порезов. — Когда это я убегал? Шидо достал из кармана складной нож, раскрыл лезвие. — Не убегал, но сопротивляться пробовал. Верёвки рвать пытался, дверь зубами открыть хотел. Зря. У меня не сорвёшься. Но я всё ждал, когда ты примешь наказание с высоко поднятой головой, — лицо его исказилось безумной гримасой. Меня колотило, но я не в состоянии был оторвать взгляда. Нож двинулся вниз, вырисовывая на коже Мураки извилистые линии. Кровь проступила рубиновыми каплями-бусинками. Они набухли, превратились в ручейки и побежали вниз, к пояснице, ягодицам, заструились по ногам, часто-часто застучали по широким листьям растущего рядом таро… Мураки молчал. Его лицо стало бесстрастным, как в кабинете отца. Саки с неподдельным любопытством следил за реакцией брата, продолжая с нажимом вонзать лезвие тому в спину. Я не мог дышать, не мог пошевелиться. Кадзутака, как и обещал, не издавал ни звука, черты его лица застыли, словно каменные. — Что ж, признаю, ты стал сильнее, — Саки опустил нож. — Если, конечно, не принял лошадиную дозу обезболивающего. В любом случае, растёшь в моих глазах, Кадзу-тян! А давай попробуем что-то другое для разнообразия? Он поднял с земли ветку и щёлкнул зажигалкой. Когда запылавшая древесина коснулась спины Кадзутаки, тот, не издав ни звука, рухнул на землю. Саки удовлетворённо оглядел брата, хмыкнул, затоптал ветку и, отшвырнув её в кусты, ушёл, будто ничего не случилось. Ненависть, казалось, изжитая много лет назад, поднималась внутри, поступала к горлу, бурлила в венах. Я склонился над бесчувственным юношей и осторожно прикоснулся к его бледной щеке. — Прости, — прошептал я, хоть он и не мог меня слышать. — Прости. Я что-нибудь придумаю. Но я не представлял, что дальше делать. Я не мог излечить его раны или позвать кого-то на помощь, не обнаружив своего присутствия здесь. Впрочем, нет! Я мог вызвать врача. Я собрался переместиться в дом и позвонить в больницу, но в этот миг Кадзутака очнулся. Шатаясь, встал, набросил на плечи измятую рубашку и двинулся в дом. Стараясь не попадаться никому на глаза, поднялся в комнату и заперся там. Я телепортировался следом. Мыча от боли, Мураки включил прохладный душ на минимум, осторожно ополоснулся, медленно вытерся, не прикасаясь полотенцем к спине. Достал из ящика бинты, кое-как перевязал себя, переоделся в свежую рубашку, выпил обезболивающее. В положенное время спустился к ужину, ничем не выказав своего состояния, а позже, как и было условлено, явился в лабораторию отца. *** В спальню Кадзу-кун вернулся без десяти двенадцать. Совершенно невозмутимый. Не лицо, а бесчувственная маска. Он уже собрался ложиться, как вдруг в дверь комнаты постучали. Кадзутака открыл и увидел на пороге Саки, держащего в руках ёмкость, наполненную подозрительной желтоватой субстанцией. — Вали ко всем чертям, — поприветствовал своего мучителя Мураки. — Но ведь у малышки спинка болит? Или я заблуждаюсь? — Пошёл вон! — Слушай, я нашёл в старых запасах деда одну мазь, — на удивление доброжелательно продолжал Саки. — На этикетке написано: «Заживляет любые раны. Основное действующее вещество: кровь экспериментального образца №КOI3-1918 в количестве 45,8%». Понятия не имею, чья это кровь, но давай попробуем? Вдруг срок годности этой самодельной фигни ещё не истёк? — Лучше сдохну, чем от тебя помощь приму. Сказал — вали. — Но я должен попробовать, — с неожиданной злобой зашипел вдруг Саки. — Мне интересно. Если не согласишься по доброй воле, я опять применю силу. Поверь, тебе не понравится! Мураки попытался вытеснить Саки в коридор, но тот грубо схватил брата за грудки, с лёгкостью подтащил к постели, задрал на нём рубашку, размотал бинты, открыл банку и начал щедро намазывать кожу Мураки, не обращая внимания на летящие в свой адрес проклятия. Шрамы на спине Кадзутаки стали затягиваться с поразительной скоростью, даже следы от старых ран пропали, словно их стёрли ластиком. «В присвоенном тебе номере, мой драгоценный, зашифрованы дата и место, где тебя нашли. «КOI» — Коива, «3-1918» — март 1918 года. Понял? Да ты не слышишь, конечно, — вспомнил я убаюкивающий голос Юкитаки-сан. — Жаль, что твою кровь нельзя выкачивать в неограниченных количествах, а то я бы без проблем стал бессмертным и вернул к жизни сына». Откуда это воспоминание появилось в моей голове?! Неужели Юкитака-хакасе некогда говорил такое? А если говорил, то что имел в виду? Ведь его сын жив, и это отец Мураки! Мне просто всё приснилось. Сын Юкитаки-сан не умирал. Не умирал ведь? Или… Мимолётная догадка ускользнула, так же быстро, как и возникла. — Круто! — обрадовался вдруг Саки. — Теперь я точно знаю, как быстро убирать последствия наших с тобой «упражнений». Стало быть, вскоре я сделаю из тебя настоящего мужчину, иначе без моей помощи ты так и останешься до самой смерти нудной сопливой девчонкой, — внезапно он замер с поднятой рукой, а потом сунул банку под нос Мураки. — Осточертело. Дальше намазывайся сам. И покинул комнату. *** Издевательства продолжались. Саки не упускал ни единого шанса унизить брата или причинить ему боль. Или совмещал то и другое. Как я понял, некогда Саки обманом или хитростью вынудил Кадзутаку участвовать с ним в тренировках по кендо. Наказания за проигрыш включали в себя либо пребывание в запертом помещении без пищи и воды в течение двадцати четырёх часов, либо нанесение телесных повреждений. Правда, в случае победы в поединке Мураки имел полное право отплатить брату той же монетой. В додзё Кадзутака использовал все известные ему приёмы защиты и нападения. Он идеально применял как распространённые дебана-вадза, упреждающий атаку удар, хики-до, широко используемый в так называемом «бое гард», сандан-вадза, требующий необыкновенной ловкости и чёткости движений от нападающего, и весьма сложный для исполнения мэн-кириотоси-мэн. Мураки отлично владел кацуги-вадза, сбивающим с толку манёвром, чтобы застать оппонента врасплох, и техникой удара одной рукой, кататэ-вадза, что явно недоступно новичкам. Он реагировал молниеносно, его движения сливались воедино и делались на одном выдохе, он отвечал на удары своевременно, но всё равно не успевал. Опережая все контратаки Шидо, Кадзутака использовал его мельчайшие ошибки. И проигрывал. Все техники одзи вадза или сикаке вадза — защиты или нападения — в любой момент времени и при любых обстоятельствах не действовали. Саки был не просто силён и быстр, его словно заговорили от неудач. Когда же очередная схватка была проиграна, Саки с омерзительной усмешкой сообщал брату, что если у того кишка тонка, то за наказанием он может не приходить, но тогда «более страшной кары» не избежит. Под упомянутой «карой» подразумевались некие неотвратимые унижения в школе перед лицом сверстников. Судя по всему, подобное происшествие однажды уже имело место. Подробностей мне узнать не удалось. Я понял лишь, что повторению истории Кадзутака предпочёл мучения за закрытыми дверями. Позиция Мураки-сама по отношению к происходящему мне стала ясна в первый же день, как я появился тут. Глава семьи придерживался политики полного невмешательства, распространившейся, видимо, и на остальных обитателей дома. Обслуживающий персонал усердно имитировал отсутствие зрения, слуха и дара речи. Слуги, казалось, не замечали следов крови на тропинках в саду, на одежде Кадзутаки, на полу в спальне. Никого это словно не волновало. Послушные марионетки Мураки-сама напоминали знаменитую скульптуру трёх обезьян над входом в святилище Тосёгу. Я презирал их всех, но в первую очередь себя за то, что даже спустя целую неделю наблюдения за этим кошмаром так и не смог придумать приемлемого выхода из ситуации. Меня останавливала мысль о том, что я должен предотвратить более страшное злодеяние. Пока я только наблюдаю, события пойдут именно так, как должны. Но если я предприму хоть что-то, Саки тоже изменит линию поведения, и убийство родителей Мураки произойдёт в другой день. Возможно, намного раньше. И моя миссия провалится. Поэтому я не должен ничего менять. Не должен! Но я не мог спокойно смотреть на то, как на моих глазах талантливый юноша с вдумчивыми и ясными глазами постепенно превращается в циничного доктора. В Мураки, которого я знал. *** Для начала я решил выследить, с кем общается Шидо. В течение следующей недели я не выпускал его из виду ни днём, ни ночью. Наблюдал за ним на уроках и после школы, дежурил в его спальне, подслушивал телефонные разговоры. Увы, все попытки закончились провалом. Не нашлось ни единого подтверждения тому, что Саки имеет какое-то отношение к демонам. Откуда тогда у него магические способности? Не зная, какого рода энергией он пользуется, я не мог ему помешать, воспользовавшись своими наименее заметными навыками. Вызов шикигами был неприемлем. Если я сделаю это, из Сёкан точно кого-то пришлют проводить расследование. Подобный всплеск силы незамеченным не пройдёт. И тогда я рискую встретиться с самим собой и погубить весь мир, как предупреждал Ватари. Офуда, направленные на изгнание злых духов, блокировку тёмной энергии или на атаку четырьмя стихиями, я применял неоднократно, но на Саки они не действовали. Не раз я слышал, как Мураки, оставшись один, с горечью спрашивал себя: «Неужели я слабее этого выродка?!» Я лучше всех знал, что он давно бы победил, не пользуйся Саки грязными методами, но не мог сказать об этом вслух. В школе Шидо стремился быть первым на всех уроках, с показным усердием выполнял любые поручения учителей и демонстрировал себя только с лучшей стороны. Он щедро раздаривал комплименты девочкам, более всего стараясь угодить самым симпатичным из них, а после занятий, собрав компанию ребят, шёл развлекаться в игровой клуб или в кафе, где часто угощал одноклассников за свой счёт. Неудивительно, что у него вскоре образовалось нечто вроде собственного фан-клуба. Ну, или бандитской шайки. Ибо молодые люди, заводившие дружбу с Саки, были в точности такими, как он — самоуверенными, циничными и совершенно бессовестными. От них в будущем можно было ожидать, чего угодно. Кадзутака предпочитал держаться в стороне от одноклассников. Тот, кто пытался нарушить его уединение, обычно получал язвительную отповедь. На уроках Кадзу-кун отвечал лишь тогда, когда учителя обращались непосредственно к нему, но его познания по каждому предмету были гораздо более глубокими и разносторонними, чем у Саки. Я это прекрасно видел, даже несмотря на то, что сам никогда хорошо не успевал в школе. Баллы по итоговым экзаменам в конце триместра у Мураки оказались самыми высокими, в связи с чем он получил особую похвалу от директора. Кадзу-кун не пытался примкнуть ни к одной из групп сверстников, не обсуждал на переменах свои личные новости с кем-либо, не стремился очаровать сверстниц. Тем не менее, девушки к нему тянулись сами. Правда, Кадзутака был поразительно равнодушен к ним, что казалось мне немного странным. Я помнил его другим. Но Мураки-подростка женский флирт лишь раздражал, хоть он прямо и не выказывал своих эмоций. Домой Кадзутака почти всегда уходил один, стараясь поскорее отделаться от назойливых попутчиков. По дороге заглядывал в магазины, но лишь для того, чтобы купить научный журнал или книгу. А если перекусывал в кафе, то сидел, молча делая какие-то пометки в блокноте. Он никогда и никому не разрешал подсаживаться за свой столик, хотя желающие находились. И, конечно, он не догадывался, что порой напротив него на пустом стуле сидел я, наблюдая за тем, как он пьёт кофе и задумчиво хмурит лоб. А когда желание не просто смотреть, а склониться ближе и потрепать его по волосам становилось нестерпимым, я бесшумно покидал кафе, выходил на улицу и ждал его снаружи, унимая быстро бьющееся сердце. Мои чувства к нему становились с каждым днём сильнее и мучительнее. Он вызывал во мне нежность, тепло, стремление его защитить. […] Я готов был стать его ангелом-хранителем, оберегать всю жизнь, лишь бы мой Кадзу-кун стал счастливым. *** Жизнь, наконец, обрела устойчивый ритм. Я привык быстро ополаскиваться в душе рано утром или поздно вечером, когда семья Мураки только просыпалась или сидела за ужином, а прислуга занималась уборкой. В те мгновения, когда повар отвлекался, я успевал стащить что-нибудь съестное. Бесследное исчезновение продуктов питания заметили на третий день моего пребывания в доме и на кухне ввели режим строгого контроля. Ничего не помогало. Я был ловок и, главное, невидим. Я даже умудрялся исподтишка подсовывать свою одежду в кучу белья, отправляемого в стирку. Однажды мне крупно не повезло. Бдительная горничная открыла стиральную машину раньше, чем я забрал свои улики, и завопила: «А это чьё барахло?!» Я отвлёк её внимание упавшим на пол подносом, подхватил свои слегка помятые, но зато вполне чистые брюки и скрылся в саду. После этого неприятного инцидента пришлось пользоваться городскими «Coin Laundry». Увы, там процесс стирки требовал наличия денег и давался не в пример труднее. Часто, стянув что-нибудь вкусное со стола, я отправлялся в сад и становился свидетелем того, как Мураки готовится к занятиям или просто сидит с книгой под одним из деревьев. Однажды, это случилось уже после начала летних каникул, в сад забрёл бездомный щенок, обычный дворняга — чёрный с рыжими подпалинами на животе. Махая хвостом-культяпкой, он начал ластиться к Мураки, прося поиграть с ним. Я оторопел от неожиданности, увидев, что бесстрастное лицо Кадзутаки смягчилось. Он наклонился и потрепал щенка за ухом. Затем отложил книгу и подхватил собаку на руки. — Хочешь остаться здесь, Хатико? Зря. Беги в другое место. В этом доме живут только изверги и извращенцы. Он опустил щенка на землю, но тот остался стоять перед ним, жалобно заглядывая в глаза, виляя хвостом и поскуливая. — Ладно-ладно, так и быть, покормлю. Жди. Щенок облизнулся и уселся на траву, всем своим видом выражая готовность дождаться обеда. Я оказался менее послушным, чем приблудный пёс, и отправился следом за Мураки, о чём впоследствии пожалел. Мне стоило остаться с Хатико. Войдя на кухню, Кадзу-кун вытащил из холодильника несколько кусков варёного мяса, белый хлеб и упаковку с молоком. Сложил в отдельный пакет, сунув туда же пластиковую миску. Я следовал за ним шаг в шаг, стараясь не шуметь, поэтому увиденное шокировало нас обоих. На скамейке сидел Саки, держа на коленях бездыханное тельце животного. — Бродячие собаки — рассадник инфекций. Тебе ли не знать? — Шидо брезгливо поднял трупик за шкирку и кинул на землю, а сам поднялся на ноги. — Пожалуй, прикажу, чтобы прислуга прибралась тут, а то зараза проникнет в дом. А тебе советую продезинфицировать руки. Отшвырнув пакет в сторону, Мураки бросился на брата, собираясь вцепиться тому в горло. Усилием воли я заставил себя не двигаться, но моё желание не слишком отличалось от намерений Мураки. Саки увернулся. Сколько бы ни пытался Кадзутака одолеть его, у него не выходило и пальцем прикоснуться к Шидо. — Да что ты такой нервный? — Саки насмешливо поцокал языком. — Надо будет тебя примерно наказать. Но не сегодня. И он, наконец, убрался. Оставшись один, Мураки осторожно поднял щенка и осмотрел его, очевидно, надеясь, что тот ещё дышит. Увы, надежды не оправдались. Размахнувшись, Кадзутака изо всех сил стукнул кулаком по стволу глицинии так, что с растения посыпались листья. Через час он обратился к Сатору-сан с просьбой кремировать щенка и отвезти его на кладбище домашних животных в Синдзюку. *** Весь следующий день Саки отсутствовал, а ближе к полуночи ввалился в комнату Мураки и нагло плюхнулся поперёк его кровати. — У тебя есть своя комната, — сухо напомнил Кадзу. — Или амнезия на фоне интоксикации приключилась? — Слушай, я обещал тебе вчера наказание, но мы с утра даже не тренировались, поэтому наказывать тебя не за что. Однако поскольку я сегодня не резал и не прижигал твою спинку, мне скучно. Развлеки меня чем-нибудь. — Отравись. Повесься. Утопись. Позаимствуй у отца кусунгобу и соверши сэппуку. И будет тебе развлечение! — Э, да ты садист. А вот у меня сегодня лирическое настроение. Не поможешь расслабиться? Массаж с розовым маслом, например? — Иглотерапия намного эффективнее. Работаю бесплатно сапожным шилом. Заходи, если что. — Слышал бы отец, как ты общаешься со мной… — Видел бы отец результаты твоих методов обучения на моей спине! — Так иди, поплачься ему. Сам-то ты справиться со мной не можешь. Вдруг папуля подсобит? — Однажды я охотно подсоблю тебе, отправив к твоим настоящим предкам. — Куда? — удивлённо вытаращил глаза Саки. — В ад. — Вот она, «речь не мальчика, но мужа»! Только изобрети что-нибудь оригинальное. Скорпион в полотенце, тарантул под одеялом, хаси, пропитанные тетродотоксином**, спазмогенное средство в чае — это всё скучно. Я ожидал от тебя большей находчивости и разнообразия. Только дверная ручка, подключённая к фазе, и порадовала за последний месяц. Но я, кажется, нашёл, чем тебе отплатить за твои милые выходки. Я видел, как Мураки напрягся. Саки помолчал, а потом добавил: — Твоя большеглазая девочка Укё… Я навестил её сегодня. Одеяло полетело на пол, а Саки, наверное, впервые в жизни оказался сшибленным и придавленным к полу. — Что ты сделал?! Отвечай! Шидо опомнился и небрежным движением отпихнул брата. Тот кубарем отлетел в сторону, правда, через миг снова вскочил на ноги и попытался наброситься на Саки, но тот отпрыгнул к дверям. — Чокнутая она! Тебе под стать! Сначала сама припёрлась, даже уговаривать долго не пришлось, а потом как заорёт — и в обморок, словно благородная девица. Чем вы вообще с ней занимались, если она даже целоваться не умеет? Два идиота! — и, выскочив из спальни, с шумом захлопнул дверь. — Только попробуй тронуть Укё!!! — крикнул ему вслед Мураки. — Только попробуй!!! Затем бросился к телефону, набрал номер семьи Сакурайджи и долго успокаивал свою невесту, спрашивая, стоит ли ему приехать к ней прямо сейчас. Судя по всхлипам, доносившимся из трубки, девушка плакала навзрыд, а я тем временем с немалым изумлением взирал на то, как Кадзутака проявлял такие непривычные для меня черты характера как нежность и сострадание. Он даже не стал выяснять, зачем она отправилась на встречу с Саки. Умолял простить его за то, что он не уберёг её от грязных поползновений брата, горячо клялся, что больше не допустит такого. А потом, положив трубку, долго сидел, сжав ладонями колени, и, похоже, мысленно проклинал себя за свою неспособность защитить любимую. *** Мураки не делился происходящим ни с кем, даже со своим воспитателем, который, как я вскоре понял, готов был жизнь отдать за своего господина. Каждый раз, когда Сатору-сан пытался расспросить Кадзу-кун о том, насколько серьёзны его проблемы с Шидо, в ответ неизменно слышал одно: — Я справлюсь. Не вмешивайся. Сатору и не вмешивался, хотя я всё чаще замечал, как сильно у него чесались руки поступить прямо противоположным образом. А ведь он даже представления не имел, насколько далеко заходят издевательства Саки. Теперь я точно знал, к кому можно обратиться за содействием и кто с большой долей вероятности не сорвёт мой замысел. Вскоре я подбросил в комнату Сатору-сан записку, гласившую: «В день, когда господа покинут дом, и вам тоже потребуется надолго уехать, сделайте вид, будто вы так и поступили, однако через полчаса вернитесь. Разыщите юного господина и помогите ему! Он может быть заперт в собственной спальне или в сарае для хранения садового инструмента. Уничтожьте, пожалуйста, это письмо». Я положил лист бумаги на подушку и дождался, когда Сатору найдёт его. — Что это? — изумлённо пробормотал пожилой мужчина, прочитав моё сумбурное послание, после чего разорвал его на мелкие клочки и выбросил в мусор. — Интересно, кто мог написать такое? Я опасался, что он не послушает анонимного советчика, однако через пару дней Сатору-сан поступил именно так, как я просил. Обоих хозяев не было дома, а его отослали в Аояму забирать заказ из магазина. Но Сатору вернулся ровно через полчаса. Обнаружив отсутствие Мураки в доме, отправился сад. Распахнул дверь сарая и обмер. Кадзутака лежал связанным на полу. На его плечах и вдоль позвоночника явственно виднелись следы многочисленных порезов и ожогов. — Растерзаю мерзавца!!! — прорычал Сатору, бросаясь к своему молодому хозяину. — Этой сволочи конец!!! — Никому ничего не говори. Я сам уничтожу его. Понимаешь, я должен сделать это сам! — спокойно ответил Мураки. Сатору не стал возражать. Однако, проводив Кадзутаку в спальню, он немедленно проследовал в комнату к Шидо. Вошёл и взглянул на парня так, что тот побледнел. — Ещё раз, — тяжело обронил воспитатель, — я обнаружу господина в таком состоянии, как сегодня, и твои кишки будут жрать из мусорного бака голодные псы. И мне плевать на то, что ты тоже сын хозяина. Шидо нервно хихикнул. — А что случилось-то? — Ты слышал. Я предупредил. И, не прибавив больше ни слова к сказанному, Сатору вышел, хлопнув дверью. — Подумаешь, — пожал Саки плечами. — Да я его самого сотру в порошок, идиота старого! И продолжил смотреть телевизор. — А теперь послушай ещё, — заговорил я вполголоса. — Если ты думаешь, будто один в этом доме пользуешься тёмной магией, то глубоко заблуждаешься. Я обычно терпелив, но терпение моё на исходе. Глаза Саки полезли на лоб. Он начал лихорадочно озираться, но естественно никого не увидел. Его губы затряслись. — Кто здесь?! — Если ты, — продолжал я, — попробуешь опять воспользоваться своими магическими способностями для надругательства над чьей-то душой или телом, то пожалеешь, что на свет родился. — Выйдите! Я хочу вас видеть! — взвизгнул Саки. Он отчаянно пытался казаться храбрым, но у него плохо получалось. — Нечестно угрожать, прячась, — дрожащим голосом добавил он. — И это ты говоришь о честности? Самого от себя не тошнит? Нет смысла продолжать диалог. Надо срочно продемонстрировать ему хоть что-то убедительное, а то он сочтёт меня галлюцинацией или призраком. Я сконцентрировал свою волю, собрал её в одной точке. Я знал, что Тацуми умел так делать и даже учил меня, но я не знал, получится ли сейчас повторить этот фокус. Ведь чёрные крылья за спиной синигами возникают лишь в миг перерождения в Мэйфу или в момент окончательной смерти. Вызвать их усилием воли почти невозможно, но я должен. Это единственное, что мне сейчас доступно. Иную магию применять нельзя. Саки продолжал настороженно смотреть в пустоту, словно ожидая чего-то. И дождался. С потолка на его простыню посыпались чёрные перья в полтора сяку длиной. Шидо трясущимися от волнения пальцами попытался стряхнуть их на пол, но они неожиданно вспыхнули и рассыпались пеплом. В данном случае действие офуда оказалось безупречным. Подорвавшись с места, храбрый тренер кендо пулей вылетел из спальни и метнулся по лестнице к выходу из дома. *** С того дня Саки стал избегать встреч с Сатору-сан. Именно такого эффекта я и добивался. Пусть мучается в догадках о том, с кем говорил тогда в комнате. Пусть домысливает, какова истинная форма его врага. Пусть боится, что невидимый противник гораздо сильнее и опаснее. Пусть подозревает, что Сатору-сан — тоже тёмный маг. По крайней мере, ни подтвердить, ни опровергнуть эту догадку Саки не в силах. Шидо категорически отказался от дальнейших занятий кендо с Мураки и стал полностью игнорировать брата. Самое удивительное, по требованию Кадзу-кун, он послушно извинился перед Укё-сан, встав на колени и поцеловав девушке туфли, а потом позволил запереть себя в сарае без пищи и воды ровно на сутки. К моему великому облегчению, Кадзутака не стал заходить далеко в своей мести. Выпустив Саки из заточения, он сказал, чтоб тот проваливал с его глаз, и тоже прекратил обращать на брата какое-либо внимание. Одним словом, мой замысел сработал даже эффективнее, чем я ожидал. Повезло. Если бы Шидо не оказался трусливым ничтожеством, пришлось бы придумывать новый план. Я видел, что Кадзутака удивляется загадочным переменам, происшедшим с его братом. Но я не расслаблялся, а по-прежнему был настороже. Заканчивался август. Приближалась зловещая дата: 14 сентября 1981 года. День возможной смерти Мураки-сама. *** Смешно прозвучит, но я так и не выяснил имён родителей Кадзу-кун за те два месяца, что гостил в их доме. Безусловно, я мог бы озаботиться этим вопросом, но мне даже в голову это не пришло. Мураки-сама общался с женой гораздо реже, чем с сыновьями, а если и обращался к ней, то называл её «дорогая», либо «милая», правда, в тоне его голоса не было и намёка на любовь. Слуги, гости и знакомые называли госпожу Мураки хозяйкой. Кадзу обратился к матери четыре раза на моей памяти. Дважды принёс ей лекарство, напомнил про то, что ей вредно находиться на солнце с непокрытой головой, и один раз пригласил её к ужину вместо горничной. Кажется, он даже не назвал её при этом мамой… Госпожа Мураки обратилась к сыну единственный раз, поинтересовавшись в конце августа, почему он не в школе. И получила ответ, что сейчас каникулы. На этом их беседа завершилась. В остальные дни у меня складывалось впечатление, будто для хозяйки её сына вообще не существовало. Это можно было оправдать плохим самочувствием, связанным с реабилитацией после тяжёлой операции, о которой однажды упомянул Мураки-сама, либо хронической усталостью, однако госпожа Мураки нигде не работала, а проводила всё время дома, слушая классическую музыку, читая романы и обновляя свою коллекцию кукол. Она была постоянно погружена в себя и совершенно невнимательна к окружающим, когда же выходила из этого состояния, то в такие дни я слышал, как она ругала прислугу, либо плакала навзрыд. Если в дом приходили гости или Мураки-сама брал её с собой на званый ужин или официальную встречу, госпожа менялась кардинально. Её глаза зажигались энтузиазмом, она наряжалась в дорогие платья, создавая впечатление весёлой и общительной светской дамы. Но вернувшись домой, становилась прежней — молчаливой и безразличной ко всему. С Шидо она была вежлива и мила, часто обращалась к нему и охотно поддерживала беседу, но, приглядевшись внимательнее, я быстро понял, что и это лишь наигранные эмоции. Саки был ей так же безразличен, как и собственный сын. Удивительно, что Кадзутака не замечал этого и, похоже, завидовал брату. Мураки-сама по имени тоже никто не называл. «Господин», «хозяин», «отец», — вот и все варианты обращений, которые я успел услышать. «Господин» присутствовал дома редко. Гораздо чаще он оставался ночевать в клинике или уезжал по вызову в другой город. Но, надо отдать ему должное, он всегда находил время для обучения сына полезным навыкам. — Учись, — со значением сказал как-то Мураки-сама, выходя из домашней лаборатории и похлопав Кадзутаку по плечу, — набирайся опыта. В следующем году позволю ассистировать в клинике. Живые тела резать намного интереснее. Непонятно было, шутил он или говорил серьёзно. На лице Кадзу-кун не отразилось никаких эмоций, и я почему-то вдруг вспомнил, что в последний раз видел Мураки улыбающимся в тот день, когда он нашёл щенка. — Благодарю за доверие, отец. — Что ж, меня ждут дела! Встретимся через два дня, когда вернусь из Кусиро. Разумеется, он уезжал отнюдь не по делам и вовсе не в Кусиро. Я это знал так же хорошо, как любой член семьи. *** — Маюми, прекрати истерику, — услышал я час спустя, проходя мимо открытой двери в кабинет Мураки-сама. — Сегодня увидимся. Надо же мне иногда присутствовать и дома? Скоро приеду и компенсирую твои переживания. До встречи, ласточка. Иендо Маюми, как выяснилось через пару дней в очередном разгоревшемся семейном скандале, даже не была совершеннолетней. Месяц назад ей исполнилось восемнадцать. По словам распалённой яростью госпожи Мураки, она стала двадцать третьей любовницей мужа за последние десять лет, причём не самой юной. Кадзутака и Саки прекрасно слышали весь скандал от первого до последнего слова, поскольку супруги выясняли отношения при распахнутых дверях. — Как думаешь, Кадзу-тян, — сумрачно спросил вдруг Шидо, — у нас с тобой есть ещё братики и сестрички? Кадзутака промолчал. — С таким папулей, полагаю, есть, — невесело ухмыльнулся Саки. В тот день братья, наверное, могли бы заключить перемирие. Но, конечно, их обоюдная ненависть была чересчур глубока. Ничего подобного не случилось. *** В начале сентября я понял, что умираю от тоски. Я готов был плюнуть на предостережения Ватари и заявиться в Мэйфу, чтобы снова увидеться хоть с кем-то: с шефом, Тацуми или Вакабой. На минутку, на секунду! Просто увидеть их мельком. Я уговаривал себя, что надо держаться, и я здесь не за этим, но одиночество с каждым днём давалось всё труднее. Нестерпимо хотелось вызвать кого-нибудь из шикигами просто для моральной поддержки или отправиться в Генсокай и там надраться в стельку вместе с Сузаку. Поговорить с Тодой, встретиться с Бьякко, Сорю и остальными… Конечно, шикигами сохранили бы мою тайну, даже если бы я выболтал им правду за бутылкой сакэ, но я опасался, что, совершив одно незначительное действие, невольно затрону другие события. И не отправился никуда. *** Одиннадцатого сентября, вернувшись из школы, Саки тайком пробрался в лабораторию отца, воспользовавшись его отсутствием, и начал торопливо смешивать в пробирке какие-то ингредиенты, часто заглядывая в блокнотный листок. Взглянув через его плечо, я понял, что мне знаком этот почерк. Им некогда было записано заклинание, позволившее мне проникнуть во дворец Энмы. Так вот кто стоял за спиной Саки всё время?! Почему я не догадался раньше? Выходит, Лилиан Эшфорд заключила контракт и с Шидо тоже? Снова эта женщина! Куда бы я ни отправился, постоянно натыкаюсь на неё! Как истинный демон, она вездесуща. Когда смесь была готова, Саки спрятал пробирку в карман, вышел из лаборатории, запер дверь и вернул ключ на место. Я почти не ел и не спал в последующие два дня. Боялся отойти от него хоть на шаг, опасаясь, что он воплотит свой план раньше. Вечером тринадцатого сентября, не выдержав голодных спазмов в желудке, я телепортировался на кухню и стянул там первое, что попалось под руку. Этим «чем-то» оказалась коробка с коричными рулетами и несколько спелых мандаринов. Пока Шидо принимал душ, я жадно проглотил свою добычу, сидя под дверями его ванной. Дождавшись полуночи, Саки проследовал по коридору второго этажа в спальню отца. Дверь открылась, стоило ему приложить к замку ладонь. Я проник следом. Игнорируя спящих в постели отца и мачеху, Шидо приблизился к графину с водой, стоящему на прикроватном столике, и снял с него крышку. Медлить было нельзя. В ближайшем углу комнаты красовалась напольная ваза, и я толкнул её. Раздался оглушительный звон, осколки рассыпались по полу. Родители Мураки подскочили на постели, и кто-то из них сразу включил свет. Никогда не забуду выражения лица хозяина дома. Он спрыгнул с кровати, приблизился к Шидо, и, перехватив его руку, вырвал орудие несостоявшегося убийства из его пальцев. Внимательно рассмотрел пробирку и с размаху ударил сына. Тот упал, но быстро вскочил на ноги, вытирая кровь, закапавшую из рассечённой губы. Госпожа Мураки снова завизжала. — Молчать!!! — заорал на неё муж. — Не до тебя!!! Обернувшись к Саки, отчётливо проговорил: — Ты что собирался устроить мне, гадёныш? Путешествие в загробный мир? Да я тебя в тюрьме сгною! Саки кинулся к дверям, но его догнали, швырнули на пол, прижали к доскам паркета, и кулак отца обрушился на него. Раз, другой, третий. Голова подростка беспомощно болталась, ударяясь об пол. Неизвестно, почему, но Саки больше не мог применить магию. Тёмная энергия ушла из его тела бесследно. — Предатель!!! Сволочь!!! Змея!!! — зверея от ярости, рычал отец. Мать Кадзутаки, прижав трясущиеся руки к щекам, кричала что-то, взывая к состраданию, но это было бесполезно. В дверь начали стучать прибежавшие на шум слуги. Я устало привалился к стене. Всё, Саки обезврежен. Теперь я уйду отсюда и буду тихо жить где-нибудь в маленьком посёлке до тех пор, пока не наступит день возвращения в Мэйфу, а когда Цузуки из 1999 года отправится в прошлое, займу его место. Мои коллеги даже не поймут, что судьбы нескольких людей изменились. Однако на этом этапе рассуждений я вдруг покрылся с ног до головы ледяным потом. Если я изменил прошлое, Мураки не станет убийцей, а Хисока выживет, то какое обстоятельство заставило меня воспользоваться машиной времени и очутиться тут? А если я по-прежнему здесь и всё помню, значит, события пошли опять точно так же?! Нет… Я просто запутываю себя. У Кадзу-кун больше нет причин мстить! Я собирался всё исправить и исправил. Но напоследок, перед тем, как покину этот дом, надо окончательно убедиться, что с Кадзутакой всё в порядке. *** Я застал его на пути к дверям. Очевидно, он собирался пойти и взглянуть на происходящее. Но мне до боли в сердце не хотелось позволить ему стать свидетелем очередной мерзости, случившейся в этом доме. Довольно! Став видимым, я приблизился к Мураки и обнял его за плечи. Прикрыв ему рот ладонью, чтобы он не закричал от неожиданности, прошептал ему на ухо: — Не надо, Кадзу-кун. Не ходи туда. Я опасался, что он всё равно выскочит из комнаты и позовёт на помощь, но он внял моей просьбе. И тогда, обмирая от волнения, я позволил ему обернуться и увидеть себя. Наши глаза встретились. Какое облегчение! Больше не надо ступать бесшумно и задерживать дыхание, оставаться невидимкой, украдкой воровать еду… Я ощутил невероятную радость, заметив восхищение в его взгляде. Кадзутака смотрел на меня так, словно я казался ему самым красивым на свете. […] Конечно, Кадзу-кун спросил о том, кто я такой, но не получил прямого ответа. К чему? Я больше никогда не вмешаюсь в его судьбу. Просто не имею на это права. Я пожелал, чтобы его заветная мечта исполнилась, и собрался покинуть дом, как внезапно новый агонизирующий крик, ещё более жуткий, чем предыдущие, прорезал ночную тишину. Кадзутака снова бросился к выходу, а я ощутил странное покалывание в теле. Вокруг полыхнуло пламя, горячее, ослепляющее… Кажется, этот огонь видел лишь я, потому что Кадзу-кун, не добежав до двери, вдруг кинулся обратно и крепко обнял мои колени. Это было последним, что я успел ощутить перед ослепительной вспышкой, расколовшей мир. Вместе с пламенем накатило багровое цунами, сминая сознание и возвращая утраченные воспоминания. Я отчётливо вспомнил лица родителей и Ру-тян, трагедию в Коива, несчастный случай в Исиномаки, погибшего мальчика в Акита, клинику Юкитаки-хакасе, а в следующий миг всё погрузилось во мглу. Но, исчезая в пустоте, я по-прежнему чувствовал тёплые руки, обнимавшие меня. А потом всё стихло, и я стал частью вечности.